София Волгина - Век Екатерины Великой
Алексей сделал удрученную гримасу.
– Хорошо хоть самого посла там не было! – сказал он с иронией. – Неужели плакали, Ваше Величество?
– Лицезрел бы ты ее, братец! – ввернул Григорий.
– Кому нравится, когда вдруг корабли тонут ни с того ни с сего? Полагаюсь на вас, граф, и далее. Лучше вас морского воина на свете более нет! У вас и на войне корабли не тонут!
Орлов привстал, с признательностью говоря слова благодарности. Екатерина перебила его, положив руку ему на плечо, усадила назад и сказала:
– На днях вы, как и все остальные полководцы, флотоводцы и дипломаты, будете щедро награждены, Алексей Григорьевич. Вы там – первый среди равных!
Больше Орлов не порывался встать. Он молча, наполовину закрыв императрицу собой, благоговейно облобызал ей руку. Григорий, недовольно покосившись на брата, бросил взгляд на Никиту Панина через стол. Тот спокойно разговаривал с соседом, князем Вяземским, но ясно было: сцену с Алеханом он видел. Граф Орлов откинулся на спинку своего стула и сделал безразличное лицо.
В конце марта граф Алексей Орлов неожиданно уехал из Петербурга. Он был зол на старшего брата за его ребячество и почти открытые измены императрице. Григорий, признавая свою вину, как всегда, обещался измениться, давал слово. Но верилось ему с трудом. Вконец разругавшись с ним, не теряя времени, Алехан выехал из России. Проехав через Австрию в Италию, он вместе с братом Федором был принят в Кортонской Академии, коей подарил много из драгоценной добычи, доставшейся русским после Чесменской битвы. Прибыв в Ливорно, граф Орлов скоро принужден был отправиться в архипелаг и в конце июня уже прибыл к Паросу с двумя кораблями и несколькими мелкими судами. Дело было в том, что начавшиеся в сие время мирные переговоры с Турцией, вследствие интриг Франции были прерваны турецким правительством, но новые успехи русского оружия на суше и удачные действия русского флота под командой адмирала Спиридова, произошедшие за время отсутствия графа Орлова, заставили Турцию паки просить мира. Начались переговоры, но они не получили никакого успеха и прервались, понеже турки артачились, не в состоянии спокойно расстаться с тем, что принадлежало им веками. Между тем, в архипелаге снова появился с эскадрой граф Алексей Григорьевич Орлов-Чесменский, и русский флот стал действовать еще энергичнее. В начале ноября русскими была взята Митиленская крепость. Орлов-Чесменский вернулся в Парос и вскоре уехал в Ливорно. Затем отбыл во Флоренцию и, побывав в Пизе и Сиене, поехал в Рим.
По просьбе Турции, с возвращением Алексея Обрескова императрица Екатерина Алексеевна согласилась паки начать мирные переговоры, для чего был открыт в Румынии мирный конгресс в Фокшанах. Одновременно с оным объявили перемирие с Турцией.
Начать переговоры решили весной. Возглавил русскую делегацию граф Григорий Григорьевич Орлов. Вторым лицом был определен Алексей Михайлович Обресков, как опытный дипломат, долгие годы прослуживший русским послом в Константинополе. Орлову перед отправлением на переговоры любящая его императрица Екатерина Алексеевна подарила несколько парадных кафтанов, один из коих, усыпанный бриллиантами, стоил миллион рублев. Выехал граф Григорий Орлов, как важный представитель России – с огромной свитой, включавшей секретарей, слуг и лакеев. Двадцать пятого апреля огромный посольский поезд покинул Петербург. В Яссах, а затем в Фокшанах они были к середине мая. Однако выяснилось, что турки не спешили: их вовсе там не оказалось. Вестимо, сие не могло понравиться никому, поелику к приезду турецких послов, что произошло спустя десять дней, граф Орлов находился в сильном раздражении. Он вызвался вести сии переговоры, дабы добыть себе славы, а тут такая загвоздка. Презирая турок, он вел переговоры надменным, не терпящим возражения, тоном. Выдержка и такт к поверженному сопернику изменили ему. и переговоры были паки прерваны. Взбешенный граф Орлов уехал в Яссы, где стоял штаб армии Петра Румянцева.
Вскоре Орлов получил из Петербурга рескрипт императрицы с повелением поступить под команду генерал-фельдмаршала Петра Александровича Румянцева, а переговоры, ежели они возобновятся в ближайшее время, продолжить.
* * *Все удавалось Екатерине! Она благодарила Бога и себя за силу воли, благоразумие, умение руководить и предвидеть. Она видела, что народ ее любит, а царедворцы почитают. У нее имелись близкие люди, на коих она может положиться, были те, которые никогда бы не предали. К ним она относила Кирилла Разумовского, Никиту Панина, всех Орловых, Александра Вяземского, Марию Перекусихину, Анну Протасову, Прасковью Брюс и Григория Потемкина. Потемкина она знала менее остальных, но отчего-то была в нем уверенна.
