Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1
— Очень рад, — сказал полковник Толбот, — что, отыскав эту фамильную драгоценность, я смог доказать вам в какой-то мере мое живейшее участие во всем, что касается моего молодого друга Эдуарда. Но, чтобы вы не заподозрили леди Эмили в колдовстве, а меня в волхвовании, с чем в Шотландии не шутят, расскажу вам, что ваш друг Фрэнк Стэнли, прямо помешавшийся на всем шотландском, с тех пор как он услышал от Эдуарда описание старинных шотландских обычаев и нравов, как-то описал нам с его слов эту замечательную чашу. Мой слуга Спонтун, который, как подобает истинному солдату, мало говорит и все примечает, сказал мне, что он, как ему кажется, видел точно такой серебряный кубок у некоей миссис Ноузбэг. Эта дама была в свое время замужем за человеком, дававшим деньги под залог, и во время последних прискорбных событий в Шотландии нашла возможность перенять занятие своего супруга. У нее таким образом оказалась наиболее ценная часть вещей, награбленных солдатами половины армии. Вы, конечно, догадываетесь, что эта чаша была немедленно же выкуплена, и мне доставит особенное удовольствие надеяться, что ценность ее для вас не умалилась от того, что она вернулась к вам через мои руки.
Слеза смешалась с вином, которым барон наполнил древний кубок, предлагая благодарственный тост за полковника Толбота и «за процветание соединенных домов Уэверли-Онора и Брэдуординов».
Нам остается лишь сказать, что редко пожелания произносились с большей искренностью, и мало найдется таких, которые, если принять во внимание бренность всего земного, не осуществились бы в этом мире столь благополучно.
Глава LXXII ПОСЛЕСЛОВИЕ, КОТОРОМУ СЛЕДОВАЛО БЫ БЫТЬ ПРЕДИСЛОВИЕМ
Итак, любезный читатель, путь наш окончен, и, если терпение не изменило тебе во время путешествия по этим страницам, договор, заключенный между нами, с твоей стороны строго выполнен. Однако, подобно вознице, получившему сполна всю плату за проезд, я никак не могу расстаться с тобой и робко прошу тебя проявить еще немного свое благодушие и тороватость. Впрочем, ты волен на этом месте захлопнуть книгу одного просителя, как можешь закрыть свою дверь перед носом другого.
Собственно говоря, эта глава должна была, бы служить предисловием, если бы не два обстоятельства: первое — большинство читателей романов, как мне подсказывает моя собственная совесть, повинны в грехе упущения, каковой в отношении этих самых предисловий заключается в том, что они их попросту пропускают, и второе — эти же самые читатели приняли за правило в первую очередь читать последнюю главу сочинения, так что, в конечном счете, эти заметки, будучи помещены в конце, имеют наибольшие шансы быть прочитанными в надлежащем порядке. Не найдется в Европе страны, которая бы за каких-нибудь полвека с небольшим так совершенно изменилась, как шотландское королевство. Последствия восстания 1745 года, а именно, уничтожение патриархальной власти в горных областях; упразднение наследственной юрисдикции дворян и баронов в Нижней Шотландии; полное искоренение якобитов, которые, не желая смешиваться с англичанами и принять их образ жизни, долго гордились тем, что сохраняют старинные шотландские нравы и обычаи, — все это послужило началом этих нововведений. Постепенный прилив богатства и расширение торговли также позднее объединились и превратили современное население Шотландии в людей, столь же отличных от их дедов, как современные англичане не похожи на своих соотечественников времен королевы Елизаветы. Политические и экономические последствия этих изменений были очень пристально и тщательно прослежены лордом Селкерком. Но эти изменения, хотя и были непрерывными и быстрыми, не произошли все сразу. Подобно людям, плывущим вниз по течению глубокой, тихой реки, мы не замечаем пройденного расстояния, пока не взглянем на ставшую уже далекой точку, откуда мы начинали свой путь. Те представители современного поколения, которые могут еще припомнить последние двадцать — двадцать пять лет восемнадцатого века, вполне оценят справедливость моего замечания, в особенности если их родственники и знакомые принадлежали к тому разряду людей, которые в дни моей юности шутливо назывались «людьми старой закваски», так как они всё еще питали живучую, хоть и безнадежную приверженность к дому Стюартов. Эта порода людей почти совершенно исчезла с лица земли, а с ней, вероятно, исчезли и многие нелепые политические предрассудки, но также и много живых примеров исключительной и бескорыстной преданности легитимистским принципам, перенятым от отцов, а также стойкой привязанности к старинной шотландской верности, гостеприимству, достоинству и благородству.
