Артуро Перес-Реверте - Карта небесной сферы, или Тайный меридиан
Эту часть побережья он знал наизусть — неприветливый каменистый берег с узкими скалистыми бухтами и подводными камнями. Там прошло его детство. Палец передвигался по плотной бумаге: мыс Тиньосо, Эскомбрерас, мыс Агуа… Очертания были выведены столь же точно, как и на карте Гибралтара.
— А здесь ошибка, — вдруг сказал он.
Она посмотрела на него скорее заинтересованно, чем удивленно.
— Ты уверен?
— Абсолютно.
— Ты знаешь это побережье?
— Я там родился. Даже нырял — за античными амфорами и прочими археологическими редкостями.
— Ты и водолаз?
Кой прищелкнул языком и покачал головой.
— Нет, в профессиональном смысле — нет, — он чуть улыбнулся, словно извиняясь. — Летом на каникулах подрабатывал.
— Но опыт-то у тебя есть…
— Какой там опыт… — пожал он плечами. — В молодости еще какой-то опыт был. А теперь я уже столько лет не суюсь в воду…
Она склонила голову к плечу и внимательно посмотрела на него. Потом снова посмотрела на его палец, еще лежавший на карте.
— А какая здесь ошибка?
Он сказал, какая. На карте Уррутии мыс Палое находится на две-три минуты южнее того места, где он расположен в действительности; Кой столько раз огибал его, что наизусть знал координаты. На самом деле этот мыс находится на 37°38′ северной широты — секунд он сейчас не помнил, а на карте Уррутии — примерно на 37°36′. Несомненно, потом эти координаты — с течением времени и усовершенствованием способов съемки — неоднократно уточнялись. В конце концов, сказал он, что значит пара морских миль для карты 1751 года, да еще выполненной в сферической проекции.
Она молчала, не отрывая глаз от старинной гравюры. Кой пожал плечами:
— По-моему, тебя такого рода неточности завораживают. У тебя в Барселоне был предел, выше которого ты не могла поднимать цену, или нет?
Она все так же сидела, опершись о стол и глядя на карту. Казалось, мысли ее витали где-то далеко, и ответила она не сразу.
— Конечно, был предел, — сказала она наконец. — Морской музей не Испанский банк… К счастью, цена не перекрыла наши возможности.
Кой тихонько рассмеялся, и она взглянула на него вопросительно.
— На аукционе я думал, что для тебя это что-то очень личное… Ты так упорно сражалась.
— Конечно, личное, — сказала она даже немного раздраженно. И снова посмотрела на карту так, будто что-то там приковывало ее внимание. — Это моя работа. — Она встряхнула головой, будто отгоняя какую-то мысль, которую не собиралась высказывать. — Ведь это я предложила приобрести Уррутию.
— И что вы в музее теперь с ним будете делать?
— Я его полностью изучу, каталогизирую, сниму копии для внутреннего пользования. А потом он перейдет в историческую библиотеку музея, как и все остальные приобретения такого рода.
В дверь вежливо постучали, она открылась, и Кой увидел капитана второго ранга, с которым недавно встретился в выставочном зале музея. Танжер Сото извинилась, вышла в коридор и некоторое время тихо разговаривала с капитаном в коридоре. Собеседник ее был немолод, но строен, золотые пуговицы и нашивки придавали ему значительность.
Иногда он посматривал на Коя, с любопытством, в котором сквозило ревнивое чувство. Кою не нравились ни эти взгляды, ни его чрезмерная улыбчивость, обнаружившаяся в течение разговора с Танжер. Настолько не нравились, что про себя он горько вздохнул. Как и большинство моряков торгового флота. Кой недолюбливал моряков военных: казалось, они слишком задирали нос, и вообще это был закрытый клан (они придерживались эндогамии, беря в жены лишь дочерей военных моряков, не пропускали воскресных месс в церкви и обзаводились чрезмерным количеством детей. А кроме того, в морских сражениях они участия не принимали и сидели дома в непогоду.
— Я должна уйти на несколько минут, — сказала она. — Подожди меня.
И пошла по коридору вместе с капитаном, который, перед тем как уйти, бросил на Коя последний, но ничего не говорящий взгляд. Кой получил возможность осмотреться, сначала он еще поразглядывал карту Уррутии, потом — те предметы, что были у Танжер Сото на столе, гравюру на стене — Тулонское сражение, лист четвертый — и книги в шкафу. Он уже совсем было собрался снова сесть, когда заметил стойку, на которой под наваленными сверху листами он обнаружил планы парусников, и, обратив внимание на рангоуты, понял, что все они были бригантинами. Под планами лежали аэрофотоснимки побережья, копии старинных морских карт и одна современная — номер 46А Института гидрографии Морского флота — от мыса Гата до мыса Палое, — которая полностью соответствовала той странице, на которой был раскрыт атлас Уррутии.
