Петр Краснов - Императрицы
И в Киле пошли тревожные бессонные ночи. Маргарита Сергеевна укладывала у дверей спальни, в зале на полу, на тонком соломенном матраце служанку, польку Каролину, но та так крепко спала, что рассчитывать на неё не приходилось. Снова чудились ночные шорохи, постукивания, шаги, снова казалось, что кто–то стоит на улице против её окон и дожидается чего–то или кого–то…
Маргарита Сергеевна готова была бежать куда угодно, сесть на первый идущий из Киля корабль и уехать, но мысль, что на этом самом корабле, на узком пространстве его палубы, она может встретиться со всеми этими таинственными людьми и они там, на корабле, овладеют ею, не давала ей покоя. Лучше всё–таки дождаться русской эскадры и искать спасение на ней. Пойти к Орлову и просить, умолять его взять их всех с собой. Там, на русском военном корабле, никто не посмеет тронуть их.
Едва светало, Маргарита Сергеевна подходила к окну и раскрывала его. Она надеялась – вдруг увидит родные чёрные корабли с белыми полосами деков, с несравненным ни с кем, на диво выровненным, с математической точностью провешенным такелажем и стройным изящным рангоутом. Вдруг услышит пальбу салюта, и розовато–белые круглые клубы дыма полетят навстречу солнцу… Громадные белые с голубым крестом кормовые флаги тихо реют за кормою и навевают смутные, прекрасные мечты о родине.
Но рейд Киля пуст. На розовеющем море, как и вчера, как и позавчера, как все эти дни, толпятся чёрным стадом неуклюжие рыбачьи баркасы, и их чёрные мачты без парусов частоколом поднимаются к небу. На море прежний штиль, ничем не колеблется серебристая парча моря, и на ней застрявший из–за безветрия английский пакетбот и печальная брандвахта.
Она ждала днём, высматривала вечером, не придут ли желанные корабли, гонимые вечерним лёгким бризом.
Море темнело на её глазах на востоке, золотая звёздочка загоралась в небесном изумруде. На рейде не было перемен.
И сегодня, и завтра проходили в напрасном ожидании кораблей, во всё усиливающемся беспокойстве, и непонятная тоска начала охватывать душу Маргариты Сергеевны и томить её.
Русская эскадра не приходила.
IX
В таком страхе ожидания пускай мнимой, вымышленной, воображением созданной опасности прошло пять долгих дней. Они показались Маргарите Сергеевне вечностью.
Вечером Маргарита Сергеевна с тоскою подошла к окну. Нет, не было перемен. Два одиноких гафельных огня загорелись на бледнеющем небе: на брандвахте и на пакетботе. Темнело. Рыбачьи лодки слились в мутное пятно, над которым тёмною вуалью казался лес мачт. Томительная тишина стояла над городом, и, усиливая её и навевая какие–то смутные грустные мысли, дома за два из открытого окна неслись меланхолические звуки цитры. В этой тишине ночи, казалось, самое время остановилось.
Маргарита Сергеевна закрыла окно, заложила ставни, зажгла свечу и достала книгу. Это была довольно старая книга, изданная ещё при Елизавете Петровне незадолго до начала войны с Пруссией, – «Патриот без ласкательств», перевод с английского.
Сочинитель книги был врагом войн. Он стремился доказать, что войны ведутся только ради наживы. Раньше вооружённые бароны спускались из своих замков, чтобы грабить мирных поселян, теперь за тем же государства идут войною одно на другое. Война нужна для выправления порушенного бюджета.
«Восемьдесят миллионов фунтов стерлингов, – читала Маргарита Сергеевна, – которые требуются на расходы нынешнего года, нашим прибыльщикам кажутся безделицею. Их проекты основательны, и доказательства их бесспорны, французы богаты, и их богатствами наградим мы свои убытки. Мы употребим на то всю нашу силу. Ежели намерение наше нам не удастся, то война принесёт нам другую пользу. Возбудятся в нас добродетели Катоновы. Военные экзерциции, ободряя наш дух, научат нас притом терпению. Когда обнищаем, то примем нищету за дар. Нищета есть мать и питательница добродетели. Целомудрие, которое столь твёрдо соединено с чистотою, будет тогда господствовать между нами, чрез усердие и старание тех, на которых упадёт умножение податей или которые почувствуют упадок коммерции, дабы оставить сластолюбие и распутное житие, любить впредь воздержание и тем утвердить силу известной пословицы: sine Cerere et Baccho friget Venus – то есть без хлеба и вина не возбуждаются похоти…»
Маргарита Сергеевна отодвинула книгу и задумалась.