Все намеченные цели она достигла – и в деле управления государством, и в деле завоеваний на политической арене. Победы армии и флота говорили сами за себя. Теперь она крепко восседала на своем троне, и, как того желала, вполне самодержавно управляла государством. Вокруг нее вращалось много обожающих ее мужей, сановников, вельмож, готовых ради нее и жизнь отдать. Тем не менее она не чувствовала себя счастливой. Далеко не все у нее получалось касательно сердечных дел. Изменял ей ее любимец, граф Григорий Орлов. И как бы она не закрывала глаза на его частые измены, не корила его, не выговаривала за побочные мимолетные связи, Григорий оставался прежним ловеласом. Чего токмо она не делала, дабы его шальная жизнь не становилась известна окружающим! Чего ей стоило, когда сенатор Муравьев, заставший с ним свою жену, едва не учинил скандала, прося развода! Как ей, императрице пришлось унижаться, уговаривая сенатора простить сию связь. Сенатор угомонился, лишь получив в подарок земли в Ливонии. Тогда ей показалось, что сей случай вычерпал ее наипоследнейшее терпение. Получив тогда очередной выговор, Григорий будто угомонился. Но вдруг через год ей стало известно о рождении у одной из фрейлин дочери от Григория Орлова. Он дал ей имя Наталия Алексеева. Сие последнее его приключение переполнило чашу терпения Екатерины, и она положила разорвать с ним отношений. Екатерина пыталась сделать все, дабы вытравить память об оном человеке из сердца своего. Она знала самый легкий, испробованный путь предания забвению человека – найти на его место другого сердечного друга. Хотя с Григорием Орловым сей испробованный способ мог и не удасться: слишком много лет провели они вместе, слишком сильно она его любила. Коли говорить по существу – первые годы ей казалось, будто ее мир принадлежал токмо ему.
Стало быть, надобно найти себе другого душевного друга… Правда, сие не совсем приличествует царице огромного православного царства. Но, полноте, разве она не человек, не женщина? Разве ей не нужон мужчина? Возможно, есть женщины, коим никто не нужон, но ей без мужчины невозможно не токмо работать на благо России, но и попросту жить. Она давно заметила, что в отсутствии нежных отношений даже в самый небольшой промежуток в ее жизни с ней что-то происходило: ни одной светлой мысли, голова тяжелела, а свет ей становился не мил. Мучило беспокойство, неуверенность, разлад во всем. О повседневной своей работе она не могла даже помышлять. В такие дни она не хотела никого видеть, замечать, не хотела ни есть, ни пить.
Ее занимала мысль – любил ли ее Григорий? Вестимо, любил! Но по-своему, по-русски. Она и хотела именно русской, всеобъемлющей, всепроникающей любви. Дабы даже дышать было больно без любимого. Уж коли принадлежать кому-то, то до конца, до последней клетки души и тела. Однако, пусть она и принадлежала одному Григорию, но он не хотел принадлежать токмо ей. Похоже, искать новые связи для него было своего рода навязчивой страстью, сродни неизлечимой болезни. Пусть же он продолжает болеть, но уже без нее, императрицы Екатерины! Она же болеть не собирается, а найдет себе лекаря. В конце концов, ей, государыне Екатерине Алексеевна, постыднее продолжать терпеть полюбовника-изменщика, нежели завести нового. К тому же, чего ей стесняться? Не она изменяла, а он. Ни в одной стране фаворит не посмел бы изменить своей королеве – но не таков был бесшабашный Григорий Орлов. Другое дело, буде он верен ей: ведь живут же люди без измен. Тогда все было бы по-другому. Но она не может делить своего мужчину с кем-то, не желает!
Где же счастье, где же? Отчего Господь не дал ей одного-единственного, любимого на всю жизнь? Тогда она была бы верной женой до гроба. Екатерина успокаивала себя: в конце концов, все европейские правители грешат, имея далеко не одного и не двух фаворитов. Найдет и она себе кого-нибудь.
Однако, как же тяжело было ей расставаться с человеком, в коем все было столь хорошо – и наружность, и ум, и сердце и душа. Высокий, стройный, сильный, самый красивый человек во всей империи! Когда он раздевался, глаза Екатерины приковывало к нему: настолько каждая линия его тела, каждый его изгиб были совершенны. Человек без единого изъяна – даже утреннее дыхание у него было свежим, как у младенца, зубы – один к одному, а мощные мужские руки, в коих хотелось находиться как можно дольше!.. Когда Григорий говорил о красоте ее тела, о ее прохладной бархатной коже, о постоянном его желании прикасаться к ней, она не верила ему. С его красотой сравниться было невозможно. Григорий же никогда не кичился своей внешностью и в самом деле не замечал бы ее, коли не женщины, замирающие при его появлении.
