Валерий Евтушенко - Сказание о пятнадцати гетманах
— Сейчас самое время раздавить это гнездо раздора, — сказал генеральный есаул. — Более удобный случай вряд ли представится.
— Раздавить несложно, — согласился гетман. — Да вот как это воспримет Москва? Надо бы дождаться Миневского, а потом уже решать, как поступить с Запорожьем.
Опасения Выговского имели под собой почву. Прибывшего в Москву Миневского бояре и думные дьяки расспрашивали очень тщательно о положении дел в Малороссии и выборах гетмана, так как туда уже раньше прибыли запорожские посланники. Но Миневский был тертый калач, поэтому на все вопросы отвечал уверенно и спокойно. Волнения на Левобережье он не отрицал, ссылаясь на то, что миргородский полковник Лесницкий, сам, видимо, надеясь заполучить гетманскую булаву, смущает народ всякими выдумками.
— Лесницкий, — твердо говорил посланник гетмана боярам, — возбуждает чернь против царской власти. Он распустил слух, будто царь прислал князя Трубецкого с тем, чтобы везде по городам поставить войско и уничтожить казацкие вольности.
— Ну, а что ты скажешь насчет сношений Выговского с поляками и шведами? — строго спросил его окольничий Хитрово.
— А то и скажу, — глядя прямо в глаза боярину, ответил Миневский, — что король подсылает к нам своих послов, чтобы они склоняли казаков к измене его царскому величеству. Но гетман о каждом таком случае доносит в Москву и не дает им проводить агитацию в полках. А что касается шведов, то они пытаются склонить нас к союзу против поляков.
— Ладно, — сменил тему Хитрово, — а участвовали ли запорожцы в выборах гетмана?
— На Запорожье, ответил сотник, — всего не более пяти тысяч человек и то большинство постоянно расходится по городам и паланкам. А во время выборов гетмана там вообще находились казаки из городовых полков. От этих полков и выборные представители и старшина присутствовали на выборах. Да и Запорожье не есть что-то особое, а лишь часть Войска Запорожского.
— Так гетман считает выборы полностью легитимными? — хитро прищурился Милославский.
— Мы не чаем бунта, — отвечал Миневский, — потому что Ивана Выговского выбрали целым Войском. Но лучше бы учинить так, чтобы великий государь изволил послать, кого укажет, в Войско, чтоб собрать полковников и сотников, и всю городовую чернь вновь на большую раду. Кого на этой раде выберут, тот и будет прочен, а гетман сам желает этого и если кого иного выберут, Иван Выговский о том не оскорбляется.
На много каверзных вопросов бояр и думных дьяков пришлось еще ответить посланцам гетмана, но в целом сказанное ими не противоречило тому, о чем сообщила депутация Запорожской Сечи. В конечном итоге, было принято решение уважить и просьбу кошевого, и самого Выговского о проведении новых выборов гетмана. Миневскому была выдана жалованная грамота, составленная буквально по образцу данной Богдану Хмельницкому, и с письменным милостивым словом царским ко всему Войску, где сказано, что так как казаки обещаются служить верою и правдою его царскому величеству, то и великий государь верных подданных, православных христиан, будет держать в вольностях без всякого умаления, а на подтверждение новоизбранного гетмана и для принятия от него присяги на верность направлен в Чигирин боярин Хитрово.
Но царское правительство не состояло из доверчивых и наивных людей. Принимая посланников Выговского и Барабаша, бояре одновременно направляли в Малороссию и своих агентов, которые на месте исследовали общественное мнение и доносили в Москву о реальной ситуации, складывающейся в южнорусских землях. Так в Чигирин прибыл стряпчий Рагозин под предлогом известить гетмана о рождении царевны Софьи. Но у него было и другое задание — выяснить, как простой народ относится к гетману. Позднее Рагозин докладывал, что на всем протяжении от московской границы до Чигирина все простые люди: проводники, подводчики, жители местных сел в один голос утверждали, что народ Выговского недолюбливает, его, мол, выбрала одна старшина, а казацкая чернь его не желает. «Вот, сказывают, — говорили поселяне Рагозину, — будто бояре и воеводы с ратными московскими людьми придут к нам, а мы этому и рады».
О тайных контактах гетмана с крымским ханом и поляками доносили в Москву и запорожцы. По их мнению, Выговский вынашивает планы совместного похода с ханом в московские пределы.
Таким образом, царскому правительству становилось все яснее, что гетман и значные — тайные недоброжелатели Москвы, но простой народ стоит за царя, поэтому они и вынуждены скрывать свои истинные мысли притворной преданностью государю. Но и гетман с генеральной старшиной понимали со своей стороны, что московское правительство в дальнейшем будет наращивать военное присутствие в Малороссии, чтобы лишить казацких предводителей стратегической инициативы. Все же удачный исход посольства Миневского позволил гетману сжать железным кольцом своих полков Запорожье, вынудив Якова Барабаша уйти в Полтаву к Пушкарю. К кошевому присоединилось примерно шесть сотен запорожцев. Впрочем, поговаривали, что это не было бегством, а запорожцы во главе со своим атаманом ушли в Полтаву по просьбе Пушкаря.
Как бы то ни было, но к концу 1657 года противостояние между гетманом и полтавским полковником достигло своего апогея. Пушкарь не ограничился протестом против избрания Выговского гетманом, а собрал собственную раду, объявив гетмана изменником. Решившись на вооруженное противостояние с Выговским, Пушкарь всех желающих казаковать посполитых объявил казаками и свел в один полк. Из-за отсутствия нормального вооружения им были выдана дейнеки (палки) и они стали именоваться де не якi, то есть кое-какие. Недостатка в желающих вступить в дейнеки не было, так как за годы непрерывных войн появилось много бездомных и безземельных людей, забывших о ремесле пахаря и вообще отвыкших от мирного труда. Как прежде их ненависть обращалась к полякам, так сейчас они были готовы грабить своих более состоятельных земляков. Большинство из них прежде добывали кусок хлеба, выпасая чужой скот, многие работали винокурами и пивоварами (винокурни и пивоварни были тогда едва не в каждом зажиточном доме), наймитами и т. п. Все они собирались по призыву Пушкаря в надежде пограбить значных казаков, отомстить бывшим хозяевам за свою безрадостную жизнь, чтобы пропить и промотать все награбленное в несколько дней. Таким образом, чисто формальное противостояние между Пушкарем и Выговским стало приобретать форму социального протеста. К концу года к дейнекам присоединилось примерно 20 тысяч человек, все яркие представители голоты. С каждым днем их становилось все больше Начавшись с Полтавы, народные волнения к концу года перекинулись на окрестные города Гадяч, Зеньков, Ромны, Миргород. В Лохвице Иван Донец собрал толпу дейнек и стал вместе с ними грабить зажиточных казаков. В охваченных восстанием городах начались убийства «значных» и их сторонников, грабежи и насилия, то есть личная усобица между Выговским и Пушкарем переросла в социальную войну, приобретя определенно классовый характер. Узнав о событиях на Полтавщине, Выговский лично прибыл в Гадяч, где стал восстанавливать порядок, приказав казнить несколько активных участников погромов. С Пушкарем же он попытался договориться, направив в Полтаву своего наместника (управляющего гетманскими поместьями в Гадячском полку) Тимоша в качестве посланника, с предложением оставить вражду. Не произведи он перед этим казни сторонников полтавского полковника, возможно, это предложение и имело бы успех, однако после случившегося Пушкарь не поверил в искренность гетмана. Он приказал заковать Тимоша и отправить его в Каменное к царскому воеводе, с которым у него были хорошие отношения. Этого поступка Выговский ему простить не мог, поэтому выслал против него Нежинский и Черниговский полки. Однако казаки из этих полков отказались выступить против своих братьев по оружию и попросту разошлись.
Таким образом, к началу 1658 года в Малороссии произошло разделение Войска Запорожского на две враждебные группировки: «значных» казаков, чьи интересы совпадали с честолюбивыми устремлениями гетмана Выговского и черни во главе с Пушкарем и Барабашем. Первые стремились упрочить свое независимое положение от Москвы, позволявшее им чувствовать себя новой шляхтой и лишь формально считаться царскими подданными. «Значных» поддерживали также высшие иерархи церкви, в том числе ставший в ноябре митрополитом Дионисий Балабан, не желавшие подчиняться московскому патриарху. В идеале их устроило бы федеративное государство с включением Малороссии в состав Речи Посполитой. Наоборот, их противники, связанные с Москвой единством веры и общностью славянского происхождения, стремились вступить с ней в еще более тесные отношения, желая иметь лучше одного царя и пусть жесткий, но порядок, чем множество новых панов и терпеть своевольство казацкой старшины. С Польшей же им было не по пути, так как это неминуемо означало бы возвращение панского гнета. На их стороне выступали мещане и беднейшие слои городского и сельского населения, не зачисленные в реестр, своеобразные люмпен-казаки, другими словами, голота. Борьба этих двух враждующих сторон, не умеющих и не желающих идти на компромисс, грозила в ближайшем будущем потерей даже той относительной независимости, которой Малороссия пользовалась по условиям переяславского договора.