«Какой пересмешник, и злой притом пересмешник…»
Война! Всегда найдутся причины для войны… И как интересуются иностранцы Россией?!! Маргарита Сергеевна вспомнила, как шведы предлагали начать войну, чтобы посадить на престол Елизавету Петровну, поляки предложат войну, чтобы устранить Екатерину Алексеевну и посадить… Всё равно кого, да хотя бы – княжну Тараканову, внучку персидского царя?.. Разве им не всё равно, кто будет на российском престоле, лишь бы не властная завоевательница Екатерина Алексеевна. Не сажали они разве на престол Московский Григория Отрепьева – царя Димитрия?.. Посадят Елизавету Дараган, а не пустит её Маргарита Сергеевна, найдут другую, дуру какую–нибудь отпетую, авантюристку!
Недаром приходил к ней купец Макар Хрисанфович. «Опасна» она с девицами Дараган!..
Маргарита Сергеевна своими размышлениями будила «беса полунощного», тревожила духов тьмы, и вот уже нарушилась мёртвая тишина в гостинице, и кто–то прошёл мерными, ровными, спокойными, уверенными шагами внизу, поднялся по лестнице и идёт к её дверям. Уже слышен шёпот у двери. Кто–то будит Каролину, раздаётся шипящий разговор на польском языке, и стучат в дверь комнаты.
Маргарита Сергеевна откроет двери. Она знает. Это он – тот поляк, который смутил её и нарушил её покой. Что же, чем скорее, тем лучше!.. Всё это в конце–то концов любопытно… А что опасно… Она сумеет за себя постоять.
Маргарита Сергеевна засветила другую свечку, быстрым взглядом окинула комнату, всё ли в ней в порядке, плотнее затворила дверь в комнату воспитанниц и со свечою в руке пошла отворять дверь.
У двери и точно стоял поляк, который её взволновал. Маргарита Сергеевна попятилась назад, и поляк вошёл за нею в горницу. Он был высок, красив и строен. В его взгляде была смелость, а красота и смелость всегда внушают доверие и подкупают женское сердце. Он вошёл, притом как человек, имеющий право войти так просто ночью, как облечённый некою властью, и как человек, хотящий что–то дать. Он скинул свою широкополую шляпу и приветствовал Маргариту Сергеевну низким поклоном, взмахнув как–то уж слишком вычурно шляпой.
Маргарита Сергеевна отошла к столу, поставила свечу и опершись концами пальцев о стол, внимательно всматривалась в лицо незнакомца. Босая, простоволосая, в одной рубашке, Каролина заперла дверь, незнакомец сделал два широких шага в комнату и ещё раз низко поклонился королевским поклоном.
– Hex пани выбачит, что я так поздно и несподеване прихожу, – сказал он негромким голосом, чётко выговаривая слова и мешая русскую речь с польской. – Надзвычайне важныя околичности, здумеваенцэ документа, которые нашёл я здесь в Килю, в архивум ксенжя голштынского, змусили мне прийти и ставиться до пани для тайных и бардзоважных разговоров.
Если бы Маргарита Сергеевна была только дочерью полковника Ранцева, строго воспитанною отцом и матерью, дочерью безродного петровского дворянина, солдата Петра Великого, – она указала бы на дверь поляку и сказала бы, что никакие документы, как бы потрясающи они ни были, её не касаются, но Маргарита Сергеевна была той Ритой, которая искусной политической игрой в дни своей юности способствовала воцарению Императрицы Елизаветы Петровны, и теперь не могла отказаться от некоего знания, от проникновения в какую–то тайну. Любопытство и желание быть полезной молодой Императрице, которой она была беспредельно, по–солдатски преданна, заставили её сделать пригласительный жест и показать на кресло у стола. Поздний приход поляка её не смущал. Явился же к ней однажды ночью маркиз Шетарди, чтобы уговорить её поехать в Гостилицы за цесаревной Елизаветой Петровной, а была она тогда совсем юной девушкой. Поляк не замедлил воспользоваться приглашением Маргариты Сергеевны. Он дождался, когда та села в своё кресло, и сел сам. Он достал из–за пазухи большой сафьяновый портфель и положил его перед собою.
– Я имею правдивые документы и доводы, что одна из воспитываемых паньо панёнок есть дочь Императрицы Российской Елизаветы Петровны, и поэтому она есть истинная, настоящая и правовитая наследница российского трона, – начал поляк, похлопывая ладонью по портфелю.
– Простите, – серьёзно и тихо отвечала Маргарита Сергеевна. – Вы ошибаетесь. Обе мои воспитанницы мне прекрасно известны, и я доподлинно знаю, что они никак не могут быть дочерьми покойной Государыни, которая, к слову сказать, как мне о том прекрасно известно, детей вовсе не имела. Елизавете Петровне наследовал её племянник, сын родной её сестры Анны, – Пётр III Фёдорович, и когда он от внезапной болезни, после своего отречения волею Божьей, преставился, то натурально на престол российский вступила его супруга, Императрица Екатерина Алексеевна.
