Виктор Шкловский - О мастерах старинных 1714 – 1812
Грудь корабля приподняла воду.
Медленно отошел корабль.
Дмитриев махал картузом с пристани.
Отплывал Кронштадт, за ним голубел дальний берег.
Уплывали невысокие дома, тонули в воде.
Тонули в воде дома, церкви; вот только шпиль Андреевского собора над водой, потом только крест остался золотой искрой, вот только дым остался от Кронштадта.
Дым и память о Дмитриеве.
Скрипели мачты.
Белые чайки привязались лететь за золоченой кормой.
Они летели, сверкая в неярком свете, как обрезки жести.
«И что их держит? – думал Сабакин. – Вот парус, вот крыло, – а кто разгадает полет?»
Вдали тонул в море дым.
Шел корабль туда, к Уатту, в Англию, уходил от России Курганова, Дмитриева, Ползунова, Кулибина.
Корабль шел вдоль южного берега залива. Невысокие бугры вдали, синеет за ними хвойный лес.
Нагруженный ладно железом, шел корабль.
Чуть обозначился скат палубы в береговую сторону – корабль шел в полветра. Берег становился круче и утесистее.
Ширело море, уходил берег.
Подымалась волна, свежел ветер, кругом все голубело. Море все взяло, все наполнил звук корабля – гудение паруса, скрип мачты.
Вдали росли и клонились в море неяркие цветы попутных кораблей.
Шли корабли, и предчувствие морской болезни сменило у Сабакина тоску расставания.
Глава двенадцатая,
в которой рассказывается о городе Лондоне и русском после графе Воронцове.
Лондон имел вид полумесяца, лежал на левом берегу Темзы, в двадцати милях от моря. Это был один из люднейших, суматошливейших и печальнейших городов света.
Говорили, что каждый сотый человек в Лондоне – вор. Двадцать человек на сотню жили неплохо, остальные – посредственно или бедственно.
План Лондона – образец неправильности.
Этот порок общ всем старым городам, но Лондон и в этом их превосходит.
Как все старые города, Лондон часто горел.
Но особенность его в том, что после пожаров, вычерненный пятнами, Лондон восстанавливался столь же неправильно.
В 1780 году город восстал.
Восстание подняли подмастерья, недовольные тем, что им почти невозможно стало превращаться в мастеров.
Заменялись мастерские ремесленников мануфактурными заведениями, в которых рядом сидели сотни и тысячи людей, производя работу, разделенную на части.
Немногие мастера сами делались владельцами мануфактур и сажали за станки женщин и ребят, многие становились рабочими и начинали голодать.
Лондон восстал: громили и жгли лондонцы тюрьмы, мануфактуры и дома католиков.
Восстание было легко подавлено. Несколько десятков человек из числа восставших повесили.
Перед смертью за сутки им каждые полчаса напоминали о казни и даже будили для этого ночью.
На черных, горелых местах снова построили дома; может быть, только больше стало каменных и меньше деревянных домов в Лондоне.
Кирпич новых домов скоро закоптел.
Такого пожара жители больше не ждали: в городе построили водопровод. В случае пожара на улице можно пожарную трубу присоединить к водопроводной.
В Лондоне ни один обыватель из своего дома или кухни не выходит за водой ни на какую потребу, он даже платье дома моет, потому что от огненных машин по всем улицам и переулкам, даже которые на горе построены, проложены большие трубы, а от тех больших деревянных труб идут малые свинцовые в дома, в кухни.
Впрочем, вода в Лондоне нехороша: ее качают из Темзы.
Темза покрыта кораблями, приплывающими сюда со всего света.
На берегу Темзы стоит Вульвич, где делают оружие и строят корабли.
В бараках мальчики занимаются набивкой патронов: это военная мануфактура.
Один делает из бумаги патрон, другой кладет в патрон пыж, третий сверх пыжа – пулю, четвертый сыплет в патрон порох, следующий завязывает, последний смазывает патрон жиром.
Мелькают и шелестят детские руки.
Англия вооружается. По всему миру идут английские корабли.
Надо ввозить из Индии хлопок, надо везти из Англии шерстяную материю, каменный уголь и разные железные изделия.
Раньше Англия торговала шерстью, канифолью, конским волосом, гвоздями, пивом, красками, мылом, оловом. Теперь она стала торговать разной мануфактурой.
Торговала Англия и рабами – строила для этого специальные корабли со многими палубами-этажами.
В самой Англии рабов нет, здесь работают на мануфактурах бедняки.
Англия меняется: рубятся вязы в поместьях – дерево в цене, и деньги должны работать.
Сохнут яблони в деревнях – недосуг разоренным фермерам о них заботиться.
