Рафаил Зотов - Таинственный монах
– Верно так далеко, сколько в двое суток может уехать человек, убегающий от смерти. Могу ли я сказать где именно, если он каждую минуту удаляется от Москвы?
– Но ведь он тебе велел… – тут царь вспомнил совет Троерукова скрывать от Григория слова Щегловитого, в, замявшись в речи, продолжал… – всем оставаться в Москве.
– Нет, государь, велел немедленно бежать к своему полку, где надеялся увидеться со мною.
Внимательно посмотрел Петр на спокойное лицо Гриши и, покачал головою сказал:
– Довольно откровенно! Почему же ты остался в Москве?
– Царевна дала мне поручение к его величеству твоему брату. Когда же я вернулся в покои царевны, то князь Троеруков был уже там и я не смел уйти.
– За что тебя царевна и Щегловитый наградили повышением в пятисотенные в ту самую ночь, когда Щегловитый с твоим дядей поехали в Преображенское?
– За заслуги дяди.
– Когда ты узнал об умысле Щегловитого и твоего дяди?
– Я бывал в собраниях у царевны.
– И полагал, что твои сотоварищи делают доброе дело? – гневно спросил Петр.
– Кто вздумал, тот за него и отвечал, не мое дело было рассуждать, кто прав, кто виноват между братом и сестрою. В душе же своей я далеко не сочувствовал злодейскому умыслу.
– Почему же ты, как верноподданный и христианин не открыл этого умысла?
С изумлением смотрел Гриша на царя и помолчав немного сказал:
– Государь! Пусть Лефорт скажет тебе, от кого он узнал…
Царь Петр приказал позвать Лефорта и сказал ему улыбаясь:
– Вот этот малый хочет тебе, Лефорт, сделать допрос. Мы так занялись здесь делами, что я забыл спросить тебя, от кого ты узнал об умысле Щегловитого?
– От моего слуги Саши, которого ты, государь, видел. Он, сломя голову прискакал в Преображенское из Москвы, узнав все дело от одного стрельца, старинного своего друга, – отвечал Лефорта.
– А как зовут этого стрельца, – спросил государь.
– Не помню, государь, да и не до того мне было в те поры, чтобы расспрашивать. А вот как поедем в Москву, так я хорошенько расспрошу своего мальчугу, и тогда доложу тебе, государь, чтоб ты этого малого наградил чем-нибудь.
– Привести сюда слугу Лефорта! – приказал государь.
– Да что у вас тут случилось, государь. Что это за молодец у вас под допросом? – с любопытством спросил Лефорт.
– Сейчас узнаешь; жаль только, что ты раньше не рассказал мне подробно о доносе твоего слуги, – сказал государь.
В эту минуту вошел Саша, весело поклонился всем общим поклоном и, взглянув на Гришу, не мог удержаться от радостного восклицания.
– Ты его знаешь? – спросил государь у Саши.
– Как же, государь, мы вместе выросли в доме князя Хованского.
– Не родня ли вы?
– Не знаем как по крови, а по любви так братья, – смело ответил Саша.
– Разве вы не знаете своих отцов и родных?
– Нет, государь! Мы были подкидыши, – отвечал Саша.
– Так этот самый Гриша рассказал тебе о замыслах Щегловитого и стрельцов?
– Так точно, государь.
– С ведома ли Гриши, или по собственному усердию, рассказал ты своему барину?
– Да, с ведома Гриши.
– Хорошо, ступай теперь на свое место.
Саша вышел, не утерпев сказать:
– Прощай, Гриша!
По выходе Саши государь некоторое время задумчиво ходил по комнате размышляя, как ему поступить с Гришей. Двукратная услуга последнего и его чистосердечный признании обязывали оставить юношу при себе и щедро наградить его, но совет Троекурова и желание иметь в своих руках монаха побудили Петра снова послать Гришу в его полк на Литовскую границу.
– Послушай, Григорий! – сказал Петр, ласково потрепав Гришу по плечу. – Ты малый добрый и я тебе благодарен за твои услуги. Не знаю право чем наградить тебя. В твои лета ты слишком уже получил большой чин, который я тебе оставляю. Мог бы я оставить тебя при себе но… не хочу ссорить тебя с твоим дядей. А потому поезжай с Богом к твоему полку и, если тебе встретится в чем-нибудь надобность пиши прямо ко мне, памятуя, что я твой должник. Служи мне верно и усердно и мы с тобою когда-нибудь сочтемся. А как ты подкидыш и не имеешь имени, то я прикажу записать тебя в боярские дети и отныне ты будешь называться Григорием Усердовым. Доволен ли ты?
Гриша удал в ноги государю и, со слезами на глазах, проговорил, дрожащим от волнения голосом:
– Буди во всем твоя царская воля. Я рад служить тебе верою и правдою.
– Ступай же и готовься к отъезду. Деньги на дорогу я прикажу выдать тебе от казны. Если, паче чаянья, увидишься со своим дядей, то напомнишь ему, чтобы он не попадался мне. Как за добро, так и за зло я верный плательщик, – закончил Петр.
Гриша вышел и встречен был Сашей который заключил его в свои объятия. Саша был в восторге, услыхал о милостях царя к его неизменному другу. Они ходили по монастырскому двору разговаривая дружески, как к ним подошел князь Трубецкой, и дружески благодарил Гришу за оказанную его семейству услугу и предложил ему кошель с золотом. Но Гриша, отказавшись от денег, просил у князя милости, чтобы ему дозволено было пред отъездом зайти в дом князя и поклониться его супруге княгине и княжне Марии. Трубецкой обещал испросить у государя дозволения и расстался с ним, прошло не более десяти минут, как Трубецкой вышел снова и объявил Грише, что государь, соглашаясь на его просьбу тем не менее приказывает ему сейчас ехать в Москву и завтра отправиться куда следует. При этом он прибавил:
– Так как я не могу оставить особу государя, то поезжай в Москву один. А вот тебе и записка к моей жене, по которой тебя примут от чистого сердца. Ступай с Богом и помни, что у тебя есть тут искренний друг.
Тут Трубецкой обнял Гришу и поцеловал. Несмотря уже на позднее время, Гриша с восторгом отправился в Москву. Уже после полуночи Гриша приехал и остановился на постоялом дворе, а рано утром, с замирающим дыханием, от восторга, что он увидит обожаемую Марию, пошел в дом Трубецкого. В этот день ожидали торжественного въезда царя Петра в Москву а потому княгиня встала ранее обыкновенная, чтобы приготовиться к приезду своего супруга. Радушно приняла она Гришу и тотчас послала за дочерью, чтобы прочесть записку князя. Мария тотчас вошла и, увидав Гришу, вспыхнула и остановилась у дверей, невольно ахнувши.
– Не бойся! – сказала княгиня. – Это не чужой. Ты наверное узнала его.
– Как не узнать, матушка! – прошептала Мария, грудь которой высоко вздымалась.
– Ну, так поклонись ему и поблагодари за твое спасение от рук убийц и нечестивцев, милая Маша.
– Ах, княгиня! Я должен благодарить Бога, что Он дал мне возможность помочь вам – прервал ее Гриша. – Не погневайтесь на мою простоту, но я жалел, что не положил свою голову за такого ангела, как ваша дочь.
– Благодарствуем, благодарствуем добрый человек! Ну-ка, Маша, прочитай грамотку от отца твоего, – сказала княгиня.
Княжна стала читать вслух письмо, а Гриша тем временем с восторгом созерцал красоту Марии. Она кончила читать и подала письмо матери, а Гриша в каком-то непонятном для него оцепенении стоял, не спуская своих глаз с Марии, которой стало неловко от этого взгляда и она пуще прежнего закраснелась.
– Ну, слава Богу, что тебя, мой голубчик, сам царь взыскал своею милостью. Куда же ты теперь едешь? – спросила княгиня.
– К своему полку на Литовскую границу, – со вздохом отвечал Гриша.
– Далеко, батюшка, далеко! Ну, да служба дело невольное, авось стерпится и слюбится. Не забывай и нас, мой родной, присылай о себе весточки. Мы твоего добра не забудем.
– В этом будет все мое счастье и утешение. Простите, милостивая княгиня… Благодарю вас, что обласкали сироту… Прости и ты, княжна, – проговорил Гриша со слезами на глазах и вышел.
В этот же день торжественно въехал царь Петр в Москву, при восторженных криках народа. Царь Иоанн добровольно уступил ему единодержавную власть и с этих пор началось возрождение России в руках могучего гения юного царя Петра. История его славного царствования достаточно уже сказана и прибавить к ней что либо было бы с нашей стороны нелишне. Наконец и самый размер настоящего повествования не дозволяет этого.
Чтобы положить конец вольнице и постоянным возмущением стрельцов, они по повелению царя Петра Алексеевича были разбросаны по далеким окраинам России и между прочим большая часть их сослана на Литовскую границу, где их с прежде ссыльными набралось около десяти тысяч.
Монах Иона, дядя Гриши, бежавший на Литовскую границу, мало-помалу вкрался в доверенность стрельцов и не оставлял своих подстрекательств, но все это делал он с необычайною осторожностию.
Царевна София, хотя и пострижена была в монахини, но все еще не оставляла своих помыслов возвратить власть в свои руки, тайно сносясь при помощи немногих своих приверженцев с опальными стрельцами.
Глава II
Прошло целых девять лет, как Гриша вместе со своим ужасным дядей тоскливо влачил свою жизнь в слободе близ города Великолуцка.
