Итало Кальвино - Незримые города
В верованиях Версавии есть доля истины и доля заблуждения. То, что город имеет свое небесное и земное отражение, верно, но они ошибаются насчет того, из чего они состоят. Ад, который таится на самых больших глубинах Версавии, представляет собой город, созданный самыми лучшими архитекторами и построенный из самых дорогих материалов, которые находятся под землей: все его механизмы, вплоть до мельчайших колесиков, работают безупречно, и он украшен гирляндами, бахромой и воланами, подвешенными к каждой трубе и к каждому рычагу.
Стараясь накопить караты своего совершенства. Версавия принимает за добродетель то, что на самом деле является не чем иным, как навязчивой идеей наполнения порожнего сосуда, которым она является; она не понимает, что единственные моменты ее счастливого самозабвения наступают тогда, когда она перестает обращать на себя внимание и расслабляется В то же время над Версавией летает небесное тело, блистающее всем, что есть хорошего в городе и содержащее сокровища, состоящие из предметов, выброшенных в хлам: планета, где в воздухе летают картофельные очистки, дырявые зонтики, рваные чулки, сверкающая осколками битого стекла, оторванными пуговицами и шоколадными обертками, устланная трамвайными билетами, обрезками ногтей, мозолей и яичной скорлупой. Таков этот небесный город, а в его небе летают планеты с длинными хвостами, запущенные на орбиту благодаря единственному свободному и счастливому порыву, на который оказались способны жители Версавии, города, перестающего быть скупым, расчетливым и гоняющимся за прибылью лишь только тогда, когда его жители опорожняют свои желудки/
Города без границ. 1
Каждый день город Леония полностью обновляется: каждое утро его жители просыпаются в свежей постели, умываются мылом из только что распечатанной упаковки, одевают новые, с иголочки, пеньюары и халаты, достают из холодильников самой последней модели непочатые горшочки с молоком и слушают мелодии, доносящиеся из новейших радиоприемников.
Остатки предыдущей Леонии в чистых пластиковых мешках дожидаются на тротуарах приезда машин мусорщиков. Здесь собраны не только пустые тюбики из-под зубной пасты, перегоревшие лампочки, газеты, пустые коробки и обертки, но также нагреватели для ванн, энциклопедии, пианино и фарфоровые сервизы. Богатство Леонии измеряется не теми вещами. что каждый день производятся, поступают в продажу и покупаются, а теми, что выбрасываются на свалку, чтобы уступить место новым. Можно даже задуматься над тем. что важнее для жителей Леонии: удовольствие обладать другими, новыми вещами, как они сами это утверждают, или же выбрасывание, удаление и полное уничтожение и избавление от постоянно возникающего мусора. Естественно, что при этом мусорщиков встречают, как ангелов, а их деятельность, заключающаяся в вывозе остатков вчерашнего существования города, окружена молчаливым почтением, словно внушающий благоговение ритуал.
Никто не задается вопросом, куда мусорщики каждый день вывозят свой груз, естественно, за город, но с каждым годом город растет, и мусор должен вывозиться все дальше: производство наращивается, и от этого растут и наслаиваются на еще более обширных пространствах кучи мусора. Прибавь к этому тот факт, что чем больше промышленность Леонии преуспевает в создании новых богатств, тем долговечнее становится мусор, не поддаваясь ни времени, ни погодным условиям, ни ферментации и сжиганию. Леония окружена крепостью из неподдающихся разрушению материалов, которые возвышаются над ней со всех сторон
И вот результат: чем больше Леония выбрасывает различных вещей, тем больше появляется в ней товаров; осколки ее прошлого слепились между собой настолько, что образовали прочный панцирь, который уже невозможно убрать, и обновляющийся каждый день город полностью сохраняется в своей окончательной форме: вчерашний мусор добавляется к кучам мусора предыдущих дней, каждого дня, годов и всего его прошлого.
Отбросы Леонии могли бы постепенно заполонить весь мир, если бы бесконечная свалка не натыкалась за последней своей горной грядой на свалки других городов, которые тоже подальше вывозят горы мусора. Возможно, за пределами Леонии весь мир покрыт кратерами из мусора, в центре каждого из которых находится метрополия, непрерывно извергающая эту лавину. Таким образом, границы между враждующими городами представляют собой зловонные бастионы, где отбросы одной и другой стороны удерживают друг друга от падения, наваливаются друг на друга и перемешиваются.
