Эммануил Флисфиш - Кантонисты
По четвергам начальство производило телесный осмотр своим питомцам. Это было наиболее тягостным событием. Осмотр вызывал опасения и предчувствие новых мучений. В дни осмотра начальство бывало особенно щедро на розги, надеясь таким путем искоренить свирепствовавшие среди кантонистов болезни. После осмотра всех отправляли в баню, где чесоточных лечили варварским образом.
В бане было тесно; дрались из-за места, ругались из-за расплесканной воды. Густой удушливый пар и чад, истомленные, бледные лица — все это представляло тяжелую картину. Раздеваться, мыться и опять одеваться надо было в течение часа. По команде унтер-офицера кантонисты бросались в предбанник одеваться. Все ли успели мыться, хорошо ли вымылись — до этого никому не было дела: вся забота начальства состояла в том, чтобы приказание свести роту в баню было выполнено. И если кто после команды «выходить» хоть на минуту запаздывал, — получал розги.
После бани каждый обязан был явиться к каптенармусу сдавать грязную рубашку, которую тот тщательно проверял. В ней не должно было быть ни одной распорки и вообще рубашка должна была быть в целости. Кроме того не полагалось еще кой-чего, хотя бы носивший рубашку и страдал расстройством желудка, что со многими случалось часто. Если при осмотре оказалось что-либо подозрительное, то виноватого тут же секли в растяжку или «на воздухе».
Из всех болезней, которыми страдали кантонисты, особенно свирепствовала чесотка. После здоровых в баню пускали чесоточных. Когда болячки на теле были размыты, чесоточных выгоняли в предбанник. Здесь в посудине была заготовлена мазь — смесь из куриного помета и растолченной серы, размешанных в чистом дегте. Этой мазью чесоточные мазали друг друга, после чего их обратно загоняли в баню на самую высокую полку, напускали пара настолько, что не было возможности выдержать духоту и разъедающий тело зуд. Больные с верхней полки бросались вниз, но два унтера с розгами в руках поджидали их и били по чем попало. Те бросались опять на полки, но опять, не выдержав раскаленного пара, соскакивали вниз. Так продолжалось довольно долго, пока мазь не впитывалась в тело. Зуд не давал покоя, все выли и стонали. Наконец чесоточных выгоняли в предбанник одеваться. Обмываться водой им строжайше воспрещалось.
По пятницам после строевого учения приступали к изучению воинского устава. На языке кантонистов называлось изучать «пунктики» и «артикулы»: как солдат должен стоять в строю, как величать начальство, кто в стране военный министр и т.п. Эта премудрость усваивалась с трудом. Для застращивания кантонистам читали о том, какие наказания полагаются за проступки по военной службе, о повиновении, о том, как стоять на посту, в карауле и т.п. Ефрейтор читал длинный список солдатских преступлений: за такие-то и такие-то преступления... прогнать шпицрутенами через сто человек три раза... Ссылаются на каторжные работы на 20 лет... Наказываются лозанами тремястами ударами... «Пунктики» и «артикулы» не усваивались, трудно запоминались, а потому пятница считалась «проклятым днем».
В субботу после батальонного строевого учения всю казарму убирали, чистили мебель и мыли полы. Одних посылали за опилками, другие таскали воду. В спальнях кровати сдвигались в угол, и кантонисты, загнув кальсоны выше колен, выстраивались в шеренгу, каждый получал связку прутьев. Пол заливали водой, после чего все становились на колени и по команде начинали тереть его опилками. Позади шеренги шли старшие, понуждая быстрее и крепче растирать опилки. От трения голенями об пол кожа стиралась до костей, образовывались раны, коросты и гниение. Кантонисты скрывали болячки, боясь наказания, и от этого раны еще больше растравлялись... После трехчасового мучительного труда полы сверкали до блеска.
По воскресеньям и праздничным дням кантонистов водили в церковь по наряду. «Парадные», то есть красивые и статные, одетые получше, шли в Божью обитель под командой унтера. Однако от розог и святые не спасали. Правда, в церкви не секли, но расплата производилась по возвращении домой. Провинности были разные: кто пел молитву слишком громко или фальшивил, кто от долгого стояния развлекался «ловлей мух» на спинах товарищей.
Ежегодно 1-го октября, в праздник Покрова, кантонистам отпускалась улучшенная пища, то есть без гнилого мяса в щах и по одной белой булочке. Однажды, в канун праздника Покрова, служили всенощную священник с дьячком и певчие из кантонистов. Этот праздник, вспоминает один бывший кантонист, ознаменовался следующим событием. Было это в 1854 году. Кантонисты, которых было в полу-батальоне около 500 человек, собрались ко всенощной в зале. Было тесно и душно. Командиру 2-й роты капитану Саримскому-Гиро показалось, что кто-то шепчется. И вот после богослужения капитан приказал закрыть все выходы и принести розги. Вместо поздравления с праздником велено было всех перепороть, что, конечно, было исполнено в точности. Порка эта продолжалась чуть ли не до часу ночи...
