Михаил Попов - Тьма египетская
Апоп закрыл глаза, грудь его вздымалась, как будто внутри топтался бегемот.
— «К своим». Он просто ничего не понял.
— Да, брат, он просто не успел понять. Он просто испугался, или это был порыв глупой радости, и он рванулся, увидев знакомые очертания. Мы найдём его, ты объяснишь ему... и ещё получишь его сердце.
79
Весь день Яхмос не позволял себе сесть, а всю следующую ночь — заснуть. Смотрел не на звёзды и даже не на громадный, полный скрытого бешенства диск полной луны, нависший над померкшей картиной молчаливого противостояния. Он видел лишь пылающие на башнях костры — гиксосы освещали подступы к стенам, опасаясь, видимо, ночного штурма. Фиванскому генералу льстило, что его считают столь опасным, но лесть эта не застилала ему глаза. Он тоже решил поостеречься — выставил плавучие караулы на тот случай, если нечистые решат применить против него какую-нибудь каверзу — под покровом темноты подкрасться незаметно по изломанным ночным рекам, пролёгшим вдоль камышовых берегов. Он был весьма наслышан о технических чудесах, что собраны в крепости Авариса. Правда, рассказы эти были смутны и расплывчаты, походили на сказки, по ним никак нельзя было понять, к чему, собственно, следует быть готовым. Большая часть, конечно, просто выдумки рабского страха, поразившего душу жителей Черной Земли, но даже выдумки должны от чего-то отталкиваться. Вот против этих неизвестных опасностей Яхмос и принял меры предосторожности.
Когда солнце встало и стало ясно, что картина неизменна, генерал заснул на два часа. И снился ему, как ни странно, тот, кто был от него сейчас далее всего — Аменемхет. Праздник в доме верховного жреца. Сам бритоголовый владыка душ и торжественном облачении: нагрудник, сияющий ярче золото го, и шкуры двух леопардов на плечах — пятнистого и чёрного. Понятно, что звучит торжественная музыка, хотя её и не слышно. Послушники и послушницы ходят вокруг жреческого престола бесконечными хороводами. Аменемхет кажется высоким, далёким и неподвижным. Над ним опахала, почему-то ещё снопы и золотые головы баранов, тех самых, что символизируют Амона. Вдруг его правая рука оживает и простирается пальцами вперёд, и Яхмос понимает, что жест имеет в виду его, Яхмоса. Призывает приблизиться. Не желая подчиняться, полководец ощущает, что движется к жреческому трону. Извиваясь в душе и приказывая членам тела своего замереть и сцепиться друг с другом. Но это не помогает. Он плывёт, плывёт туда, к призывающей руке. Этого нельзя понять, и бессилие приводит в отчаяние. И в тот момент, когда плывущий генерал понимает, почему происходит всё это, почему даже собственное тело не слушается его приказа, отчаяние становится ещё на несколько ступеней глубже, если не бездонным. Оказывается, он всего лишь ребёнок, подносимый к сидящему владыке, младенец, не способный сам ходить. Разница между состоянием ума, уже знающего всё, что можно знать, и бессилием тела, мучительна. Генерал открывает рот, чтобы поразить жреца могущественным приказом, но его рот извергает только ягнячье блеянье. Голова Аменемхета вдруг сносится к нему вниз с вершины своего положения так резко, как будто отсоединилась от тела и успокаивающе задышала в зажмурившееся лицо.
Яхмос отмахнулся, да так, что Санех рухнул на палубу. Он наклонился, чтобы разбудить генерала сообщением, что лодки первых гонцов показались из-за камышовых бастионов в тылу флотилии.
— Где?! — мрачно и невразумительно спросил Яхмос.
— Уже подплывают, — размазывая кровь по верхней губе и насильно улыбаясь, сказал начальник стражи.
Но генералу был надобен прежде не доклад о состоянии дел, а Дуауф, прорицатель.
Санех не полностью поверил своим ушам, услышав, с кем желает немедленно говорить его хозяин. Воитель Яхмос не был, конечно, человеком безрелигиозным, но мог таким считаться в сравнении со своим старшим братом. Он не задумывался о роли богов в мире своих дел. Они плавали в сияющих ладьях по небу, и ему было довольно этого невнимательного знания. В расчётах практических замыслов он обходился без их участия. Конечно, когда на пути его отряда попадалась пара скарабеев, он не мог отдать приказ — топтать! Не потому, что верил, будто перед ним воплощение Ра, но из-за того, что это могло произвести плохое впечатление на солдат отряда. Кроме того, боги были оттеснены на края его деятельного сознания ещё и потому, что от их имени и в качестве их земного союзника всё время выступал его злейший враг Аменемхет. Кстати, именно поэтому при Яхмосе и появился прорицатель Дуауф, мемфисский жрец, посланный Птахотепом для устроения святилища Птаха при дворце молодого генерала. Яхмос вздумал найти себе метафизического союзника, раз за спиной Аменемхета такие уже стоят. Он действовал исходя исключительно из практических соображений, как будто переманивал на свою сторону какого-нибудь царька с его войском, но в мире борения духовных империй практические расчёты суть синоним наивности. Что могло быть смешнее замысла переделать Фивы из города Амона в город Птаха, да ещё с помощью перевозки туда одной статуи! Религиозно-реформаторский план военачальника конечно же рухнул, и прорицатель Дуауф остался в багаже Яхмоса как его осколок. Яхмос о нём почти забыл и вспомнил только сейчас, очнувшись от непонятного, отвратительного сна. Дуауф выступил на первый план, потому что генерал не мог в своём положении обратиться за истолковательской помощью к жрецу любого иного бога, ибо все они казались ему склонившимися перед лицом Амона и являлись духовными шпионами Аменемхета. В том, что верховный жрец нашёл в себе силы на таком расстоянии и в таком победительном виде присниться Яхмосу, они увидят пищу для самых невыносимых выводов.
