Рафаэлло Джованьоли - Спартак
— Во имя Кастора и Поллукса! — воскликнул жрец. — Но если она справедлива… я должен тебе помочь… Клянусь жезлом Прозерпины! Разве может жрец великих богов не покровительствовать тому, чему покровительствуют сами боги!
— Завтра в ночь ты должен будешь спрятать здесь двух храбрых и верных воинов.
— Здесь? В храме? Осквернить священное жилище божественного Геркулеса? Подвергнуться риску быть принятым гладиаторами за сообщника римлян? В случае если они найдут здесь твоих двух воинов, без сомнения они повесят меня, — произнес, отступив на два шага, жрец.
— А как же ты поможешь мне в моей мести? Ведь ты мне обещал минуту назад? — спросила Эвтибида потития.
— Да… но я не могу разрешить, чтобы они… чтобы Мирцу убили… когда она придет в храм моего бога… Для жреца это недопустимо! Если бы… ну, хотя бы речь шла о том, чтобы она попала в плен… и передать ее тебе…
Зеленые с фосфорическим блеском глаза Эвтибиды метали молнии, и странная улыбка искривила ее губы.
— Да, да! — вскричала она. — Пленница!.. В мои руки… потому что я… я хочу ее убить сама, если Спартак не попадет в мои руки, чтобы спасти ее;
— Что ты с ней сделаешь… я не должен… не желаю знать… я хочу только одного — быть непричастным к этому кровавому делу, не принимать участия в убийстве, — лицемерно произнес потитий.
— Правильно, — ответила Эвтибида, — правильно. Итак, завтра в ночь здесь, в храме, — добавила она, снимая со среднего пальца левой руки золотое кольцо, в котором блестел крупный топаз, и протягивая его жрецу.
— Не здесь, не в храме, — ответил потитий, поспешно принимая кольцо. — Я укажу твоим верным воинам место, где они будут находиться… неподалеку отсюда… в роще падубов… что прилегает к дороге… Роща эта как будто нарочно создана для такого случая…
— А она не может убежать оттуда?
— Но я ведь говорю тебе, что роща как будто бы нарочно насажена, чтобы дрозды попадались в ловушку.
— Ладно, пусть будет по-твоему… и пусть твоя щепетильность честного жреца получит удовлетворение, — сказала девушка с тонкой иронией.
Через минуту она добавила:
— Кстати, не грозит ли опасность…
— Какая? — спросил Ай Стендий.
— А вдруг в течение дня щепетильность твоя проснется, встревожит твою душу, взволнует совесть и, подстрекаемая страхом перед гладиаторами и ужасной возможностью быть повешенным, толкнет тебя, ну, например, уйти отсюда, захватив оружие и скарб, в Темесу?
В то время, когда гречанка произносила эти слова, она пристально смотрела в глаза жреца, как бы испытывая, каковы его намерения и помыслы.
— Что ты говоришь? — сказал Ай Стендий, бесстрашно защищаясь от ее предположений; в его голосе звучал оттенок напускной обиды человека, оскорбленного в своем достоинстве. — А что еще тебе пришло на ум?
— Блестящая мысль, достойный, благочестивый жрец.
— А именно?
— Ничего не сообщая твоим двум коллегам, ты вместе со мной спрячешь в верном месте те скромные дары, которые я принесла в жертву богу; затем ты пойдешь со мной за вал, и там мы попируем вместе с тобой… У нас будет роскошная трапеза… потому что я хочу в твоем лице почтить не только уважаемого жреца Геркулеса Оливария, но также честного и хорошего гражданина!
— Во имя богов! — воскликнул жрец с притворной обидой. — Ты, значит, не доверяешь мне?
— Не тебе я не доверяю… а меня тревожит твоя непорочная совесть.
— Но… я не знаю, должен ли я…
— …идти со мной? Но ведь ты должен помочь мне донести сюда пятнадцать талантов, о которых мы с тобой договорились… Или ты только что сказал — десять?
— Пятнадцать, я сказал: пятнадцать, — поспешно поправил потитий.
— Во всяком случае, если даже ты и сказал десять, то ошибся… потому что богу я за мою месть приношу пятнадцать талантов. Пойдем же со мной, прямодушный Ай Стендий, ты будешь доволен сегодняшним днем.
Жрец принужден был спрятать в укромном месте шлем, меч и кольцо Эвтибиды и пойти вместе с ней за римский вал.
Марк Красс теперь полностью доверял гречанке; он разрешал ей свободно входить и выходить из лагеря одной или же в сопровождении кого-либо по ее выбору.
Эвтибида устроила для потития роскошный пир; в восьми или девяти чашах отличного цекубского он утопил свою печаль, вызванную недоверием гречанки.