По воскресным дням после обедни счастливцам удавалось уходить в город. Увольнительные получали только красивые и опрятно одетые.
При всей тяжести кантонистской жизни, одинаково убийственной для всех, участь воспитанников была различна. Некрасивым и корявым было тяжелее, чем красивым и статным. Некрасивых обходили должностями, чаще били и одевали хуже. Им же давали донашивать старую одежду красивых (красивым давали кличку «маски»), которую приходилось ежедневно чинить и в которой в город ни в коем случае не пускали.
Оставшиеся в школе в выходные дни затевали игры, отличавшиеся своей грубостью и всегда кончавшиеся дракой. В играх все сводилось к тому, что если принимавший в них участие не был достаточно ловок и сообразителен, получал удары. На этот раз, однако, били не розгами, а скрученным узлом из нескольких полотенец.
Были у кантонистов по воскресеньям и другие игры. Позади казармы, в самом уединенном месте, велась игра в орлянку на копейки, на медные пуговицы и даже на лишнюю ситцевую рубашку. Приходили играть и горожане, солдаты. Игравшие выставляли караульных, чтобы предупредить, если нагрянет сюда начальство или полиция. Караульным за дежурство платили те, кто был в выигрыше. Но редко когда игра на деньги кончалась без драки. Били тех, кто мошенничал, метал двухорловую монету или, устраивая ложную тревогу, схватывал деньги и давал тягу.
— Ах, братцы, в городе-то пожар! — внезапно закричит один из играющих. Все всматриваются туда, куда он указывает. А в это время мошенник загребает с земли сколько удается монет и пускается бежать. Примеру первого следуют и другие. Остальные же, обманутые, кидаются подбирать остатки, душа и избивая друг друга.
Из множества способов разживы на чужой счет кантонисты придерживались обычно грабежа посредством фальшивой тревоги. Они были проворны и ловки, так что всегда убегали с деньгами. Полиция знала об игре в орлянку за казармой, часто являлась туда, но ничего не могла поделать. Для защиты от полиции игроки запасались палками, камнями — всем, чем можно драться; в руки ей никто не давался. Зато пойманных наказывали жестоко, до полусмерти.
С наступлением сумерек возвращались в казармы уволенные в город. Каждый тащил с собою что-нибудь съестное, а иные были так нагружены, что пот градом катился с них. Бродя по базарам, они таскали все, что попадало под руку. Чего они только ни придумывали, чтобы воровать и грабить! По воскресеньям и в праздники крестьяне съезжались из окрестных деревень в город на базар и, как полагалось, после продажи своих продуктов, пьянствовали. Под разными предлогами кантонисты заводили их в уединенные места, раздевали и затем продавали жалкие пожитки кабатчику. Они грабили кружки в церквах, куда верующие опускали свои пожертвования...
К вечеру в школе начинался пир. Шутки, смех, все в веселом настроении, но это же время было весьма опасным для низшего начальству. Жажда мести была сильно развита у кантонистов, и капралам, ефрейторам и вице-ефрейторам грозила опасность быть избитыми где-нибудь в темном углу. Наемных мстителей нетрудно было найти, когда было чем заплатить за услугу. Какой-нибудь удачник, который пришел с базара с богатой добычей, подговаривал товарищей и, подкараулив с ними обидчика, набрасывали ему на голову одеяло, зажимали рот и колотили его сколько было сил и времени, потом разбегались в разные стороны — ищи ветра в поле. По воскресеньям редко кто ужинал — хлебать казенные щи не было охоты. Перед сном одежда и физиономии не осматривались, перекличка не производилась; осведомлялись только, все ли налицо.
Так кончалась кантонистская неделя: однообразная до отупения, без цели и без малейшего признака человечности по отношению к воспитанникам. А со следующего утра опять пытка, опять истязания. И так в продолжении нескольких лет.
ЛЕТНИЕ ЛАГЕРЯ.
Ежегодно в последних числах апреля роты переселялись в летние лагеря. Там они жили в огромных бараках, сколоченных из досок. В стенах зияли дыры, и в холодную и бурную весну, когда ветры дули не унимаясь, невозможно было спать: песок засыпал постели, попадал в рот, уши и глаза. Потолков в бараках не было, и через прогнившие крыши дождь лил на нары. Во всю длину таких бараков были устроены нары: посередине в два ряда, голова к голове. У обеих стен — по одному ряду, головами к стенам. На каждого выдавали по тюфяку и подушке, набитой соломой, и суконному одеялу; простыни же выдавались при осмотрах высшего начальства.