Отказаться от толкования совсем?
Это было выше сил египтянина, даже такого, как громила генерал.
— Где он?!
За ним было уже послано. Он должен был томиться в жаркой полотняной норе на одном из соседних судов, ибо — человек свиты.
— Он на «Сияющем в Мемфисе», — прошелестел слух.
В борт «Тельца» глухо ударилась носом лодка. Яхмос перегнулся через борт. Это был гонец от Нутернехта. Он поднял руку и уже открыл рот, но генерал крикнул ему, чтобы он молчал. Забирался на борт и молчал.
Пока не явится прорицающий в делах высшего мира, об обстоятельствах мира обычных вещей разговаривать не имело смысла.
Вторая лодка причалила, третья. Гонцы по-обезьяньи карабкались по верёвкам на борт флагмана и усаживались на корточки на корме.
Яхмос расхаживал за спиною носовой статуи. Глянул из-за её плеча на кирпичный палец, как ему теперь показалось, предупреждающе торчащий из городских теснин.
Наконец жрец Птаха прибыл. Невысокий, низколобый, уже не такой самоуверенный, как сразу после прибытия из Мемфиса к генеральской ставке в Темсене. Теперь ему его положение было не совсем понятно.
Генерал сразу же изложил ему шёпотом своё сновидение, поразившее его самого не только сюжетом, но и болезненной яркостью красок, чего прежде не случалось. В этом было дополнительное подтверждение значительности этого сна.
Низкий лоб ожил. Параллельно ему ожил и подбородок. Пальцы забегали по чёткам. Потом схватились за один амулет, висящий на бычьей чёрной шее, потом за другой. Амулеты взлетали к губам, к глазам, к уху, давали свои тихие советы, медленно или пылко истязались требовательными пальцами, падали на место.
Ещё две лодки с новостями явились к генералу за это время.
— Ну, что?! — терпеливо спросил нетерпеливый вояка, чувствуя, как пот волнения течёт у него по предплечьям и икрам.
— Амон отдаёт своему жрецу твои победы — таков был вердикт.
Что-то подобное Яхмос и чувствовал про себя, поэтому слова эти попали в уже имевшуюся трещину в душе генерала.
— Амон сказал ему, что как бы ты ни сделался велик, ты всё равно будешь мал перед его престолом. И даже перед престолом его жреца. Ты не любезен Амону. Ты ребёнок перед ним, но не сын ему.
Яхмос повернулся в сторону Авариса и не увидел его. Ни дамбы, ни башни, одна серая пелена.
— Твой меч не более чем мотыга работника, обрабатывающего господское поле. И как бы не был умел и старателен работник, заслуга его пуста. Хлеб, добытый им, пойдёт в чужие житницы.
— Так что же делать этому работнику? — спросил Яхмос.
Дуауф поклонился. Он всегда советовал приблизительно одно и то же. В данном случае можно было бы заявить, что работнику надо сменить хозяина. Не решаясь высказываться так прямолинейно, он закатил глаза, изображая общение с высшим советчиком. Яхмос поморщился, но стерпел.
— Сейчас я выслушаю доклады от моих командиров, и мы продолжим.
Оказалось, происходило вот что: Нутернехт, продвигавшийся в обход Авариса с востока на своих судах, то там, то здесь натыкался на сопротивление, свидетельствующее, что противник не только не находится в панике и растерянности, но, наоборот, полностью готов к сопротивлению. Сеть каналов, которыми расчерчена камышовая страна направо (если смотреть с «Тельца») от города, превращена в непроходимый колючий лабиринт. Узкие протоки мгновенно перетягиваются канатами, из кустов летят стрелы и камни, по озёрам снуют стремительнее уток стаи лёгких лодок с лучниками и копейщиками. Каждый папирусовый остров населён двумя десятками диких, затаившихся зверей, каждый с тремя ножами: два в руках, один в зубах. Один раз их жертвою чуть не стал сам Нутернехт. Его охрана едва отбилась, когда гиксосы стали сыпаться на палубу корабля прямо из кроны нависшей над протокою ивы.