Она же тем временем позвала к себе своего верного Зенократа и, быстро сказав ему что-то шепотом, отпустила его.
Глубокой ночью, в предрассветный час, Эвтибида надела стальной шлем, перебросила через правое плечо перевязь, на которой висел небольшой острый меч, и вышла из лагеря вместе с жрецом, который не слишком твердо стоял на ногах из-за увлечения цекубским.
На расстоянии нескольких шагов за Эвтибидой и Айем Стендием следовали два каппадокийца огромного роста, вооруженные с ног до головы. Это были рабы Марка Лициния Красса.
Пока они идут к храму Геркулеса Оливария, заглянем на минуту в Темесу. Там у Спартака уже три дня стояла наготове флотилия, и он лишь ожидал темной ночи, чтобы перевезти пятнадцать тысяч гладиаторов, которых он мог разместить на тысячах судов, собранных всеми способами.
Едва только зашло бледное солнце, которое в течение целого дня скрывалось за серыми и черными тучами, сгустившимися на небе, Спартак, предвидя, что наступает желанная темная ночь, приказал трем легионам сняться с лагеря, расположенного на берегу, и грузиться на суда, стоявшие в порту. Гранику он приказал тоже погрузиться с ними вместе и с наступлением темноты велел распустить паруса на судах, где они имелись, а остальным спустить в воду весла и отправляться в путь.
Флотилия гладиаторов, соблюдая тишину, отплыла из Темесы в открытое море.
Но тот самый сирокко, который сгустил тучи, продолжал упорно дуть с берегов Африки и, несмотря на могучие усилия мореплавателей, относил их к берегу Бруттии и не давал возможности повернуть к берегам Сицилии.
Без устали работая веслами, гладиаторам удалось отплыть на много миль, но на рассвете море стало особенно бурным, свирепствовал ветер, и большая опасность стала угрожать хрупкой флотилии гладиаторов; по совету моряков и рыбаков из Темесы, ведших многие из судов, а также знакомых с морем гладиаторов, Граник подошел к берегу. Пятнадцать тысяч восставших сошли на пустынный берег близ Никотеры. Отсюда было решено отправиться в близлежащие горы, а Граник тем временем пошлет к Спартаку легкое судно с восемью или десятью солдатами во главе с центурионом, чтобы уведомить о случившемся.
Тем временем два каппадокийца вместе с Эвтибидой и жрецом прибыли в храм Геркулеса Оливария. До полуночи они оставались в роще падубов, находившейся близ улицы, по которой из города вела дорога к храму. На расстоянии полутора выстрелов из лука, повыше рощи, стоял небольшой дом, где был расположен аванпост гладиаторов; несмотря на принятые ими меры предосторожности, оба каппадокийца время от времени слышали доносимый стремительным ветром приглушенный звук голосов и шаги.
— Послушай, Эрцидан, — сказал шепотом на своем родном языке один из рабов другому, — надо постараться взять эту молодую амазонку живьем.
— Мы так и сделаем, Аскубар, — ответил Эрцидан, — ежели удастся.
— Я и говорю… если сможем.
— Потому что, сказать по правде, если она окажет сопротивление мечом или кинжалом, я справлюсь с ней двумя ударами; тем более что если мы отсюда слышим шепот гладиаторов, то они услышат крик, который подымет эта плакса.
— Конечно, услышат и явятся сюда в одну секунду, тогда мы погибли; до аванпоста гладиаторов расстояние всего лишь два выстрела из лука, а до нашего лагеря в тысячу раз дальше.
— Клянусь Юпитером, ты прав! Это дело начинает меня тревожить.
— А я об этом думаю уж больше часа.
Оба каппадокийца умолкли, погрузившись в раздумье.
Вдруг среди шелеста, вызванного ветром, ясно послышался шум шагов; неподалеку от рабов кто-то шел среди кустарника по роще, в которой они спрятались.
— Кто идет? — приглушенным голосом спросил Аскубар, обнажая меч.
— Кто идет? — повторил Эрцидан.
— Молчите, — произнес женский голос, — это я, Эвтибида… я брожу по окрестностям… Не обращайте внимания на то, что делается за вашей спиной, наблюдайте за дорогой.
Все это она произнесла вполголоса, приблизившись к каппадокийцам; затем гречанка углубилась в заросли кустарника, вошла в рощу падубов, и вскоре оба раба уже не слышали ничего, кроме шума ветра.
Аскубар и Эрцидан молчали долгое время, наконец первый сказал очень тихо второму:
— Эрцидан!
— Что?
— Знаешь, о чем я думаю?
— Что дело это труднее, чем оно сразу показалось?
— Я тоже так считаю, но в эту минуту я думал, каким бы способом нам выбраться с честью из беды.
— Ты правильно рассудил! Ты уже придумал, как это сделать?
