Валерия Орлова - Три страсти Петра Первого. Неизвестная сторона жизни царя
Среди жителей Шереметев приметил миловидную служанку, Марту Крузе. Понравилась ему девка: тело полное и соблазнительное, груди наливные, волосы длинные, черные, в глазах — огонь. Взял он ее к себе в любовницы — и не посмотрел на то, что была уже пользованная. Незадолго до случившегося Марта грела ложе какого-то унтер-офицера, который потом сгинул в бою.
Марта родилась в Лифляндии, в Дерпте, однако никто толком ничего не знал о ее прошлом. Одни считали, что она — шведка, дочь шведского квартирмейстера, а другие говорили, будто она появилась на свет в семье латышского крестьянина Самуила Скавронского и при крещении по католическому обряду была названа Мартой. А может, мать ее принадлежала ливонскому дворянину фон Альвендалю, сделавшему ее своей любовницей. Девочка была будто бы плодом этой связи.
Наверняка все знали одно: Марта родилась не в дворянской семье и принадлежала к Римско-католической церкви. Лишившись родителей в трехлетнем возрасте, она нашла приют у своей тетки Веселовской, жившей в Крейцбурге, от которой двенадцати лет от роду поступила в услужение к мариенбургскому суперинтенданту Глюку и росла вместе с его детьми. Там Марта приняла лютеранство. Протестантский богослов и ученый лингвист, Глюк воспитал ее в правилах лютеранской веры, но грамоте так и не выучил.
Ее детство прошло в Мариенбурге. Никакого образования Марта не получила и в пасторском доме была в жалкой роли воспитанницы, девочки при кухне и прачечной. Девочка выросла в этом приютившем ее доме и старалась быть полезной, помогала в хозяйстве и смотрела за детьми. Вероятно также, что пансионеры пастора пользовались ее благосклонностью. От одного из них, литовского дворянина Тизенгаузена, Марта даже родила дочь, умершую через несколько месяцев. Незадолго до осады Мариенбурга пастор Глюк решил положить конец ее распутству, выдав свою восемнадцатилетнюю воспитанницу замуж. Но ее муж, шведский драгун Иоганн Крузе, исчез после взятия города русскими. От него так и не было ни слуху ни духу.
При разграблении города какой-то солдат поймал Марту и отдал ее в услужении унтер-офицеру, у которого ее и приметил Шереметев. Унтер-офицер между тем погиб вскоре после случившегося.
Целый год была Марта в услужении у Шереметева, а затем фельдмаршал подарил ее, словно трофей, Алексашке Меншикову.
Вскоре сюда же, на левый берег Невы, приехал Петр.
Меншиков принял царя как подобает: закатил пир. Петр, уставший и осунувшийся, развалился за столом, вытянув свои длинные ноги в грязных сапогах. Подали первые блюда и выпивку. Прислуживали им три девки.
На одну из них Петр загляделся. Была она полновата, руки крепкие и сильные, груди большие, шея белая, как у лебедя, на голове венец из черных волос. Глаза ее были опущены долу, но Петра сложно было провести. Было в этой девке что-то загадочное, дикое, природное, хотя она не могла похвастаться красотой. В полных щеках, вздернутом носе, в бархатных, то томных, то горящих, глазах, в ее алых губах и круглом подбородке было столько жгучей страсти, в ее роскошном бюсте — столько изящества форм, что немудрено понять, как Петр всецело отдался этому сердечному чувству. Черты лица Марты были довольно грубыми, неправильными, но мужская сила пробудилась в царе, ноздри раздулись, когда он почувствовал исходивший от нее запах: пот, смешанный с ароматом трав и яств.
— Пришли ее потом ко мне, — шепнул Петр Алексашке, а затем принялся драть куриную ногу.
— Как скажешь, мин херц, — ответил Меншиков, пожав плечами.
Пировали долго. Когда царь, пьяный, пошатывающейся походкой тяжело поднялся наверх, Меншиков подозвал к себе Марту и велел:
— Возьми свечу и отнеси в покои царя.
Марта повиновалась. Взяла самую большую свечу, какую смогла найти, и поднялась следом за государем.
Тихо вошла. Петр сидел на кровати, сапоги валялись в углу, кафтан был в беспорядке. Марта молча поставила зажженную свечу на столик и замерла. Затем осторожно приблизилась и, почувствовав в себе невероятную смелость, провела ладонью по щеке Петра.
На всю жизнь царь запомнил это легкое, горячее прикосновение.
Спустя много лет он понял, что влюбился в Марту не в тот момент, когда увидел ее — хотя девка сразу запала ему в сердце, — а после этого нежного поглаживания.
Марта провела ночь с Петром. Наутро царь, уже собравшись ехать дальше, сунул ей руку дукат. Марта лишь опустила голову и тихо поблагодарила его.
