Артур Дойль - Тень Бонапарта
— Ваш кузен храбрый человек — вот что я могу о нем сказать! — воскликнул он.
— На какие дела? — колко спросила она.
— Не все ли равно! — злобно оборвал дядя, и, явно боясь, что не совладает со своим гневом и скажет лишнее, он резко поднялся и вышел из комнаты.
Она словно встревожилась и тоже встала, намереваясь последовать за ним.
— Полагаю, вы раньше не встречались со своим дядей, — сказала она после неловкого молчания.
— Не доводилось! — ответил я.
— И что же вы подумали, встретив моего отца?
Подобный вопрос дочери об отце поставил меня в тупик. Я понял, что этот человек куда хуже, чем я предполагал, коль скоро он стоит так низко в глазах собственной дочери.
— Что ж, ваше молчание — вполне определенный ответ, — сказала она, пока я колебался, не зная, что ей сказать. — Мне неизвестно, при каких обстоятельствах вы встретились прошлой ночью и что между вами произошло, потому как у нас не принято делиться секретами. Но думаю, что вы раскусили его! А теперь позвольте задать вам несколько вопросов. Получили вы письмо-приглашение?
— Да, получил!
— А обратили вы внимание на обратную его сторону?
Я вспомнил зловещие слова на печати, так меня взволновавшие.
— Так это вы предостерегали меня?
— Да! Я не могла сделать этого по-другому.
— Но почему вы хотели помешать моему приезду?
— Я не хотела, чтоб вы ехали сюда.
— Разве я могу повредить вам?
Она помолчала, словно раздумывая, не сказала ли лишнего.
— Я боялась за вас!
— Вы полагаете, что мне грозит опасность?
— Я уверена в этом.
— Но кто желает мне зла?
Она долго колебалась и потом с жестом отчаяния, словно забыв всякую осторожность, снова обратилась ко мне:
— Берегитесь, берегитесь моего отца!
— Но какой ему смысл вредить мне?
— Обратитесь к своей проницательности!
— Но уверяю вас, мадемуазель, вы ошибаетесь, — сказал я, — этой ночью он спас мне жизнь.
— Спас вашу жизнь! От кого?
— От двух заговорщиков. Я случайно узнал их тайну.
— Заговорщиков?!
Она удивленно посмотрела на меня.
— Если бы не он, меня бы убили.
— Просто не в его интересах вредить вам сейчас. У него свои причины желать вашего приезда в замок. Но откровенность за откровенность. Случалось ли вам… случалось ли вам в Англии… любить кого-либо?
Все, что говорила кузина, было в высшей степени странно, но такое заключение серьезного разговора превосходило все мои ожидания.
— Я оставил в Англии самое дорогое для меня на свете существо! Ее зовут Эжени… Эжени де Шуазель, она дочь старого герцога.
Мой ответ кузине понравился, в ее черных глазах отразилась радость.
— И вы к ней очень привязаны? — спросила она.
— Я живу только ею и для нее!
— И вы ни на кого и ни на что ее не променяете?
— Господи! Да могу ли я даже помыслить такое?!
— Даже на замок Гробуа?
— Даже на него!
Кузина в искреннем порыве протянула мне руку.
— Забудьте мою холодность, — сказала она, — я вижу, мы будем союзниками, а не врагами.
И мы крепко пожали друг другу руки, как бы заключив союз. Как раз в эту минуту в комнату и вернулся ее отец.
Глава восьмая
Кузина Сибилла
При виде нашего внезапного примирения дядюшка обрадовался. Прежний гнев его улегся, но, хотя говорил он ласково, кузина смотрела на него с недоверием и вызовом.
— Мне необходимо заняться важными бумагами, — сказал он, — на это уйдет часа полтора. Вполне понятно, что Луи захочет осмотреть места, с которыми для него связано так много воспоминаний. Сибилла, лучше тебя никто не покажет ему поместье, если, конечно, тебя это не затруднит.
Она не стала возражать, а я был очень рад предложению дяди, тем более что оно давало мне возможность поближе познакомиться с моей удивительной кузиной, которая успела так много сказать и, несомненно, еще больше утаить. Но что означало ее туманное предостережение против родного отца и почему ее интересовали мои сердечные дела?
Мы пошли по тисовой аллее, обошли весь парк и затем кругом замка, осматривая серые башенки и старинные окна в дубовых рамах, старый выступ зубчатой стены с бойницами и новые пристройки с прелестной верандой, над которой цветущая жимолость образовала купол. И когда Сибилла показывала мне свои владения, я понял, как дороги они ей. Кузина шла с виноватым видом, словно оправдываясь, что хозяйкой здесь оказалась она, а не я.
— Здесь хорошо, но на душе у меня неспокойно. Мы с отцом, как кукушки, которые устроились в чужом гнезде, выгнав оттуда его обитателей. Как мог отец пригласить вас в ваш собственный дом!
— Да, мы долго жили здесь, — задумчиво ответил я. — Как знать, может быть, все и к лучшему? Отныне де Лавали должны сами пробивать себе дорогу!
— Вы говорили, что желаете поступить на службу к императору?
— Да.
— Вы знаете, что его лагерь находится неподалеку?
— Да, я слышал об этом.
— Но ведь ваша фамилия значится в списках изгнанников?
— Я никогда не боролся против императора, а теперь я хочу просить его принять меня к себе на службу.
— Многие зовут его узурпатором и желают ему всяческого зла; но уверяю вас, что все сказанное или сделанное им полно величия и благородства! Вы, Луи, наверное, совсем заделались англичанином! Сюда вы явились с карманами, полными английских денег, и мечтая о мести. Я права?
— В Англии я нашел самое теплое гостеприимство, но в душе я всегда оставался французом.
— Но ваш отец сражался против нас при Киброне!
— Предоставьте прошлому поколению отвечать за свои раздоры; в этом вопросе я разделяю точку зрения вашего отца.
— Судите об отце не по его словам, а по его делам, — резко сказала она, подымая в знак предостережения палец, — и, кроме того, если не хотите иметь на совести мою гибель, умоляю вас, не рассказывайте ему, что я просила вас не приезжать!
— Иметь на совести вашу гибель?! — воскликнул я.
— Да! Он не остановится и перед этим, ведь убил же он мою мать. То есть я не хочу сказать, что он буквально пролил ее кровь, но его жестокость и грубость разбили ей сердце. Теперь, надеюсь, вам понятно, почему я так говорю о нем.
Я почувствовал, что она рассказала о сокровенном. Горькая, затаенная ненависть вырвалась наружу. Глаза Сибиллы сверкали гневом, яркая краска румян-да заливала смуглые щеки. Эта изящная девушка обладала неукротимым духом.
— Я говорю с вами, Луи, откровенно, хотя знаю вас лишь несколько часов, — сказала она.
— С кем же и быть искренней, как не с близким родственником?
— Все это верно, но я никогда не думала, что мы будем с вами в таких отношениях. С тоской ожидала я вашего приезда. И сердце мое чуть не разорвалось, когда отец привел вас.
— Да, это не укрылось от меня, я понял, что мой приезд был вам в тягость, и, сознаюсь, я испугался.
— Судите сами, ваш приезд не сулил ничего хорошего не только мне, но и вам или, вернее, нам обоим, — ответила она. — Вам, потому что намерения моего отца не очень-то дружелюбны. А мне…
— А вам почему? — в изумлении спросил я, когда она запнулась, не решаясь продолжать.
— Вы сказали, что у вас есть любимая; я тоже уже отдала руку и сердце любимому человеку.
— Искренне рад! Но как мой приезд затрагивает ваше личное счастье?
— Ну, знаете, кузен, туманный воздух Англии повлиял на ясность вашего мышления, — усмехнулась она. — Мой отец рассчитывает поженить нас, укрепив таким образом свои права на землю за наследниками Гробуа. И тогда ни Бурбоны, ни Бонапарты не смогут поколебать его положение.
Я вспомнил его заботу о моем утреннем туалете, беспокойство о том, произведу ли я благоприятное впечатление, его неудовольствие, когда он видел, что Сибилла холодна ко мне, и, наконец, довольную улыбку, когда мы пожали друг другу руки.
— Вы правы! — воскликнул я.
— Права? Конечно, права! Но будем осторожны: вон он следит за нами.
Взглянув в указанном направлении, я увидал в одном из окон его худое желтое лицо, обращенное в нашу сторону. Заметив, что я смотрю на него, Бернак приветливо замахал рукою.
— Теперь вы знаете, что руководило им, когда он, как вы говорите, спас вам жизнь, — сказала она. — В его интересах женить вас на своей дочери, и потому он оставил вас в живых. Но если он поймет, что это невозможно, о, тогда, мой бедный Луи, берегитесь! Он страшно боится возвращения де Лавалей и, конечно же, не остановится перед тем, чтобы уничтожить последнего их представителя!
Ее слова и следившее за нами из окошка желтое лицо не оставляли сомнений в том, что мне грозит опасность. Во Франции некому было заступиться за меня. И, исчезни я с лица земли, никто даже и не осведомится обо мне; да, я оказался всецело в его власти. Нынешней ночью мне довелось воочию убедиться в его беспощадной жестокости. И с этим-то чудовищем мне предстояло бороться!
