Ричард Уэст - Иосип Броз Тито. Власть силы
В конце 1914 года полк, в котором служил Тито, был переброшен в Галицию, к Карпатам, чтобы остановить продвижение русских. Среди австро-венгерских войск в том же самом секторе военных действий находился и Ярослав Гашек, в гражданской жизни вечно пьяный чешский журналист, описавший затем свои приключения в самой смешной, на мой взгляд, из написанных о войне книг – «Бравый солдат Швейк». Тито, однако, не слишком распространялся о забавных сторонах армейской жизни, наоборот, он жалуется на лютые холода, в результате которых многие, не имея теплой одежды, отправились на тот свет:
Хорошее обмундирование и кожаные сапоги, выданные нам вскоре после начала войны, заменили на сапоги из такого негодного материала, что они через три дня буквально растаяли у нас на ногах. Пропорцию крапивы в армейских шинелях подняли за счет шерсти, и теперь они стали бесполезны против дождя[72].
Тито говорит, что заботился о своем взводе, состоявшем из жителей Загорья: «Я следил за тем, чтобы их не обманывали с довольствием, чтобы все они были обуты и им всем было где спать»[73]. Спустя почти тридцать лет, когда Тито направил одного из своих генералов возглавить партизанское движение в горах Словении, он отдал ему пару собственных толстых шерстяных носков.
В отличие от большинства старых вояк, Тито стремится даже несколько принизить свое великодушие и успехи, поскольку они шли на пользу империи, которую он позднее отверг. Он даже пытается описать свои подвиги как имеющие исключительно академическую направленность: «В военной науке меня интересовало только одно – а именно, рекогносцировка, поскольку она требует ясной головы»[74]. Во время одной из таких «рекогносцировок» в тыл врага возглавляемый Тито взвод захватил восемьдесят русских солдат и живыми доставил их командованию – Тито не одобрял бессмысленных убийств. В 1980 году обнаружилось, что старшина Броз был представлен к награде «за доблесть и инициативу в разведке местности и захвате пленных». Когда задумываешься над тем, скольким диктаторам пришлось сочинять себе подвиги, якобы совершенные ими в молодые годы, приятно обнаружить одного, который предпочитал держать свое мужество в секрете. Представляется интересным сравнить действия Тито и его хорватского взвода с поведением чешских солдат, переходивших русские позиции в надежде сдаться в плен – как то сделал сам Гашек и его герой Швейк. Чехи сдавались пачками, иногда целыми подразделениями, в то время как хорватские полки практически не знали дезертирства, такого не было даже среди сербов, которые наверняка симпатизировали своим православным братьям – русским. Так что Тито вовсе не по собственному желанию попал в плен на Пасху, 21 марта 1915 года:
Русские неожиданно атаковали нас. Наши офицеры находились на тыловых позициях, празднуя Пасху в штабе. Мы стойко отражали атаки пехоты, наступавшей на нас по всему фронту, но неожиданно правый фланг дрогнул и в образовавшуюся брешь хлынула кавалерия черкесов, уроженцев азиатской части России. Не успели мы прийти в себя, как они вихрем пронеслись через наши позиции, спешились и ринулись в наши окопы с копьями наперевес. Один из них вогнал свое двухметровое копье, с железным наконечником, мне в спину под левую лопатку. Я потерял сознание. Затем, как мне рассказали позднее, черкесы принялись резать раненых, буквально кромсая их на куски своими кинжалами. К счастью, вскоре здесь появилась русская пехота и положила конец этой вакханалии[75].
Тито попал на восток, в госпиталь, развернутый в бывшем монастыре неподалеку от Казани. Он вспоминает, как у него началась пневмония, и дает нам возможность заглянуть в свое подсознание: «В бреду, как я узнал позже, я обычно обвинял святого на иконе, что тот задумал украсть мои вещи»[76]. Возможно, он имел в виду свой костюм.
Тито встал на ноги и хотя был еще слаб, все-таки мог бродить по госпиталю, учил русский язык, читал романы Толстого и Тургенева. Когда он совсем выздоровел, его отправили работать на мельницу возле Ардатова, что в Самарской губернии, население которой составляли татары, мордва и русские. Один из владельцев мельницы даже предложил Тито взять в жены его дочь. В своих мемуарах Тито пытается объяснить, почему ему удалось избежать лагеря для военнопленных: «Согласно Гаагской конвенции меня, как младшего офицера, не могли принудить к работе. Но мне не хотелось сидеть сложа руки, потому что ничто так не убивает человека, как безделье»[77]. Вполне возможно, что ему было гораздо приятнее работать механиком на мельнице, живя в тепле и сытости в чьем-то доме, чем маяться без дела в лагере для военнопленных на казенных харчах.
