Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа
И Екатерина поддерживает пышность двора, где «порядочные женщины», офицеры, знать, поэты и астрологи вели жизнь внешне фривольную, но на самом деле полную скрытого подтекста, порой довольно страшного. Здесь любили, увлекались, подчиняли; здесь, забыв обо всем, играли со смертью. Сюда ввозили из Италии духи, венецианские зеркала, актеров, пудру, корсеты для дам, серебряные украшения, стилеты, утонченные пороки и нероновское сибаритство.
Презабавное зрелище являли собой французские солдафоны, пытавшиеся перенять манеру поведения и стиль эпохи упадка Византии! Бездумная погоня за роскошью породила совершенно невообразимую и ужасную моду. Женщины ходили, затянутые в длинные железные корсеты, неуклюже переваливаясь в огромных фижмах. Выходя, они закрывали лицо маской, завязки от которой надо было сжимать зубами. Когда им приходилось садиться на лошадь, полностью парализованные, слепые и немые, они напоминали странные манекены.
В течение долгого времени они стремились покорять сердца протестантов. И вдруг все переменилось – теперь красивыми юношами могли считаться только католики. На балах, на охоте, на парадах самые почетные места занимают семейство Гизов и католическая дворянская молодежь.
Стремясь угодить королеве-матери, придворные соревновались в преклонении перед герцогом Анжуйским. И каждый, начиная с кардинала Лотарингского и кончая юным пажом, готов был отдать что угодно за легкий кивок головы в ответ на грубую лесть. Великолепный, осыпаемый почестями, не знающий счета деньгам, Генрих уверовал, что он призван сыграть решающую роль в жизни Франции. К тому же он был влюблен.
Луиза де Лаберодьер дю Руше несколько лет назад привела к Екатерине Антуана Наваррского, совершенно запутавшегося в расставленных ею сетях. В награду за это ей была оказана честь лишить невинности сначала короля, а потом монсеньора. Но однако не ей суждено было занять первое место в сердце молодого принца – ее тут же сменила другая фрейлина королевы. Рене де Рьё принадлежала к одному из самых знатных семейств Бретани; эта величественно блистательная женщина отнюдь не была наивной. По просьбе Данвиля она обучила искусству любви тринадцатилетнего Тюренна, который посвятил ей следующие строки: «Никто не помог мне так, как Вы, войти в жизнь и научиться дышать воздухом двора».
Но честолюбивая красавица метила выше. Генрих быстро попал в ее сети, увлеченный совершенным изяществом молодой женщины и одновременно возможностью обладать одной из первых красавиц двора.
Соблазнительница прикидывается испуганной, жеманится, просит доказательств любви. Генрих прибегает к помощи официального придворного поэта Филиппа Депорта и заказывает ему сонеты, которые он, подписав своим именем, вручает ненаглядной дульсинее. Красавица быстро позволяет увлечь себя на ложе принца, мечтая проснуться однажды ее королевским величеством.
Исполненный гордости, Генрих воображал себя повелителем мира, но кто-то недобрым взглядом наблюдает за его успехом, и этот кто-то – король. Карл был странным юношей, в котором ум и искренняя сердечность становились жертвами неровного характера. Его приступы ярости были ужасны. Казалось, в него вселялся бес, от которого юноша безуспешно пытался освободиться. Вернувшись после изнурительной охоты, он отправлялся отдыхать в кузницу или наполнял дворец трубными звуками охотничьего рога.
Оба брата не сильно любили друг друга. Генриху были отвратительны жестокость Карла, его грубость. Старший же завидовал красоте младшего, тому, что он был всегда окружен вниманием и мать выделяла его среди остальных детей. А поскольку выразить свою неприязнь к Генриху открыто Карл не мог, опасаясь королевы, то он нашел другой способ. Раз католики превратили Генриха в идола, то Карл, оставив в стороне дурные воспоминания о заговоре в Mo, начинает осыпать милостями протестантов. Его друзьями становятся Ларошфуко и Роган. Монсеньор же, напротив, при каждом удобном случае пытается подчеркнуть оскорбительное презрение к дворянам-протестантам.
И вот между двумя молодыми людьми упало яблоко раздора – им стала их очаровательная сестра, принцесса Маргарита. Ей едва исполнилось пятнадцать, но губы ее уже звали к поцелуям, а глаза, полные обещаний, могли воодушевить кого угодно.