Отметив это совпадение, Кой улыбнулся.
Через минуту она вернулась, извиняясь за свое отсутствие с покорной гримаской. Начальник, сказала он. Совещание на высшем уровне по вопросу о графике отпусков. Совершенно секретное.
— Значит, ты работаешь на Военно-морской флот.
— Как видишь.
Коя это позабавило.
— Получается, ты вроде солдата.
— Ничего подобного. — Золотистые волосы метнулись направо и налево, когда она покачала горловой. — Я не на военной службе… Когда я защитила диплом по истории, я подала на конкурс. И четыре года работаю здесь.
Сказав это, она задумалась, глядя в окно. И прикрыв глаза. Потом, очень медленно, словно у нее из головы никак не шла какая-то мысль, вернулась к столу, закрыла атлас и поставила его в шкаф.
— Вот мой отец — он действительно был солдат, — сказала она.
В этих словах прозвучал оттенок не то вызова, не то гордости. Кой обрадовался — про себя, конечно, — ведь кое-что теперь становилось понятным: ее манера двигаться, какие-то ее жесты. И эта спокойная дисциплинированность, немного даже высокомерная, которая иногда явно помогала ей не выпускать руль из рук. — Он был военный моряк?
— Нет, просто военный. Он ушел в отставку в чине полковника и почти всю жизнь прослужил в Африке.
— Он жив?
— Нет.
Никаких эмоций в ее голосе не было. Понять, что она испытывает, отвечая на эти вопросы, не представлялось возможным. Кой посмотрел в темно-синие глаза, они без труда выдержали этот визуальный допрос, не выказав вообще никакого выражения. И тогда Кой улыбнулся.
— Поэтому тебя назвали Танжер.
— Поэтому меня назвали Танжер.
Они не торопясь шли мимо музея Прадо и ограды Ботанического сада, потом поднялись по Клаудио Мойано, оставив позади шум и сутолоку площади перед вокзалом Аточа. Солнце освещало серые киоски и лотки с книгами, бесконечными рядами поднимавшиеся вместе с улицей в гору.
— Зачем ты приехал в Мадрид?
Он смотрел на мостовую перед своими мокасинами. Он уже ответил на этот вопрос — только чтобы увидеть тебя — еще до того, как она его задала.
Общие места и надуманные предлоги тут не годились, и несколько шагов он сделал молча, потом потер нос.
— Я приехал повидать тебя.
Это у нее, по-видимому, не вызвало ни удивления, ни любопытства. На ней был вельветовый жакет, который она не застегнула, блузка, а перед выходом из музея она повязала на шею шелковый платок осенних тонов. Полуобернувшись, Кой смотрел на ее невозмутимое лицо.
— Зачем? — спросила она безучастно.
— Не знаю.
Некоторое время они шли молча. Потом, ни с того ни с сего, остановились перед лотком, на котором кучами громоздились уже не раз кем-то читанные детективы, словно обломки потерпевшего крушение корабля, выброшенные волнами на берег. Кой без особого внимания пробежал глазами по обложкам — Агата Кристи, Джордж Кокс, Эллери Квин, Лесли Чартерис. Танжер взяла одну из книжек, с отсутствующим видом посмотрела на нее и положила на место.
— Ты сумасшедший, — сказала она.
Они шли дальше. Между лотками бродили люди, они искали книги, брали их в руки, пролистывали.
Торговцы не возмущались, они просто не спускали глаз с покупателей. Все они были в свитерах, ветровках или куртках, их кожа задубела за годы, проведенные на солнце, на ветру, под дождем; Кою они напоминали моряков в каком-то невероятном порту, заблудившихся между волнорезами, возведенными из бумаги, испачканной типографской краской.
Кое-кто из них, присев между грудами книг, полностью погрузился в чтение. Один-два, из самых молодых, поздоровались с Танжер, и она отвечала, называя их по именам: привет, Альберто, пока, Борис.
Юноша в ковбойке, обшитой гусарским галуном, играл на флейте, она положила монетку в шапку, которая лежала перед ним, совершенно так же, как сделала это на глазах у Коя в Барселоне, бросив монету в цилиндр мима, грим которого испортил дождь.
— Я здесь хожу каждый день, это моя дорога домой. Иногда что-нибудь покупаю… Старые книги — это ужасно интересно, правда? В отличие от новых, они сами тебя выбирают, выбирают себе покупателя: эй, постой, вот она я, забери меня с собой. Они как живые.
