Владимир Тан-Богораз - На реке Росомашьей
— Приди, приди, приди! — взывала Тылювия. — Гоу, гоу, гоу!.. Убуу-уу, буу, буу, буу!..
Мне казалось, что пение Тылювии продолжается уже долго. Спёртая духота полога после долгого дня, проведённого на морозе, так и охватывала голову, и совершенно неожиданно для самого себя я впал в дремоту.
Меня разбудил высокий странный звук, который, казалось, раздался на необычайной высоте.
— Гычь! — воскликнул было Айганват, но голос его пересёкся. Ему было не по себе.
Звук повторился опять.
— Приди, приди, приди! — взывала Тылювия.
Через минуту она забилась и зафыркала с необычайной силой. Треск бубна раздавался адским грохотом.
— Бубен мой плох! — сказала Тылювия, прерывая стук. — Сам видишь!.. Дохни на него, чтобы он стал звончее!..
Из противоположного угла полога послышались такие странные неожиданные звуки, полузадыхавщиеся, проникнутые неизъяснимым хрипением, которые, конечно, могли принадлежать только духу.
— Это её муж! — сказал мне Ятиргин тихонько. — Другой муж, настоящий!.. Вот послушай только что будет!..
Голос другого мужа, несмотря на свою сверхъестественность, имел довольно заметное сходство с голосом Тылювии. Он был такой же сиплый, простуженный, раздаивавшийся каким-то хрипучим шёпотом вместо полного звука. Тылювия не замедлила объяснить нам причину этого сходства.
— Он говорит, что простудился и хворал, оттого сначала не хотел приходить, — пояснила она непонятные слова духа. — А разве вы тоже простуживаетесь? — прибавила она со смехом.
В ответ раздался хриплый ряд непонятных, с трудом выдавливаемых слов, на этот раз уже из другого угла. Дух успел переместиться и теперь находился у моих ног.
— Зачем ты ходишь? — с неудовольствием сказала Тылювия. — Будет тебе! Вот, дохни на бубен!
Раздалось резкое дуновение невидимых губ. Перепонка бубна вздрогнула и щёлкнула, бубен подскочил и ударился об низкий потолок.
— Ого! — сказала Тылювия.
Вслед за этим раздался такой оглушительный грохот обеих колотушек, что я невольно зажал уши.
— Слышишь? — сказал Ятиргин. — Совсем другой бубен!..
Бубен действительно сделался звончее прежнего, треск колотушек теперь раздавался с такой силой, что я положительно опасался за целость зыбкого мехового потолка над нашей головой.
Побарабанив немного вместе с Тылювией, её таинственный супруг из другого мира удалился в направлении, противоположном тому, откуда пришёл, и последний звук его голоса опять раздался на неизмеримой высоте, за пределами шатра, но уже слева.
Вслед за ним явился последовательно целый ряд духов, представших перед нами в бесконечном разнообразии звуков.
Хриплое карканье ворона начиналось чуть слышно вдали и, постепенно приближаясь, врывалось в полог, как буря, налетало на бубен с громким хлопаньем крыльев, поднимало неистовый стук запасной колотушкой и уносилось в ночную даль. Волчий вой доносился из глубины земли, потом становился ближе, раздавался в самом пологе и, побарабанив на бубне, в свою очередь удалялся в вышину. Невидимый пёс являлся на зов шаманки и с такой силой отряхивался над бубном, что стены полога вздрагивали и тряслись. Самые неестественные голоса прилетали с различных сторон, гремели, хрипели, ворчали и выли в разных углах полога, блуждали взад и вперёд, произносили отрывистые фразы на непонятном языке и опять улетали в пространство. Излишне говорить, что два голоса никогда не раздавались в одно время и что шаманская песнь Тылювии раздавалась только в промежутках между звуками "вольных голосов".
Зато рука её ни на минуту не отрывалась от колотушки и всё время извлекала из бубна резкий, сухой треск, время от времени усиливавшийся аккомпанементом второй колотушки, так как каждый сверхъестественный посетитель считал своим долгом блеснуть пред нами в качестве магического барабанщика. К сожалению, скоро выяснилось, что, несмотря на добрую волю Тылювии, интерес шаманского представления не может подняться выше, так как оно не имеет никакого определённого объекта. Многие духи, являясь, спрашивала нас, что нам нужно, и мы не умели дать ответа на этот простой вопрос. Под руками не было никакого больного, которому нужно было бы добыть облегчение, и если у каждого из нас были враги, то никто не решился попросить духов наслать на них кару и гибель. Иногда Тылювия давала духам простосердечный ответ, что любопытствующий чужестранец желал послушать их голос и просил её вызвать их на короткое время из заоблачного мира. Духи, впрочем, относились довольно добродушно к этому назойливому любопытству и, по-видимому, только не желали долго оставаться у нас в пологу, где их не удерживали никакие определённые просьбы или обещания. Засвидетельствовав своё присутствие несколькими непонятными словами или просто криками и побарабанив на бубне, они тут же удалялись, освобождая место другим.