Я не уроженец горной Шотландии (чем объясняются многие мои ошибки в гэльском языке), но в детстве и в юности я много вращался в кругу подобных лиц, и теперь, для того чтобы сохранить хоть некоторое представление о старинных нравах, почти полностью исчезнувших на моих глазах, то, что я почерпнул от участников описываемых событий, я воплотил в воображаемой обстановке и приписал вымышленным героям. Мало того — самые романтические эпизоды настоящего повествования основаны именно на фактах. В частности, взаимное покровительство гайлэндского джентльмена и офицера, занимавшего видный пост в королевской армии, а также смелый способ, избранный последним, чтобы утвердить свое право отплатить за услугу, буквально списаны с действительности. Случай с выстрелом из мушкета и геройский ответ, вложенный мною в уста Флоры, относятся к даме, не так давно скончавшейся. И, пожалуй, многие джентльмены, спасавшиеся от преследований после битвы при Каллодене, могли бы рассказать, в каких странных местах им порою приходилось прятаться и как часто им удавалось избежать смертельной опасности при обстоятельствах столь же необычайных, как и те приключения, которые я приписал своим героям. Из всех этих случаев история спасения самого Карла Эдуарда как личности наиболее выдающейся представляет самый разительный пример. Описания сражения при Престоне и схватки под Клифтоном основаны на рассказах толковых очевидцев и проверены по «Истории мятежа», написанной покойным высокочтимым автором «Дугласа». Фигуры пограничных шотландских помещиков и второстепенных персонажей не преподносятся в качестве индивидуальных портретов, а основаны на господствовавших в то время нравах (пережитки которых я еще застал в дни моей юности), частью же почерпнуты из чужих воспоминаний.
Охарактеризовать этих лиц я старался не путем преувеличенного и карикатурного употребления шотландского диалекта, а рисуя их привычки, нравы и переживания так, чтобы хоть в слабой степени сравниться с изумительными ирландскими портретами, написанными мисс Эджуорт, столь отличными от схожих друг с другом, как две капли воды, шаблонов, так долго наполнявших нашу драму и наш роман.
Все же я не уверен, что свою задачу я выполнил правильно. По правде сказать, я был так недоволен своим сочинением, что отложил его в незаконченном состоянии и, лишь перебирая ящики старой конторки, чтобы найти для одного приятеля рыболовные принадлежности, обнаружил, что оно случайно попало туда вместе с ненужными бумагами и пролежало там несколько лет. Тем временем появилось еще два сочинения на сходные темы, принадлежавших перу двух писательниц, делающих честь своей родине. Я говорю о «Гленбёрни» миссис Гамилтон и о недавно появившемся сочинении «Шотландские суеверия». Но первое ограничивается сельскими нравами Шотландии, картину которых оно, правда, живописует с разительной и впечатляющей точностью; а описание преданий, данное многоуважаемой и остроумной миссис Грант из Лаггана, по характеру своему коренным образом отличается от вымышленного повествования, которое я пытался создать.
Мне очень хотелось бы уверить себя, что предлагаемое сочинение представит все же некоторый интерес для читателя. Более пожилым оно напомнит места и лица, знакомые им с юности, а подрастающему поколению сможет дать некоторое представление о нравах его предков.
Однако я от всей души желаю, чтобы задача запечатлеть исчезающие нравы нашей родины соблазнила перо единственного человека в Шотландии, который смог бы выполнить ее с честью, — автора, столь прославившего себя в изящной литературе, в чьи зарисовки полковника Костика и Умфравилла так замечательно вплетаются изображения самых благородных черт национального характера. В этом случае я испытал бы больше радости как читатель, нежели когда-либо испытаю в гордом сознании своей удачи, если настоящим страницам случится принести мне такую завидную славу. И, поскольку я уже отступил от обычных правил, поместив эти замечания в конце сочинения, к которому они относятся, я дерзну еще раз не посчитаться с ними и закончу свою книгу посвящением:
