Сономын Удвал - Великая судьба
— Ну, Ма-гун, кажется, пронесло, — невесело рассмеялся Того.
— Все-таки, видно, боятся связываться с учителем, — заметил Максаржав.
— Так-таки и боятся! Да они никого не признают и не боятся. Наш Га-гун, например, для них не велика шишка! Ведь у нас чины и должности кто раздает? Китайцы. Кто скупает шерсть и кожи, кто назначает цены? Тоже они.
Через некоторое время Того, выбрав удобное место, предложил сделать привал. Быстро установили майхан, на мерзлую землю постелили войлочную подстилку, улеглись, укутавшись в дэли, а сверху еще накрылись козьей дохой. Спали по очереди. Ночь была метельная, морозная. Проснувшись, Того потянулся, расправил грудь, затем, подпоясавшись, вышел из май-хана. Волосы запорошило снегом, одежда от мороза задубела и обжигала тело. Того принес несколько поленьев, которые они взяли с собой в дорогу, настругал щепок, развел костер и поставил на огонь чай.
— Вставай, Ма-гун. Вместо того, чтоб обоз сторожить, храпишь вовсю? Продрог небось? Куда это годится! Встань, разомнись, подвигайся — сразу согреешься!
— Правда? — насмешливо спросил Максаржав, но Того не обратил на это внимания. — Если я потянусь да разомнусь, как ты советуешь, дэли затрещит и все мое ученье из подмышек выскочит.
— Ну пичего, ничего. Выпей-ка лучше чаю да перекуси, — и он придвинул Максаржаву мешочек с борцоком [Борцок — печенье, приготовленное на бараньем сале.] и завернутое в тряпицу мороженое мясо. — Давай пораньше запряжем да и в путь. И груз на задних повозках надо поправить. Пойди, пригони-ка быков. — Он помолчал. — Повезло тебе с женой, смотри, как она тебя снарядила — теплая шапка, носки, и все сама сделала. — И Того со вздохом пробормотал: — А я один, как перст, такая тоска иной раз берет...
Заскрипели телеги, на последнем возу звякнул колокольчик. Откуда-то, видно из ближайшего аила, с лаем набежали собаки. Того прикрикнул на них, и они отстали. В пути, если поблизости не было аилов или встречных путников, Того запевал протяжную песню. Максаржав тихонько подтягивал ему. Вот Того, ехавший в голове обоза, остановил его на ровном месте и подъехал к последней телеге, за которой следовал Максаржав.
— Слушай-ка! Этого криворогого надо поставить в середину. Ленивый он, все время отстает. Пусть идет перед рыжим — он вечно спешит. Вот и будет хорошо. — Он проворно выпряг быка, и тот, почувствовав свободу, завертелся на месте. Максаржав перегнал быка на новое место.
Когда перевалило за полдень, Того предложил:
— Смотри-ка, какая тут хорошая трава. Пусть быки попасутся. А мы пока смажем телеги. Как считаешь?
— Давай остановимся.
— Вот я смотрю, штаны у тебя, Ма-гун, тонковаты. Холод небось прохватывает?
Тот опустился на колени прямо в снег.
— Да нет, ничего. Не замерз пока, — ответил Максаржав, а сам подумал: «Бог с ними, со штанами. Нам бы только быков да поклажу не растерять и домой благополучно вернуться».
— Все-таки признайся, пробирает? Может, померимся силой, погреемся?
— Порвем дэли, больше и надеть-то будет нечего.
— А я на что? Зашью так, что и не узнаешь, где дыра была! Ну, давай выходи, если не боишься.
Того принял стойку. Ни слова не говоря, Максаржав поднялся с колен и встал перед ним. Они боролись до тех пор, пока обоим не стало жарко. В конце концов Того опрокинул все-таки Максаржава. Раздался треск.
— О черт! Порвал все-таки! Ну ладно, снимай свой дэли, надевай мой.
— Да ничего, Бого, и так сойдет.
— Снимай, тебе говорят! Сейчас я слетаю вон в тот аил, там его быстренько зашьют.
Они обменялись дэли. Того не было довольно долго, наконец он вернулся и сказал:
— Смотри-ка, Ма-гун, что я тебе принес! Совсем еще новые штаны на меху. И заплатил недорого. Теперь-то уж ты не замерзнешь. А в награду будешь бороться со мной по нескольку раз в день. Учись борцовским приемам. Не зная приемов, противника не одолеешь, будь ты хоть самый знаменитый силач.
— Вот доберемся до Хурэ, на обратном пути я отдам тебе деньги.
— А бороться отказываешься?
— Почему же? Давай. Вот погоди, я еще тебя поборю. Какая тогда награда меня ждет?
— А я постараюсь тебе не уступить. Правда, ты, пожалуй, сильнее меня. Но имей в виду, я рассержусь, если ты будешь нарочно поддаваться.
Так, за разговорами, друзья коротали время в дороге.