Чем больше их высота, тем сильнее опасность обвала: достаточно, чтобы в сторону Леонии свалился горшочек из-под молока, старая шина или оплетенная порыжевшей соломой бутылка, как целая лавина из разрозненных пар обуви, календарей прошлых лет и высохших цветов похоронит город под собственным прошлым, от которого он понапрасну старался отделаться, перемешанным с прошлым других городов, которые наконец окажутся очищенными от него, а катастрофа сравняет с землей грязную горную гряду и сотрет с лица земли постоянно обновляющуюся метрополию. Другие города уже готовят компрессоры на колесах, чтобы разровнять площадку, разрастись самим на новых территориях и подальше вывозить новые отбросы.
ПОЛО: Возможно, террасы этого сада выходят только к озеру нашей мысли…
КУБЛА-ХАН:…и как далеко нас не заносила бы судьба, мы с тобой храним в себе эти молчаливые тени, разговоры и паузы в них, эти вечера, похожие друг на друга.
ПОЛО: Если только не сделать обратное предположение: все те, кто находится в лагерях накануне сражений или в портах, существуют только потому, что мы думаем о них, укрывшись за этой бамбуковой изгородью.
КУБЛА-ХАН: Да не будет ни труда, ни криков, ни вони, и пусть останется только одна эта азалея!
ПОЛО: Пусть грузчики, каменотесы, метельщики, поварихи, потрошащие кур, прачки, матери, кормящие грудью своих детей, существуют лишь только потому, что мы думаем о них!
КУБЛА-ХАН: По правде говоря, я о них никогда не думаю.
ПОЛО: Значит, их нет.
КУБЛА-ХАН: Это предположение кажется мне неверным. Без них мы не смогли бы проводить время, раскачиваясь в гамаках.
ПОЛО: Значит, второе наше предположение следует исключить. Но тогда напрашивается еще одно: все они существуют, а нет нас самих.
КУБЛА-ХАН: Мы уже установили, что нас не было бы здесь, если бы мы были среди них.
ПОЛО: Действительно, ведь мы находимся здесь.
VIII
Пол у подножия трона Кубла-хана выложен фаянсовыми плитами. Марко Поло в своем рассказе без слов расставлял на нем все то, что он привез из путешествий к границам империи: каску, ракушку, кокосовый орех, веер. Расставляя предметы в определенном порядке на белых и черных клетках и после некоторых размышлений переставляя их на другие, посланник пытался поведать великому хану о превратностях своего путешествия, состоянии империи, проблемах отдаленных крупных городов.
Кубла-хан был внимательным шахматистом: следя за движениями Марко, он обратил внимание на то, что некоторые предметы требовали соседства других или исключали это соседство, а также перемещались по определенной линии. Не обращая внимания на разницу форм предметов, он запоминал то, как они располагались по отношению друг к другу на фаянсовых плитах. Он подумал: «Если каждый город похож на шахматную партию, в тот день, когда я наконец разберусь в ее правилах, я смогу постичь свою империю, даже если мне никогда не дано узнать, какие в ней города и сколько их».
По правде говоря, для того, чтобы рассказывать ему об увиденных городах, Марко вовсе не требовалось прибегать к такому количеству предметов: достаточно было бы шахматной доски с привычными фигурами. В каждом случае любая из них могла бы иметь определенное значение: так, конь мог бы обозначать настоящего коня, впряженного в карету, армию на переходе или конную статую; королева могла бы быть дамой, склонившейся с балкона, фонтаном, церковью с луковицеобразным куполом или айвовым деревом.
Вернувшись из последнего путешествия, Марко Поло застал хана, ожидавшего его за шахматной доской. Движением руки Кубла-хан пригласил его присесть напротив и при помощи одних только шахмат рассказать о городах, в которых он побывал. Венецианец не растерялся. Шахматные фигуры из отполированной слоновой кости были большого размера: расставляя на доске грозные башни и коней, наносящих удары из укрытия, собирая вместе группы пешек, прокладывая в зависимости от ходов королевы прямые или окольные пути, Марко воссоздавал перспективу и пространство черных и белых городов, стоявших под небом в период полнолуния.
Разглядывая эти поверхностные детали пейзажей, Кубла-хан думал о том незримом порядке, которому подчиняются города, о тех правилах, по которым они появляются, обретают форму, процветают, приспосабливаются к эпохе, чахнут и превращаются в руины. Временами ему казалось, что он вот-вот должен открыть связную и гармоничную систему, существующую при всей бесконечности отклонений и дисгармонии, но ни одна из моделей не выдерживала сравнения с шахматами. Возможно, вместо того, чтобы ломать голову над тем, чтобы при помощи фигурок из слоновой кости вызывать образы, которые все равно обречены на забвение, достаточно было бы сыграть партию по всем правилам, присматриваясь к каждому новому положению, сложившемуся на доске, как к одной из бесчисленных форм, создающихся и разрушаемых системой.
