Сергей Марков - Тамо-рус Маклай
А ведь это был еще молодой человек, двадцати шести лет, на вид юноша, хрупкий, болезненный, нервный, но несгибаемый, как сталь, в достижении поставленной перед собой цели.
Он наблюдал, открывал и даже к себе самому и своему здоровью относился как к предмету научного наблюдения.
12 октября он записывал в дневник:
«Заметил, что при недостаточной пище (когда по временам чувствуешь головокружение вследствие голода) пьешь гораздо больше, чем обыкновенно. Пароксизмы здешней лихорадки наступают очень скоро после каких-либо неблагоприятных причин, иногда в тот же самый день. Например, если утром ходил в воде по колено и оставался затем в мокрой обуви или пробыл несколько времени на солнце с непокрытой головой, – в час или два пополудни непременно наступает пароксизм. Сегодня Ульсен мыл свое белье в продолжение трех часов, ноги находились при этом в воде, температура которой на один или полтора градуса была ниже температуры воздуха, – в три часа у него был пароксизм, между тем как в предыдущие дни он был совершенно здоров...»
Маклай строго-настрого запретил Ульсену пить сырую воду и иногда сам грел для него чай, однако китобой украдкой доставал сырую воду и через несколько часов валялся, стонал и каялся Маклаю во всех грехах. Благоразумие не покидало Ульсена только в определенных случаях жизни. Например, как красовался он на острове Тиар перед папуасскими дамами и девицами во время знаменитого смотра маклаевских невест!
12 декабря произошло знаменательное событие. Накануне «тамо-рус» пошел на папуасский праздник, и Саул упросил его остаться у него ночевать и уложил дорогого гостя в своей хижине. На рассвете Маклай крепко заснул, так как ночной сон много раз прерывался музыкой и криками пиршества. Но скоро его разбудили крики: «Биа! Биа!» (огонь). Маклай спросил, где люди Бонгу видят огонь. Ему ответили, что в стороне Каркара, то есть с моря. Толпа папуасов бежала к хижине, крича: «Маклай! Корвета-рус!»
Все еще не веря, Маклай пошел к морю и увидел дым парохода. «Тамо-Рус» помчался домой. Ульсен лежал на койке и стонал. Когда он услышал весть о судне, он впал в умоисступление и не смог даже выполнить приказ Маклая – у бедняги от радости отнялись руки!
Маклай сам рванул флаг-линь, и русское знамя развернулось. При виде его судно пошло прямо к мысу. Маклай сел в шлюпку и пошел навстречу. Перед ним был русский военный клипер «Изумруд», посланный на поиски Маклая.
С борта корабля узнали героя Новой Гвинеи, и командир в честь такой встречи дал команду матросам – Маклай был встречен троекратным «ура».
Наступили дни великой скорби на Берегу Маклая. Темнокожий народ понимал, что корабль увезет друга их, «тамо-руса» Маклая.
В Бонгу, Горенду, Гумбу люди сидели у ночных костров и гадали: вернется ли чудесный русский снова сюда? Кто будет помогать поселянам, когда опустеет хижина на мысе Гарагасси? Папуасы вспоминали, как Маклай запретил военному союзу соседних селений начать войну с жителями Бонгу и Горенду. Они помнили, что женщины и дети их находили убежище от отрядов врагов у стен хижины «тамо-руса».
Живя среди папуасов, Маклай ни разу не только не употребил оружия, но даже ни разу не показал его. Папуасы сами не раз предлагали ему взять у них оружие для пользования, но Маклай отказывался.
Когда Маклай вернулся с корвета на берег, чтобы собрать вещи и попрощаться со своими друзьями, он увидел, как к хижине при свете факелов идут его друзья. Освещенные пылающими светочами из сухих листьев, из глубины леса выступали смуглые люди с копьями в крепких руках. Они брели, опустив головы, храня глубокое молчание. Здесь были Туй, Саул, Бугай; они вели к Маклаю поселян Бонгу, Гумбу, Горенду и гостей из Мале и Каликум-Мана. Здесь сошлись жители приморских долин и горцы, старые воины и молодежь с красными цветами в волосах. И они молили Маклая остаться здесь, обещая выстроить для него по одному дому в каждом селении. Они повели Маклая ночью, при свете факелов, сквозь заросли пальм и банановых деревьев в Гумбу. Там возле костров сидели жители остальных деревень. И все они умоляли Маклая не покидать их.
Маклай сказал своим друзьям, что он рано или поздно, но вернется сюда. «Тамо-рус» провел всю ночь в кругу островитян.