По пути им попадались заставы и стражники, бродяги и нищие. Но все беспрепятственно пропускали их, как только узнавали, что они люди Га-нойона. Некоторых убеждала бумага, которую Того бережно хранил за пазухой, другие боялись тронуть путников, видя могучее сложение Того и пугаясь его зычного голоса.
— Бого! Почему так бывает: у одного столько скота, что степь ему тесна, а у других только и имущества, что палка в руках? Ты об этом думал когда-нибудь? — спросил как-то Максаржав.
— Таково предопределение свыше, Ма-гун. А потом, это еще и от самого человека зависит. Умный выучится разным ремеслам — ему и жить легче. Наберет такой умелец рогов, сделает из них фигурки, доску для игры в «шагай» или заготовит побольше чия [Чий — растение с жесткими стеблями.] да вяжет метлы. Другой, глядишь, мастер по дереву или по металлу, делает телеги, сани, гнезда для уни[Уни — шесты, которые служат опорой для кровли юрты.] — вот пропитание ему и обеспечено. Наши нойоны да богатеи налогов и поборов не знают, да к тому же еще такие, как мы, голодранцы на них хребет гнут. А случится засуха или зимняя бескормица — мы лишаемся последнего скота. Вот сегодня я вроде неплохо живу, а что будет завтра — не знаю. Прогонит меня Га-нойон, и конец твоему Того. Или болезнь, скажем, какая приключится — никому ты не нужен, некому за тобой присмотреть, так и пропадешь.
— Что ты такое говоришь? Да разве моя мать и другие мои. родичи дадут тебе пропасть?
— Конечно, чтоб я нищим стал, и нойон не допустит. Ведь я знаю о твоем учителе все — и грехи его, и добродетели. Каждую корову в его стадах знаю. До меня у нойона служил такой же голодранец, как и я. Нет, пожалуй, тот был побогаче... Был у него и кров, и скот. Да, говорят, за какую-то провинность запороли его до полусмерти. После порки не дали отлежаться в тепле, бросили на улице — он и простудился на морозе. Кто возместит погубленную жизнь? Да и можно ли ее возместить!
«Не проявишь твердости, тебе на голову сядут эти прохвосты. А проучишь как следует одного — другие словно шелковые станут», — вспомнились Максаржаву слова Га-гуна.
Вдали показались очертания Великого Хурэ. А скоро обоз уже въезжал на подворье Га-гуна. Сгрузили с подвод поклажу. Люди, охранявшие усадьбу, распрягали коней и быков. Максаржав и Того вдвоем отправились на базар: потолкаться, разузнать цепы, чтобы выгоднее продать привезенные товары. Максаржав вспомнил наказ учителя: «Посылаю тебя, чтобы ты научился торговать и ходить с обозом, а не шататься по столичным улицам. Ослушаешься — отведаешь кнута!»
* * *
Для Гунчинхорло дни и ночи на подворье Га-гуна текли скучно и однообразно. Настоящая жизнь с ее радостями и печалями была где-то далеко, а здесь один день был похож на другой. Так прошло несколько лет. Два семейства, которые должны были охранять подворье нойона, понимали, что их благополучие зависит от Гунчинхорло. Случись что с ней — не сносить им головы. С другой стороны, слишком строгими быть с Гунчинхорло тоже нельзя, она может пожаловаться князю.
— Тетушка Дума, вы собираетесь на рынок? Возьмите меня с собой, — просила иногда Гунчинхорло.
И каждый раз слышала в ответ:
— Не стоит, узнает господин — прогневается. А вызвать гнев господина — большой грех, дочка. Ты бы лучше шитьем занялась.
— Да я уж все перешила.
— Ну, коли так, распори да сшей снова.
— Тетушка Дума, возьмите меня в храм, помолиться хочу, — просила девушка.
— Нельзя, дочка. Молись бурханам, что стоят в юрте. Да по забудь вознести хвалу господину за благодеяния, которыми он тебя осыпал.
— Тетушка Дума, вот вы ходите иногда к соседям. Взяли бы хоть раз меня с собой, — со слезами на глазах умоляла девушка.
— Нельзя, дочка, тебе ходить по гостям. Неровен час заразишься да заболеешь. Лучше не приставай ко мне с такими просьбами! — И тетушка Дума уходила по своим делам, а те, кто оставался дома, надежно запирали ворота.
Однажды у ворот усадьбы послышались голоса, скрип телег, собачий лай и мычание быков. Зазвенел колокольчик на больших воротах. Гунчинхорло выбежала из юрты и увидела, что во двор въезжает обоз; впереди идет высокий плечистый мужчина, а в конце обоза — совсем еще молоденький парнишка. Обитатели усадьбы высыпали из юрт, засуетились.
Прибывшие поздоровались с Гунчинхорло и стали разгружать подводы. Глаза девушки время от времени останавливались на могучей фигуре Того. С первой встречи молодые люди приглянулись друг другу. «Какая славная, приветливая девушка!» — сказал себе Того. Сердце у него бешено колотилось, он не глядя сваливал в одну кучу выделанные овчины и сырые шкуры.