Мать, внушавшая Маргарите панический ужас, почти не замечала ее и призывала ко двору только в особо торжественных случаях; девочка выросла в Амбуазском замке со своим братом, герцогом Алансонским. Она хорошо знала латынь, греческий, музыку. Однако Екатерина почти не вспоминала о ней, кроме тех случаев, когда ей приходило в голову выдать Маргариту за дона Карлоса или за короля Португалии. Но однажды королева заметила, сколь красива ее дочь. Она решила, что негоже оставлять в тени создание, способное привлечь к трону новых верных слуг, и маленькую Марго привезли, чтобы теперь она блистала в Лувре.
Не знавший нежности и настоящей дружбы Карл буквально расцвел, когда рядом с ним очутилось это ласковое и веселое создание. А Маргарите нравилось командовать этим юношей, нагонявшим на всех страх, нравилось нежно успокаивать его приступы ярости. Генрих, напротив, подчинял ее себе. Более женственный, чем Маргарита, он давал ей уроки танцев, изысканных манер, причесывал ее, выбирал ей туалеты и сам примеривал, чтобы показать сестре, как их носить.
Любовника мадемуазель де Шатонёф около этой юной богини держало тщеславное удовольствие. Наивно-порочная сестра, впитывавшая его наставления, будила в Генрихе какие-то смутные чувства. Когда Карл слышал их заговорщицкий смех, он приходил в бешенство.
Что на самом деле представляли собой игры этих трех молодых людей? Много лет спустя Маргарита признается в любовной связи со всеми тремя братьями. А когда Генрих, в то время король Франции, попытался ее обелить, она возмущенно воскликнула: «И он еще сожалеет? Как будто забыл, что первым показал мне эту дорожку!»
Глава 5
Любимец Марса
(1 мая 1568 – 16 октября 1569)
Мы всегда воспеваем Генриха…
Любимца Марса и молодости…
Куплет тех временФранция стремительно сползала к хаосу. Вдохновленные арестом Марии Стюарт, которую Елизавета Английская содержала под стражей без всяких на то оснований, протестанты разгромили церковь в Блуа и осквернили алтарь. Ла-Рошель практически становится вольным городом, где находят прибежище пираты со всего мира. Ответом католиков были ежедневные убийства.
Встревоженная Екатерина созывает Королевский совет, но присутствовать на нем, к сожалению, не может из-за схваченной накануне простуды.
Совет собрался 1 мая 1568 года. Это был исторический день, когда окончательно разошлись пути сторонников умеренной политики и сторонников жестких мер. Канцлер Л’Опиталь говорит о терпимости. Его точку зрения разделяют кардинал Бурбонский, Карнавале, Амио. Кардинал Лотарингский, его братья и герцог Немурский придерживаются противоположного мнения.
Последним предлагают высказаться монсеньору. Твердым голосом он произносит: «Пусть король проявит силу, чтобы сохранить подле себя хороших и покарать дурных». Противники расходятся, поссорившись навсегда. И тут Екатерина совершает ошибку, за которую она так корила гугенотов: она пытается заманить в ловушку и схватить Конде и Колиньи. Попытка кончилась неудачей, но привела к гражданской войне, через неделю уже полыхавшей по всей стране.
Екатерина совсем пала духом: казна была пуста, Колиньи становился все популярнее на западе страны и превратил Лa-Рошель в свой арсенал, Мувана поднял весь Прованс и Дофине, собрав около себя ветеранов итальянских походов, Конде был тесно связан с принцем Оранским и с немецкими князьями, английский флот стоял в Ла-Манше, и, наконец, Карл IX тяжело заболел.
Королева-мать довольно быстро взяла себя в руки. Английский посланник предложил выступить посредником в переговорах с мятежниками, но Екатерина холодно ответила, что ее сын не нуждается в посредниках между своей особой и своими поданными. Король выздоровел. Из каких-то непонятных финансовых источников поступили необходимые деньги. Был издан новый эдикт, запрещавший протестантские обряды и требовавший, чтобы все пасторы покинули Францию в течение двух недель.
Эдикт был представлен на рассмотрение совета. Л’Опиталь решительно отказывается поставить под этим эдиктом государственную печать, к неописуемой ярости кардинала Лотарингского. Маршалу Монморанси пришлось развести двух противников, которые схватили друг друга за грудки! Екатерина не обращает никакого внимания на эту ссору, высказывает Л’Опиталю свое недовольство и утверждает эдикт собственной властью.
Когда Л’Опиталь оказался в опале, которую он принял с большим достоинством, управление государством переходит к ультра-католикам, а кардинал Лотарингский становится кем-то вроде первого министра.