Глубоко в сердце Петру запала Марта. Все думал о ней, не переставая. Она продолжала жить у Меншикова, и царь иногда навещал ее. Подарков он ей не возил, нежных слов поначалу не говорил, но никогда еще он не чувствовал себя настолько счастливым.
Единственное, что было у Марты от Петра, — это письма. Писал он ей часто и длинно. Называл ее не Мартой, а Катериной.
Петр в своих отношениях к Екатерине был неузнаваем: посылал к ней письмо за письмом, одно другого нежнее, и каждое — полное любви и заботы. Петр тосковал без нее. «Гораздо без вас скучаю», — писал он ей из Вильно; а потому, что «ошить и обмыть некому…». «Для Бога ради приезжайте скорей, — приглашал государь „матку“ в Петербург в день собственного приезда. — А ежели невозможно скоро быть, отпишите, понеже не без печали мне в том, что не слышу, не вижу вас…» Приглашения приезжать «скорее, чтоб не скучно было», сожаления о разлуке, желания доброго здоровья и скорого свидания пестрили чуть не в каждом письме царя.
Отношения их становились все более доверительными и близкими. Катерина каким-то непостижимым образом нашла к царю подход. Всегда нежная и щедрая на ласки, она в то же время была очень спокойной. Умела переживать вспышки его гнева, приспосабливалась к царским капризам, делала все так, как хотел Петр. А он в ответ обходился с ней как с настоящей женой, хоть и была она служанкой.
Звук голоса Катерины успокаивал Петра; частенько она сажала его и брала, лаская, за голову, которую слегка почесывала. Это производило на него магическое действие, он засыпал в несколько минут. Чтоб не нарушать его сна, она держала его голову на своей груди, сидя неподвижно в продолжение двух или трех часов. После того Петр просыпался совершенно свежим и бодрым.
Помимо Екатерины, у Петра было немало любовниц — просто девок, с которыми он развлекался, напившись. И он не стыдился рассказывать об этом Катерине, а она ему не пеняла. Просто молча выслушивала, а затем ласкала.
Вскоре Петр приказал Меншикову отвезти Екатерину в Преображенское, под надзор своей сестры Натальи Алексеевны.
Екатерина, как это ни странно, хорошо прижилась там. Она как нельзя лучше поладила с Натальей Алексеевной и ее дочерьми, искренне полюбила их, а они ответили ей взаимностью. Наталья Алексеевна порой даже ставила Катерину в пример своим девочкам и, вспоминая Монсиху, не могла нарадоваться, что Петр наконец выбрал достойную женщину. Екатерина была умной и работящей, а ее доброта привлекала людей. Ее любили все.
В Преображенском Екатерина стала учиться русской грамоте. Одаренная от природы умом и сообразительностью, она делала успехи, очень быстро усваивала уроки и вскоре почувствовала себя как дома. Катерина с благодарностью принимала доброту новой семьи.
Екатерина родила Петру ребенка, которого назвали в честь отца, однако малыш умер, не успев дорасти до сознательного возраста. Вскоре родился второй сын, названный Павлом. И он умер быстро.
Вскоре Екатерина родила Петру двух дочерей — Анну и Елизавету.
Накануне войны с турками Петр объявил о своем желании сделать Екатерину своей женой.
Перед отъездом он позвал сестру и ее дочерей, сообщил о помолвке и приказал отныне воспринимать Екатерину как его законную супругу и царицу. Наталья Алексеевна и ее дочери по очереди поцеловали Екатерине руку.
Петр с легким сердцем ушел сражаться с турками, а когда вернулся, они с Екатериной обвенчались. Это была не традиционная царская свадьба с ее пышными и долгими церемониями, а скромная свадьба контрадмирала Петра Михайлова — под таким именем проходил Петр службу на флоте. В посаженые отцы он, как почтительный служака, пригласил своего непосредственного морского начальника, вице-адмирала Корнелия Крюйса, а также других адмиралов и высших офицеров.
Среди немногочисленных гостей, приглашенных на венчание в придворную церковь дворца Меншикова, были моряки, кораблестроители и их жены. Ближними девицами, которые несли за Екатериной шлейф, выступали две прелестные, изящные и важные особы. Одной было пять, а другой — три года: это были дочери Петра и Екатерины, Анна Петровна и Елизавета Петровна.
Памятный февральский день царь провел так, как всегда мечтал: собрал приятных ему гостей, венчался в уютной церкви, а потом, опередив всех, помчался в свой дворец, где был накрыт свадебный стол, и вместе со слугами подвесил над столом новую люстру на шесть свечей, которую долгие месяцы точил на токарном станке. Общество было блистательным, вино превосходное, венгерское, и, что особенно приятно для гостей, их не принуждали пить в чрезвычайном количестве… Вечер закончился балом и фейерверком.
