Нодар Думбадзе - Не бойся, мама!
– Смотри, пожалуйста, вперед и займись своим делом! – прикрикнул я на него. – Чего доброго, опрокинешь машину!
Действительно словно в подтверждение моих слов, машина вдруг вильнула, качнулась и стала.
– Черт проклятый, опять камера спустила! – водитель вылез из машины, в сердцах ткнул ногой передний скат и плюнул: – Второй раз сегодня спускает. Извиняюсь, но придется вам сойти.
Он достал из багажника инструменты, запасной скат и виновато взглянул на меня.
– Снимай колесо, а я подкачаю запасное, – предложил я.
– Вот спасибо!
Я стал накачивать камеру. Досчитав до ста, я перевел дух и продолжал, считая про себя: раз, два, три…
– Четыре, пять, – послышался вдруг чей-то голос. Я оглянулся. Передо мной стоял мальчик лет четырнадцати – высокий, красивый, с густой, давно не стриженной копной волос, в залатанных штанах и красной ситцевой рубахе. Мальчик улыбался.
– Здорово! – сказал я.
– Здравствуй! – ответил он, протягивая руку.
– Ты кто?
– Мераб.
– Подсобишь мне, Мераб?
– Да! – обрадовался мальчик и схватил насос.
– Раз, два, три, – начал он считать, – четыре, пять, – и снова: – Раз, два, три, четыре, пять…
– Шесть! – подсказал я.
– Пять! – повторил он.
– Ты где живешь? – спросил я.
– Я-а?
– Да, ты.
– Там! – показал он рукой в сторону Цицамури.
– Мама есть?
– Есть!
– Папа?
– Папа? – переспросил он.
– Да, папа.
– У меня их двое.
– Как – двое?
– Один папа и еще один папа.
– Не понял.
– Ростом и Тедо. Большой папа и просто папа.
– А, понятно: дед и отец, да?
– Да!
– Учишься?
– Да.
– В каком классе?
– В третьем.
– А сколько тебе лет?
– Один! – Мальчик улыбнулся, и глаза его сверкнули каким-то странным, нездоровым блеском.
Сердце у меня сжалось.
– Как один, ты ведь большой мальчик? – Один, один! – повторил он упрямо.
Вдруг мальчик бросил насос, подобрал штаны и с криком «Дато! Дато!» убежал.
По тропинке шел мальчик с вязанкой хвороста на плече. Мераб подбежал к нему, выхватил хворост и бегом вернулся к нам. Положив вязанку, он взялся за насос.
– Хватит! – подошел водитель. – Сейчас быстро поставлю колесо, и поехали!
– Мераб, кто этот мальчик? – спросил я.
– Дато, брат Нателы! – ответил он вдруг потеплевшим голосом и потупил глаза.
– А Натела кто?
– Натела – сестра Дато!
– Ты любишь Нателу?
Мальчик смешался, опустил голову. Смутился и я:
– Где Натела?
– Нателы нет! – вскрикнул мальчик.
– Где же она?
– Ушла Натела!
– Куда?
– Я знаю, никто больше не знает! Я знаю!
– Так скажи, куда она ушла?
– Она спряталась! Я зажмурился – раз, два, три, четыре, пять… Я много считал. Натела не пришла!
– А, вы играли в прятки?
– Да.
– И что же, где она теперь?
– Нету ее! Я считал, считал, все пришли, а она – нет! Я знаю, где Натела, я вижу ее, никто не знает, где она! Я знаю!
– Мераб, – начал я, чувствуя, что меня по коже пробирает мороз, – так куда же она делась, Натела?
– Нету, нету ее! Не веришь. Вот спроси его! – крикнул он и помчался навстречу давешнему мальчику, который приближался с новой вязанкой хвороста.
Мальчики подошли к нам.
– Пойди, приведи осла, – обратился мальчик к Мерабу. Тот убежал.
– Здравствуй, мальчик!
– Здравствуйте!
– Кто это? – показал я на удалявшегося Мераба.
– Мераб.
– А что с ним?
– Воспалением мозга болел…
– Сколько ему лет?
– Тринадцать. А говорит – один.
– А тебе?
– Мне двенадцать.
– А Натела кто?
– Моя сестра.
– Где она?
– Умерла. Три года тому назад.
Чтобы скрыть подступившие к горлу рыдания, я быстро повернулся и пошел к машине. Водитель дал сигнал. Подошла и Дадуна с огромным букетом маков и ромашек в руках.
– Смотри, как красиво! – сказала она, передавая мне букет.
Машина тронулась.
Я выглянул в окно и увидел Мераба – он тянул за веревку упирающегося осла.
– Останови, пожалуйста!
Я сошел с машины и побежал к Мерабу.
– Мераб, отнеси эти цветы Нателе!
– Нателе? – удивился мальчик.
– Да, Нателе!
– А зачем ей эти цветы?! – спросил он. – Вон их сколько, цветов, это все ее цветы! – И он показал на поле, сплошь усеянное маками, ромашками, васильками.
– Ничего, ты отнеси, девочки любят цветы. На! – Я сунул ему в руки букет и побежал обратно.