Но Темза пестрит кораблями, воздух над ней перечерчен вантами мачт, расцвечен флагами, углы которых перечеркнуты красным английским крестом.
Сама Темза пестра, потому что на берегах ее красильни и другие фабрики, спускающие сточные воды в реку, – вода отливает радугой.
Вот почему и вода в лондонском водопроводе нехороша.
В реке Темзе только угри могут жить, прочая рыба сдохла.
Через Темзу уже лет пятьсот перекинут мост со сплошными высокими каменными перилами: чтобы неспособно было лондонцам прыгать в воду, к угрям.
Город Лондон богат, но жители его склонны к меланхолии.
Над городом вместо неба дымный свод на дымных столбах. Улицы похожи на пещеры, как будто выработали земляной уголь и в больших норах поставили трехэтажные дома.
Лондон мощён и местами даже метется. Метут нищие перед магазинами и на перекрестках и собирают потом за свою работу плату с прохожих в рваные свои шляпы.
Люди со всего света едут в Лондон по воде кораблями, а по земле почтовыми каретами и дилижансами.
В дилижансе, если считать пассажиров на империале и на козлах, в каждом помещается восемнадцать особ.
Более восемнадцати тысяч людей въезжает в Лондон ежедневно через его заставы, а сколько сходит с пристаней и сколько входит в него пешком!
На одной из бесчисленных улиц в северной части Лондона стоял дом, большой, но мало отличающийся от других домов. Это обыкновенный, хотя и довольно широкий, трехэтажный дом с газоном под окнами, с дубовой дверью, вымытым мрамором порога и блестящим медным кольцом двери – этим кольцом стучат, приходя.
В подвале кухня с медной, хорошо вычищенной посудой, камином, в котором горит каменный уголь, и полом, посыпанным опилками.
Под полом кухни погреб. В первом этаже столовая с модной каменной посудой.
На второй этаж ведет узкая лестница с нишей на правой стороне. Нишу эту делают во всех домах на случай, когда надо будет выносить гроб с верхнего этажа: англичане мрачны и предусмотрительны.
Во втором этаже кабинет, а в верхнем спальня.
Кабинет обшит дубом, на полу неяркие смирнинские ковры, стол покрыт венецианским рытым бархатом; на столе два серебряных канделябра со многими свечами.
Горят только две свечи.
В комнате сыро. Туман стоит над свечами. У тумана коричневый подбой от обшитых темным деревом стен и потолка.
Перед столом сидит граф Воронцов – российский посол в Англии.
У графа Семена Романовича лицо бледное и печальное, глаза широко расставленные, рот большой, с красивыми губами, подбородок хорошо вырезанный и выпуклый.
Недавно Воронцов оплешивел, на голове его удачно подобранная в цвет оставшихся курчавых волос накладка.
Сидит граф в кресле перед столом, покрытым венецианским бархатом, освещено все восковыми свечами; тепло и светло, да неуютно.
Дела английские сложны. Господин Питт-младший, Вильям, сын старшего Питта, Вильяма же, недавно принимал русского посла, и друг друга они вдоволь обманывали.
За столом дело перешло нечувствительно на занятие Крыма.
Господин Питт огорчался силой русских, которые текут, заполняя огромный материк зелеными своими мундирами.
Впрочем, молодой министр был мягок и говорил больше о том, что нужно России отказаться от вооруженного нейтралитета. Пусть море останется за Англией.
Торговались и намеками рассказывали друг другу о перехваченных письмах.
Этим граф был доволен, потому что оказалось, что господин Питт распечатал письмо, в которым было написано о том, как при российском дворе почитают добродетель и превосходные таланты Питта-отца и видят с удовольствием, что и сын тем же отличается. Письмо было сочинено с приятностью, включало в себя в то же время некоторую притворную брань. Сочинено оно было для перехвата.
Впрочем, дела были благополучны, и под неопределенные обещания удержаться от защиты свободы путей почти получил граф согласие оставить без препятствия выезд из Англии директора Каронской компании шотландца Гаскойна, нужного для Олонецкого завода.
Выезд техников из Англии в прошлом году запрещен; в запрещении оказалась лазейка: господин Гаскойн решил уехать на собственном корабле, что было законом не оговорено. Делу помогало то, что английские заводы как раз в это время бездействовали и Шотландия вся переживала остановку в делах.
Семен Романович сидел и соображал – то ли он получил, что хотел, то ли получил он от господина Питта только ласковую улыбку да ненужного Англии директора. Потом он вспомнил, что господин Питт хвалил доклад механика Сабакина. Может быть, тот доклад склонил Питта к уступчивости.
