Василий Седугин - Андрей Боголюбский. Русь истекает кровью
Во дворец Юрий Долгорукий вернулся в благодушном настроении. Плюхнувшись в кресло, сказал Андрею:
– Ну, сосватал я тебе Улиту. Будем готовиться к свадьбе.
И потекли сладостно-тревожные дни, когда властная волна вдруг захватила Андрея и понесла по течению, а он только подчинялся ей, покорно и безропотно. Сразу после сватовства во дворец явились портные и сапожники, стали обмерять его с ног до головы, затем приносили пошитые изделия, прилаживали, подгоняли. Андрей крутился перед мастерами и так и эдак, а те ощупывали его вкрадчивыми пальчиками, что-то выспрашивали, что-то говорили, он им тоже отвечал, что-то советовал, на чем-то настаивал. Во дворце суетилась прислуга, мыла и скребла, всюду наводилась чистота: вытряхалась вынутая из сундуков одежда; варили, парили, жарили, в воздухе плавали аппетитные запахи; тенями метались по дому кошки, мешались между ног собаки.
После сватовства Андрея повели в терем невесты на помолвку. Там произошел «свод жениха и невесты». Когда он вошел в светлицу, то сразу оказался между двумя рядами девушек. Они весело и задорно глядели на него и выкрикивали:
– Найди свою суженую, найди свою любимую!
Андрей был уже предупрежден, что Улита должна прятаться где-то среди них, поэтому попытался пройти сквозь тесные ряды подруг, но они его не пускали: девушки требовали выкупа. Пришлось лезть в пришитый к поясу кошелек, вынимать из него монеты и раздаривать. Только тогда перед ним расступились, и он увидел Улиту, радостную, сияющую, с устремленным на него влюбленным взглядом.
Затем их окружили и девушки, и подошедшие взрослые, стали спрашивать:
– Ответь нам, Андрей, нравится ли тебе твоя невеста?
Он отвечал степенно:
– Как батюшке и мамаше нравится, так и мне.
Такой же вопрос был задан и Улите. Она ответила:
– Как братьям моим нравится, так и мне.
Их посадили на скамейку, застеленную шубой, вывернутой наружу – богато будут жить! – и на тарелочках подали чарки с вином. Они выпили, закусили пирожками. Тогда каждый из гостей стал подходить к ним с чаркой, выпивал вино, а молодые им кланялись.
После этого молодежь с женихом и невестой остались веселиться в светлице, а родственники ушли в другое помещение, где за вином и едой стали оговаривать условия брака.
Перед свадьбой в боярском тереме проходил «девишник», на котором Улита прощалась с подругами и, оплакивая свое девичество, голосила, а ее подруги исполняли грустные песни.
Ты коса ль, краса моя,
Краса бескручинная,
Коса беспечальная!
Как вчера русу косу
В парной бане парили.
А сегодня косу русу
Под венец поставили,
Женою называли:
Женою Андрея-князя,
Женою Юрьевича.
Андрей в это время запряг тройку вороных коней и стал объезжать друзей, созывая:
– Эй, друзья мои, приятели, поспешите ко мне во дворец на выпечку свадебного каравая!
А возле печи уже суетились родственницы жениха и свадебные чины: дружки, сваха, дядько, бояре. Дружко церемонно просил Юрия Долгорукого и Серафиму дать родительское благословение на изготовление каравая. Получив его, начали замешивать тесто под пение хора девушек:
Заинька по полю рыщет,
Свашенька кочергу ищет,
Чем жар нагребать и каравай сажать…
Тут же был поставлен лоток с закваской, а над ним зажжены три свечи. Выждав положенное время, дружко посадил каравай в печь, а потом все принялись за угощение. Застолье продолжалось, пока каравай находился в печи. Андрей сидел вместе со всеми, был весел и разговорчив, но им овладело какое-то странное чувство, будто все это происходит не с ним, а с кем-то другим, а он закроет глаза, встряхнет головой, и все пропадет, как какой-то необычный сон, и он вновь окажется один в своей горнице. Но все было явью, и ему было приятно, что действо совершается ради него и Улиты.
Наконец каравай был готов. Девушки запели песню:
У Андрея во дворе свои кузни новые
И ковали молодые.
Вы берите молоты, разбивайте печеньку,
Доставайте каравай, доставайте каравай…
Дружко заранее подготовленным деревянным молотом несколько раз несильно ударил по печи, а затем вынул каравай и уложил его в решето, посыпанное овсом, накрыл полотенцем и три раза обнес вокруг стола, после чего в сопровождении всех присутствующих вынес его в клеть. Там он должен был находиться до дня свадьбы.