Многие, в виде особой любезности, предлагали нам послушать "их дыхание" и с этой целью затягивали свои напевы, которые, впрочем, ничем не отличались от напевов самой Тылювии. Два духа с холерическим темпераментом, почти одновременно явившиеся с противоположных сторон, затеяли перебранку на чистейшем чукотском диалекте и под конец даже собирались драться, но были остановлены увещаниями шаманки. Иные из духов проявляли проказливость нрава. Они швыряли и перетряхивали посуду, плескали водой из котла в разные стороны, выдёргивали из-под нас постели, даже кидали в нас неизвестно откуда взявшимися поленьями. Один раз невидимая рука совсем приподняла полог над нашей головой, и мы на мгновение увидели тусклый свет звёздной ночи, вливавшийся в высокий шатёр сквозь дымовое отверстие. Всё это время рука Тылювии не переставала стучать в бубен, свидетельствуя о том, что вдохновенная не принимает никакого участия в этих проделках. Если бы не оригинальность обстановки, можно было бы подумать, что находишься на спиритическом сеансе, где-нибудь за много тысяч километров от этой полярной пустыни.
Надо заметить, что миниатюрные размеры полога делали гораздо более трудным для наших сверхъестественных гостей сохранение неуловимости; но они вертелись буквально у нас под носом, не производя лишнего шума и никого не задевая.
Дольше других прогостил у нас один дух, прилетевший, по его собственным словам, из девятой вселенной. Это была особа женского пола, которая сначала говорила на обычном непонятном языке, свойственном заоблачным сферам. На приглашение Тылювии говорить по-чукотски она выразила опасение, что мы станем смеяться над её произношением, но потом всё-таки заговорила, действительно варварски бормоча и проглатывая звуки.
Она объяснила, что ей было трудно решиться прийти к нам, так как она большая домоседка и редко посещает чужих людей, но ей не хотелось отказывать Тылювии в её просьбе. Вероятно, это была какая-то старая дева, ибо она не преминула довольно жеманным тоном прибавить, что ей стыдно быть в присутствии стольких мужчин.
Однако, пропев свой напев и постучав колотушкой по бубну, она медлила уходить и после незначительных переговоров захотела исполнить обязанности духа-охранителя и стала объяснять при помощи различных окольных и причудливых оборотов речи, что у Ятиргина есть враг, которого он должен остерегаться. При дальнейших разъяснениях враг оказался долговязым Энмувией, недавним соперником в борьбе мужа Тылювии. Оказывалось, что Энмувия в минувшую ночь творил заклинания, имевшие целью ослабить силу Ятиргина, и поэтому-то ему дважды удалось приподнять его и отбросить наотмашь.
В утешение она произнесла несколько неясных выражений, по-видимому заключавших в себе урозу против Энмувии. Покончив с Ятиргином, она стала приставать к Айганвату, что он обидел каких-то "чёрненьких жителей пустыни, ходящих пешком", но ни за что не хотела дать более подробных объяснений. Наконец я выразил догадку, что дело идёт о медведях. Айганват не на шутку перепугался, особенно когда невидимая гостья погрозила ему, что, в возмездие за обиды чёрненьким, его ожидает истощение сил и невозможность предаваться его любимому занятию — охоте на диких оленей. Взволнованным голосом он стал оправдываться, уверяя, что он никогда не обижал чёрненьких, ходящих пешком. Я напомнил ему, что в прошлом году, во время одной из наших поездок, он ходил на лыжах осматривать медвежью берлогу.
— Я не виноват! — укоризненно ответил он. — Это ты! Ты посылал!.. Да и никого там не было, пустая берлога…
Как бы то ни было, обстоятельство это осталось без дальнейшего разъяснения, ибо интересная гостья вдруг объявила, что дыхание её слабеет, и, постучав на прощание в бубен, удалилась из полога, конечно, торопясь возвратиться в своё покинутое жилище.
Тылювия после этого ещё довольно долго продолжала распевать свои напевы и вызывать духов, но они не представляли особенного интереса. Ятиргин наконец заснул. Айганват не спал по необходимости и время от времени усталым голосом выкрикивал формулы ответов. Я тоже чувствовал непреодолимое влечение к сну, но никак не мог собраться с духом для того, чтобы попросить Тылювию отложить в сторону бубен. Наконец она, по-видимому, поняла, что пора прекратить. Вызвав из бубна целую серию трескучих залпов и пропев подряд около десятка очень длинных и сложных напевов, она остановилась и сказала:
