Бернард Корнуэлл - Мятежник
У него было круглое близорукое лицо, говорившее о пронырливости и веселом нраве.
— Вы размышляете о том, что я не похож на моего дорогого Итана, — упрекнул он Старбака. — Вы вопрошали себя, как могли вылупиться из одного яйца лебедь и канюк, разве не так?
— Я ни о чем таком и не думал, сэр, — солгал Старбак.
— Называйте меня Дилейни. Мы должны стать друзьями. Итан говорит, вы учились в Йеле?
Старбаку стало интересно, о чем еще рассказал Итан.
— Да, я учился в семинарии.
— Я не стану вменять это вам в вину, при условии, что вы не будете возражать против того, что я адвокат. Спешу сказать, не очень успешный, поскольку я склонен относиться к закону больше как к увлечению, нежели как к профессии, подразумевая, что иногда, когда это попросту неизбежно, я заверяю завещания.
Дилейни сознательно скромничал, поскольку своей преуспевающей практикой он был обязан острому политическомй чутью и почти иезуитской осторожности.
Бельведер Дилейни не считал нужным выставлять напоказ компрометирующую информацию о своих клиентах в открытых разбирательствах и потому тихо проводил свою искусную работу в кулуарах законодательного собрания, в городских ресторанах или в элегантных гостиных особняков на Грейс-стрит и Клэй-стрит.
Он был посвящен в тайны половины виргинских конгрессменов, и его влияние в виргинской столице усиливалось. Он поведал Старбаку, что познакомился с Таддеусом Бёрдом в виргинском университете, и с тех пор они стали лучшими друзьями.
— Вы оба должны отобедать со мной, — настоятельно потребовал Дилейни.
— Наоборот, — заявил Бёрд, — это вы должны отобедать со мной.
— Мой дорогой Бёрд! — изобразил ужас Дилейни.
— Я не могу позволить себе питаться на жалованье деревенского учителя! Ужасы раскола возбудили во мне аппетит, а мой деликатный организм требует исключительно сытную пищу и самые прекрасные вина. Нет, нет! Вы пообедаете со мной, так же как и вы, мистер Старбак, я намерен узнать обо всех тайных грехах вашего отца. Не выпивает ли он? Не якшается ли с распутными женщинами в ризнице? Успокойте меня, прошу вас.
— Вы должны обедать со мной! — настаивал Бёрд, — и вы отведаете лучшие вина из подвалов «Спотсвуда», потому что, мой дорогой…, платить буду не я, а Вашингтон Фалконер.
— Мы отобедаем за счет Фалконера? — радостно спросил Дилейни.
— Безусловно, — довольно ответил Бёрд.
— Тогда моё дельце с Шаффером обождет до завтрашнего дня. Ведите меня к кормушке! Ведите, дорогой Бёрд, ведите! Станем обжорами, зададим новое определение жадности, будем же уничтожать пищу, как никогда ранее, купаться во французских винах и сплетничать. Прежде всего, именно сплетничать.
— А я полагал, мы пойдем покупать нижние юбки, — запротестовал Старбак.
— Подозреваю, вы лучше выглядите в брюках, — строго заявил Дилейни, — и, кроме того, юбки, как и долг, могут обождать до завтра. Удовольствие зовет нас, Старбак, удовольствие зовет нас, так сдадимся же его зову.
Глава третья
Семь Источников, дом Вашингтона Фалконера в округе Фалконер, выглядел именно так, как Старбак представлял его в мечтах, именно так, как описывал Адам, и он был именно таким, каким, по мнению Старбака, и должен быть дом мечты. Просто идеальным, как он решил в тот самый момент, когда впервые его увидел тем воскресным утром в конце мая.
Семь Источников был обширным белым зданием всего двух этажей в высоту, за исключением часовой башни, возвышавшейся у ворот конюшни, где крышу венчал хрупкий купол со шпилем и флюгером.
Старбак ожидал увидеть нечто более претенциозное, с высокими колоннами и элегантными пилястрами, со сводчатыми портиками и вычурными фронтонами, но большой дом был больше похож на роскошный дом фермера, который с годами беспорядочно расширялся, увеличивался и сам себя воспроизводил, пока не превратился в клубок крутых крыш, тенистых входов и заросших плющом стен.
Центр этого дома был сделан из натурального камня, а внешние крылья были деревянными, окна с черными ставнями и железными балконами затеняли высокие деревья, под которыми стояли белые скамейки и широкие столы, а с ветвей свисали качели.
Деревья меньшего размера покрылись красными и белыми цветами, что падали, окрашивая аккуратно постриженную лужайку. Дом и сад обещали теплый домашний уют и непритязательный комфорт.
Старбак, которого в передней поприветствовал чернокожий слуга, сначала избавился от завернутых в бумагу пачек с новыми мундирами Вашингтона Фалконера, а потом второй слуга взял саквояж с собственной униформой Старбака, затем подошла горничная в тюрбане и забрала две тяжелые связки с нижними юбками, неуклюже свисавшие с луки седла.
Он подождал. Напольные часы с маятником и нарисованными на циферблате луной, звездами и кометами громко тикали в углу покрытого плитками коридора. На стенах были обои с цветочным рисунком и висели портреты Джорджа Вашингтона, Томаса Джефферсона, Джеймса Мэдисона и Вашингтона Фалконера.
Портрет Фалконера изображал его верхом на великолепном вороном коне, Саратоге, и указывающим в ту сторону, где, как предположил Старбак, находилось окружающее Семь Источников поместье. В камине остался пепел, и это означало, что ночи на этой возвышенности еще были холодными.
В хрустальной вазе на столе стояли свежие цветы, лежали две сложенные газеты, заголовки радовались официальному присоединению Северной Каролины к Конфедерации.
Дом пах крахмалом, щелочным мылом и яблоками. Промедление угнетало Старбака. Он не знал, что его ожидает.
Полковник Фалконер настоял, чтобы Старбак привез три новеньких мундира прямо в город Фалконер, но будет ли он гостем в доме или ему придется искать постой в лагере Легиона, Старбак до сих пор не знал, и эта неопреденность его нервировала.
Торопливые шаги на лестнице заставили его обернуться. Белокурая девушка в белом возбужденно сбежала по последнему пролету, но на нижней ступеньке остановилась, положив руку на белые перила. Она торжественно изучала Старбака.
— Вы Нат Старбак? — наконец спросила она.
— Да, мэм, — он неловко и быстро поклонился.
— Не называйте меня «мэм», я Анна, — она сделал еще один шаг вниз, в коридор. Она была маленького роста, не больше пяти футов, с бледным лицом беспризорного ребенка, такого болезненного вида, что если бы Старбак не знал, что она является одной из самых богатых наследниц Виргинии, то принял бы ее за сироту.
Лицо Анны было знакомо Старбаку по портрету, что висел в ричмондском доме, но хотя художник довольно точно написал ее узкое лицо и робкую улыбку, он упустил нечто существенное, самую суть этой девушки, и эта суть, решил Старбак с удивлением, вызывала жалость.
Несмотря на свою красоту, Анна выглядела по-детски беспокойной, почти испуганной, будто ожидала, что весь мир будет насмехаться над ней, раздавать оплеухи и игнорировать ее как совершенно бесполезное существо.
Этот чрезвычайно робкий вид не улучшало и легкое косоглазие в ее левом глазу, хотя оно и было едва заметным.
— Я так рада, что вы приехали, — сказала она, — потому что искала предлог не ходить в церковь, а теперь могу поговорить с вами.
— Вы получили нижние юбки? — спросил Старбак.
— Нижние юбки? — Анна замолчала, нахмурившись, как будто ей не было знакомо это слово.
— Я привез нижние юбки, которые вы заказывали, — объяснил Старбак, чувствуя себя так, будто разговаривает с каким-то глупым ребенком.
Анна покачала головой.
— Они для отца, мистер Старбак, а не для меня, хотя зачем они ему, я не знаю. Может, он думает, что во время войны поставки будут затруднены? Мама говорит, что мы должны сделать запасы медикаментов на случай войны. Она заказала сто фунтов камфоры и Бог знает сколько пропитанной селитрой бумаги, а еще нюхательную соль. Солнце сильно палит?
— Нет.
— Видите ли, я не могу выходить на солнце, чтобы не загореть. Но вы говорите, оно не очень жаркое? — спросила она с надеждой.
— Не очень.
— Тогда не пойти ли нам на прогулку? Вы не возражаете? — она пересекла холл, взяла Старбака под руку и потащила в сторону широкой входной двери.
Этот порывистый жест был удивительно интимным для такой робкой девушки, но Старбак подозревал, что это была неловкая попытка обрести друга.
— Я так хотела с вами встретиться, — сказала Анна. — Разве вы не должны были приехать вчера?
— Униформу задержали на день, — солгал Старбак. По правде говоря, он обедал с Таддеусом Бёрдом и соблазнителем Бельведером Дилейни, и этот обед превратился в поздний ужин, так что нижние юбки были куплены лишь ближе к полудню в воскресенье, но едва ли было разумно признаваться в этом праздном времяпрепровождении.
— Что ж, теперь вы здесь, — произнесла Анна, вытащив Старбака на солнечный свет, — и я так этому рада. Адам так много о вас рассказывал.