Водитель говорил Дадуне:
– Ненормальный он… Стоит здесь и машет рукой шоферам. Мы, конечно, останавливаемся, жалко все же, но он ничего не просит и денег не берет. Просто так, ненормальный.
– Поехали!
Я оглянулся. Мераб стоял с букетом цветов в руках, и вокруг него колыхалось море ромашек, васильков и маков.
…Начался подъем. Водитель переменил скорость, и от легкого толчка рука Дадуны коснулась моей. Я схватил и сжал ее теплую, мягкую ладонь. Она ответила чуть заметным движением пальцев. Тогда я обнял девушку, привлек к себе и зарылся лицом в ее пышные волосы. Несказанно сладкий аромат, в котором угадывались запахи духов, цветов, сена, одурманил меня. Я поймал губами ее маленькую мочку. Она была горячая, словно раскаленная под солнцем раковина на морском берегу. И точно морская раковина, она звенела, шумела, пела какую-то таинственную, сказочную песнь.
Я вздрогнул, почувствовав на себе внимательный взгляд водителя, и выпрямился.
– Закурить не найдется? – спросил водитель.
Я молча протянул ему пачку сигарет и спички. С профессиональной ловкостью, не сбавляя скорости, он закурил, затянулся и удовлетворенно произнес:
– «Честерфильд»!.. Где достаете?
– Ворую.
– Ва! Где это?
– У родного дяди!
– А-а-а! Так лучше, а то на Майдане очень дорого…
– Да, дорого…
– Вот я вспомнил… – обратился водитель к Дадуне, – когда он подарил цветы мальчику, – не оборачиваясь, он показал пальцем на меня, – я вспомнил про цветы… Лет восемь тому назад мне было десять лет…
– Правда? – отозвалась Дадуна ради приличия.
– Да, десять лет мне было… Сам-то я курд. Когда мать болела или была занята, я таскал мусор… Жила в доме одна семья… Им, значит, помогал…
У меня вдруг сперло дыхание, бешено заколотилось сердце. Я взглянул в зеркальце. Водитель нервно жевал сигарету.
– Там жил мальчик, мой ровесник. Очень красивая была у него мать. Тетя Манана…
Я достал сигарету, прикурил и понял, что держу ее во рту не с того конца.
– Потом умерла моя мать Сара…
– Да? – равнодушно проговорила Дадуна.
– Да, умерла, бедная. В то утро тетя Манана подарила мне одежду своего сына, потом очень много плакала, потом ее сын принес много-много цветов.
– Наверно, мать ему сказала.
– Наверно… Хороший был мальчик, такой чистенький, всегда беленький воротничок носил… Потом у него погибли родители. В один день… Потом я потерял его. Сказали, дед взял к себе в деревню… Не знаю… Я подумал, если он человек, обязательно придет на могилу матери. Моя мать тоже там похоронена, в Ваке. Мы христиане, вот крест, – он расстегнул сорочку и вытянул за цепочку большой золотой крест.
– Боже, какая красота! – воскликнула Дадуна.
– Да. Недавно я был на кладбище. Маро сказала, – это та самая женщина, которая присматривает за могилами, – сказала, приходил какой-то парень… Я думаю, это был он. Я звал его Джако, а он меня – Пучеглазом.
– Как? Как вы его звали? – встрепенулась Дадуна. Водитель не ответил. Я поймал в зеркальце его черные, красивые глаза. В груди у меня что-то заклокотало, закипело.
– Здравствуй, Або! – сказал я.
Вот и нашелся твой Або, Автандил Джакели! Ты его разыскал, или он тебя? Неважно! Вы нашли друг друга, и это – главное. Все твое тбилисское детство, все твои воспоминания были связаны с ним. Они постепенно покрывались пеленой забвения, и, чтобы не допустить этого, вы должны были найти друг друга.
Вот и нашелся Або!
Так почему вы молчите? Скорей, скорей раскройте сердце и душу, расспросите друг друга о днях, миновавших бесследно. Бесследно? Нет! Ведь Або помнит твою добрую, красивую мать, тепло ее ласковых рук. А ты, разве ты забыл смуглую курдянку Сару? Быть может, Або не хочет вспоминать, как его мать убирала чужие грязные подъезды и как он сам, босой и оборванный, таскал чужой мусор? Так почему он так мечтал о встрече с тобой?
– Здравствуй, Джако! – сказал Або.
Мы стояли друг против друга, у подножия Джвари, и невольно улыбались. Потом он протянул руку, протянул руку и я. Мы обнялись, стиснули друг друга, и я услышал шепот моего Або:
– Где ты был, Джако? Где ты был, Джако? Где ты был?..
Прошел час. Все твои восемнадцать лет, Автандил Джакели, и столько же лет твоего Або уместились в эти шестьдесят минут. Або расспрашивал тебя о своей матери, и ты понял, почему он искал встречи с тобой. Ты расспрашивал Або о своей матери, и он понял, почему ты искал встречи с ним.
Долго еще вы говорили, говорили, не собираясь расходиться. Но… Або ждала работа, а тебя – заплаканная Дадуна. Потом ты засунул руку в карман, и радостно вспыхнули глаза Або, когда вместо денег ты достал из кармана платок.