Друзья «тамо-руса» понесли его на своих плечах к мысу Гарагасси (это было кстати: ноги Маклая были покрыты ранами от неустанных походов по зарослям и горам Новой Гвинеи). На зеленом мысу матросы с «Изумруда» в это время открывали памятник в честь подвига русского человека в Океании: они прибивали к самому большому дереву на Гарагасси тяжелую доску из красного дерева с листом меди, на котором была вырезана надпись в честь Маклая и кораблей «Витязь» и «Изумруд».
И когда Маклай, простившись с народом, который стал ему близким, смотрел в бинокль на зеленые берега острова, он услышал грохот длинных папуасских барабанов. Они гремели по всему Берегу Маклая. «Тамо-рус» стоял на спардеке корабля долго, пока из его глаз не скрылся открытый им Архипелаг Довольных Людей, пока горизонт не поглотил порт Алексея и узкий пролив.
НОВЫЕ СТРАНСТВИЯ
Корабельный лекарь промыл и перевязал раны Маклая и хотел было уложить его в постель, прописав строгий покой. Но не таков был Маклай, чтобы валяться в постели без дела. Он сидел в каюте с карандашом в руке и правил рукопись «Антропологических заметок о папуасах Берега Маклая в Новой Гвинее». Это был его подарок Бэру. Заметки эти Маклай писал под кровлей хижины на мысе Гарагасси.
«Моим стремлением было, следуя совету К.-Э. Бэра, наблюдать людей по возможности без предвзятого мнения», – писал Маклай.
И в новогвинейской хижине, и в каюте корабля Маклая преследовала одна мысль. Он прожил на Берегу Маклая пятнадцать месяцев, изучил местный народ, но этого мало. Нельзя успокаиваться на достигнутом и радоваться тому, что взобрался на первую ступень высокой лестницы. Надо изучить других папуасов Новой Гвинеи, сравнить их с обитателями Берега Маклая. А когда все папуасы Новой Гвинеи будут изучены, Маклай исследует остальные земли Меланезии и меланезийцев сравнит с новогвинейцами. И тогда легче будет установить связь папуасов с племенем филиппинских негритосов, искать родственников папуасов на Малакке и вновь сравнить их с «чистыми» папуасами Новой Гвинеи. Тогда легче будет открыть тайну происхождения меланезийцев, доказать, когда они составили особенную племенную группу, отделившись от полинезийцев, насколько малайцы сохранили черты, присущие жителям Меланезии.
«Приглядимся к малайцам», – говорил он себе и, пользуясь заходом корабля в порты, сходил на берег и смешивался с пестрой толпой жителей побережий.
Некоторые исследователи гораздо позже Маклая стали утверждать, что на Северных Молуккских островах можно встретить папуасские племена. Так, Рафрай и Уэллес считали папуасским племя альфуру.
Маклай увидел Тидор – столицу одного из молуккских султанств на острове Хальмахера. В границы султанства входили западные побережья Новой Гвинеи, папуасские острова близ них. Малайцы Тидора торговали папуасами, обращали в рабство и другие меланезийские племена. Недаром столицу Тидора окружали цветущие поля, на которых работали невольники, и Маклай видел согбенные спины темнокожих людей, пленников малайских купцов. Только через четыре года после посещения Маклаем Молуккских островов там было уничтожено рабство...
Султан тидорский подарил Маклаю папуасского мальчика Ахмата, любимца матросов «Изумруда» и будущего спутника в скитаньях Маклая.
В порту Тернанте «тамо-рус» видел те же картины рабского труда, толпы китайских, малайских и арабских купцов, лавки, где продавали перья райских птиц, броню черепах и кору тропических деревьев. Все это было добыто руками рабов на островах Австралии, так же как и благоухающие плоды манго, которыми славился Тернанте. Здесь, на перекрестке дорог из Азии в Австралию и Океанию, Маклай искал законы смешения племен.
На половине пути между Австралией и Азией видны высокие вулканы острова Целебес. Маклай ходил по низменным берегам северного мыса острова. Ученый-странник видел целебесцев, очень похожих на папуасов. В глубине острова жили альфуры. О них говорили, что они проводят ночи на деревьях, ходят совершенно голыми, украшают хижины черепами врагов. Маклай, конечно, ринулся бы в леса Целебеса, но «Изумруду» надо было идти дальше – к Филиппинам. Там, в Маниле, «тамо-рус» расспросит, как лучше будет добраться до хижин негритосов.
И вот уже кормовой флаг «Изумруда» отражается в воде глубокой гавани, и на корабль надвигается берег Лусона. Манила красиво раскинулась на берегу бухты, встала на обоих берегах реки Пазиги. Рвы, крепостные стены, форты, выгнутый дугой Испанский мост. Огромный собор XVII века, прядильни, фабрики сигар, снастей. На улицах оборванные тагалы, речь пятидесяти племен малайцев...