На другой день состоялось венчание. Андрей на коне первым прискакал к собору Рождества Богородицы. Следом на красочном возке подъехала Улита. По раскинутой цветастой дорожке прошли вовнутрь собора и остановились перед аналоем, устланным дорогой материей и соболями. Священник начал обряд венчания. И в самый торжественный момент, когда над женихом и невестой были водружены короны, Улита изловчилась и ущипнула Андрея за ягодицу. От неожиданной боли он вздрогнул и недоуменно взглянул на нее. Священник заметил это движение, на мгновение приостановил венчание. Но потом его опыт и выдержка сделали свое дело, и венчание завершилось так, как положено. Впрочем, почти никто из присутствующих не заметил этой небольшой заминки.
Когда молодые выходили из собора, в них бросали овсом и ячменем, а некоторые и монетами. Андрей и Улита уселись в возок, устланный ковром и подушками, кучер хлестнул кнутом, и тройка коней рванулась с места; развевались по ветру разноцветные ленты, лисьи и волчьи хвосты, привешенные под дугой. Перед княжеским дворцом новобрачных с хлебом-солью и иконой в руках встречали Юрий Долгорукий и Серафима, благословили и повели во дворец; вокруг них крутились потешники, играли в сурны и бубны, строили уморительные рожи и кувыркались. Потом все уселись за стол, и началась свадьба.
Посажеными отцом и матерью у Улиты были Федор и Ефимия. Перед этим они только что поругались. При выезде из имения Федор первым вскочил на возок, а жена долго и с трудом вскарабкивалась следом за ним, при этом под ее грузным телом повозка резко наклонилась, а Федора угораздило при этом подшутить над ней:
– Смотри, на себя не опрокинь.
Сказано это было тихим голосом, в котором она усмотрела язвительные интонации. Потная, тяжело дыша, она хрипло и ненавистно ответила:
– Смотри у меня: двину локтем, с возка кувырком полетишь!
Он захохотал, и это окончательно вывело ее из себя. Она втиснулась в спинку сиденья и, нахохлившись, просидела так до самого Суздаля. И теперь за столом она была злой и сердитой, не отвечала на его вопросы, намеренно старалась не замечать.
За время совместной жизни он уже знал, что, как только ею овладевает дурное настроение, она начинает тянуться к вину. Так и на этот раз. Сначала Ефимия ждала, когда челядь нальет в ее чарку, но потом пододвинула поближе к себе кувшин с медовухой и стала наполнять ее самостоятельно.
Федор положил на ее ладонь руку, сказал, склонившись к уху:
– Воздержись немного, как бы плохо не стало.
Но она сердито оттолкнула его и продолжала свое дело.
«Ну и черт с ней, – подумал Федор. – Проспится, такая же будет».
Опытным взглядом бывалого любовника он стал оглядывать гостей. Его, конечно, в первую очередь интересовали женщины, а точнее, женщины незамужние. Он их угадывал с первого взгляда по тому, как они смотрели на него. Если равнодушно, значит, занятые, но если с интересом и огоньком в глазах, значит, к таким можно смело подходить и заводить разговор.
Почти тут же наткнулся на любопытствующий взгляд, направленный на него. Ага, птичка попалась в сетку, надо только умело ее достать оттуда. Он выпил еще чарку для храбрости, вышел из-за стола и направился к выходу, взглядом давая понять, что ждет ее улице. Она понимающе улыбнулась ему и тотчас зашепталась с соседками.
Все складывалось вроде хорошо, но тут к нему подошел боярин Драгомил, успевший запьянеть, обнял за плечи, повел на крыльцо. Вот напасть, вроде и не родня и не такой уж большой знакомый, а отвязаться нельзя: обидишь, а потом вдруг нечаянно судьба сведет где-нибудь на крутом перекрестке!
– Как живешь Федор, сын Степанов? – спросил его Драгомил, жарко дыша в лицо.
– Живем, Богу не жалуемся, – ответил Федор, осторожно освобождаясь из его объятий.
– Говорят, за женой большое имение отхватил? Или преувеличивают люди?
– Правду говорят.
– Молоток! И сестрицу за княжеского сына выдаешь?
– Выдаю.
– Завидую таким пронырливым и оборотистым. Сам бы хотел, да не получается!
– А ты постарайся, – уже не скрывая своей неприязни, ответил Федор и намерился вернуться во дворец.
– Постой, постой, – задержал его за рукав Драгомил. – А как ты соображаешь насчет вот этого?..
– Какого – вот этого?
– А такого! Ведь не кто-нибудь, а Юрий Долгорукий приказал казнить твоего и Улиты отца, боярина Степана Кучку. Как же ты отдаешь за его сына свою сестру? Или тебе княжеское имя память об отце замстило и совесть совсем потерял?
Кровь бросилась в лицо Федора. Молниеносным, хлестким ударом от груди врезал он Драгомилу в челюсть; тот без звука отлетел на несколько шагов и распластался на земле.