Тем не менее работе в Ардатове вскоре настал конец, и Тито был переведен на Урал, надзирателем в лагерь для военнопленных, занятых на ремонте Транссибирской магистрали. Но из рассказа Тито неясно, занимался ли он сам физическим трудом. Как человек, отвечающий за судьбу пленных, Тито пожаловался представителю Красного Креста, что начальник данной дистанции железной дороги ворует посылки с продовольствием. За это он был брошен в карцер и выпорот казаками. Через несколько дней, в марте 1917 года, накатилась первая волна революции, и Тито был освобожден из тюрьмы местными рабочими. Он вернулся назад, в лагерь для военнопленных, где застал народ в крайнем возбуждении. «Оказывается, сбросили царя. Мы, пленные хорваты, спрашивали себя, когда же настанет тот день, когда будет сброшен Франц Иосиф, император Австро-Венгрии»[78].
В этом утверждении чувствуется фальшь, ведь если бы Тито и его собратья-хорваты действительно желали краха Габсбургской империи, они не сидели бы здесь, в лагере для военнопленных. В то время как с чехами, добровольно сдавшимися в плен к русским, обращались как с солдатами вражеской армии, южным славянам предлагалось перейти на другую сторону, вступив в специальные югославские легионы сербской армии. Среди многих хорватов, воспользовавшихся этим предложением, дабы избежать дальнейшего пребывания в лагере, был и Алоизие Степинац, будущий, католический архиепископ Загреба и главный антагонист Тито. Тот факт, что Тито провел в плену у русских целых два года, означает лишь одно – что он оставался «kaisertreu», то есть верен императору – Габсбургу. Во время все более нараставшей в России неразберихи весной и летом 1917 года австро-венгерские пленные оказались предоставлены самим себе, не зная, кем себя считать – пленниками или свободными людьми. Большая часть чехов и некоторые из словаков желали бы создать свою армию, чтобы сражаться на стороне французов или англичан и добиться независимости своей страны. Позднее их легионы пришли в конфликт с теми чехами, которые, подобно Гашеку, заняли сторону большевиков. Сербы и те из хорватов и словенцев, кому после войны хотелось увидеть рождение югославского государства, поддерживали армию в Северной Греции, тем самым облегчая задачу союзников. Несколько представителей южных славян, оказавшихся в России во время революции, стали активными коммунистами. Однако Иосип Броз был не из их числа.
В июле 1917 года, когда он все еще был занят на ремонте Транссибирской магистрали, Тито как-то раз спрятался в поезде, везшем зерно в Санкт-Петербург, где и оказался через несколько дней. По его словам, он принял участие в маршах, известных как «июльские демонстрации» и даже попал под пулеметный огонь, а во избежание ареста пытался бежать в Финляндию. Правда, во время одного из своих выступлений по телевидению в 1976 году Тито признался, что на самом деле он бежал в Финляндию в надежде перебраться в Соединенные Штаты, и полушутя добавил: «Случись такое, я бы наверняка стал миллионером»[79].
На финской границе его схватили и заточили в Петропавловскую крепость, а через три недели отправили назад в Кунгур. Однако Тито сумел перехитрить охранника и добрался до хутора Атаманского неподалеку от Омска, где его поезд был перехвачен вооруженными большевиками. Октябрьская революция начала свое шествие. Пребыванию в России с октября 1917 по март 1920 года Тито уделил в своих мемуарах меньше страницы. Он пишет, что вооруженные рабочие, захватившие поезд у хутора Атаманского, сказали ему, что он должен вернуться в лагерь для военнопленных, где они «уже пополняют ряды большевиков и даже сформировали Красную интернациональную гвардию». Тито вступил в Красную гвардию и, не исключено, что и в коммунистическую партию, хотя последнее крайне сомнительно. Он не притворяется, что был когда-то активным большевиком:
Частенько писали, что в России я принимал значительное участие в Октябрьской революции и гражданской войне. К сожалению, это не совсем так. Я прослужил несколько месяцев в Красной интернациональной гвардии, но я никогда не сражался на фронте, поскольку все еще был слаб после ранения и болезни, особенно после моих странствований из Кунгура в Петербург и обратно при таком скудном питании. Наше подразделение постоянно обращалось с просьбой о направлении нас на фронт, но штаб держал нас в тылу, чтобы мы, как часовые, несли службу в Омске и работали на железнодорожной станции Мариановка.
