Дмитрий Медведев - Это было под Ровно
Мы поняли, что летчик не увидел буквы "Т" и приземлился не там, где следовало. Все бросились в ту сторону.
За краем площадки, в нескольких метрах от речушки, уткнувшись носом в землю, стоял самолет. Из него уже выскочили с пистолетами в руках летчики, штурман и радист. Увидев своих, они запрятали пистолеты и беспомощно сели на землю около разбитого самолета. У командира экипажа, с которым я поздоровался, весь лоб был в крови.
– Вы ранены?
– Пустяки, царапина. А вот он, – и капитан указал на самолет, – ранен смертельно.
Вместе с экипажем наш механик Ривас осмотрел самолет и подтвердил, что ничего сделать нельзя: повреждено шасси, пробиты крылья и баки. Нужен не ремонт, а замена частей.
Как ни жаль было, но мы приняли единственно возможное решение: сжечь самолет. Оставлять его врагам в качестве трофея нельзя было.
Партизаны быстро разгрузили машину, сняли с нее пулеметы и все, что могло быть отвинчено и оторвано. Потом подложили под крылья и баки солому, полили бензином и подожгли.
Самолет охватило пламенем, взорвались баки, к небу поднялись клубы дыма. А мы стояли в стороне и молча прощались с ним, как с живым посланцем Родины. В какой-то степени и мы и летчики чувствовали себя виноватыми. Но в чем наша вина? Проклятый туман!
Произошло это в дни героической обороны Сталинграда. И в эти дни, когда вся страна напрягала силы в борьбе с фашистскими полчищами, Родина не забыла нас, отряд советских партизан, боровшийся в далеких Сарненских лесах…
Назавтра состоялся митинг партизан нашего отряда. Мы поклялись, что вместо сгоревшего самолета уничтожим десять вражеских и взятые в бою ценности отправим в Москву на постройку новых самолетов. Находясь в тылу врага, мы поддержали патриотический почин рабочих, колхозников, советской интеллигенции, отдававших свои сбережения на постройку вооружения для нашей армии.
Снова начались поиски более надежной площадки для самолетов. В этих поисках мы встретились с людьми, которые указали нам место, пригодное для посадки самолетов, и принесли нашему отряду большую пользу.
Незадолго до гибели самолета в двух десятках километров от нашего лагеря неизвестные нам люди напали на немецкий обоз с молочными продуктами. Гитлеровцев перебили, а продукты забрали и роздали крестьянам. Когда мне об этом рассказали, я подумал; «Вероятно, кто-нибудь из наших разведчиков». Опросил товарищей – никто ничего не знает. Через несколько дней опять новость: на большаке кем-то была остановлена немецкая машина, в которой шеф жандармерии района с двумя немецкими солдатами везли пятерых арестованных колхозников. Немцев расстреляли, а колхозников отпустили по домам. Об этом уже рассказали нашим партизанам сами освобожденные колхозники.
– Да какие там ребята были? – спросили колхозников.
– Вот такие, как и вы, а точно сказать не можем: со страху не запомнили.
Я наказал всем разведчикам расспросить жителей и узнать, кто здесь еще партизанит. Но прошла неделя, другая – мы ничего не узнали.
На поиски новой площадки для самолетов отправился партизан Наполеон Саргсян, молодой, веселый, армянин, с тремя бойцами.
Они подошли к незнакомой деревне. Саргсян остановился с товарищами на опушке леса, метрах в трехстах от деревни.
– Вы меня здесь подождите, я пойду один.
Недолго думая Саргсян «замаскировался»: надел пилотку звездочкой назад и отдал свой автомат товарищу.
У крайней хаты он увидел какого-то мужчину и тут же заметил, что тот дал знак в окно хаты. Оттуда вышел другой. Саргсян решил, что это засада, быстро повернулся и побежал назад. Незнакомцы – за ним. Наблюдавшие из леса товарищи видели все это и залегли, собираясь прикрыть огнем отступление безоружного Саргсяна. Но в это время они услышали довольно мирный голос одного преследователя:
– Эй, хлопец, подожди, поговорим!
Саргсян подбежал к товарищам, схватил свой автомат и стал во всеоружии лицом к врагу.
– Стой! Стрелять будем! – крикнул он.
Но те спокойно шли навстречу. Коренастый голубоглазый парень, подойдя к Саргсяну, сказал:
– Поверни-ка лучше пилотку. Я сам только тогда и успокоился, когда увидел звездочку. Раз звездочка на пилотке – значит, все в порядке, свои.
– Ну и что? – задорно спросил его Саргсян.
– Значит, свои. Меня зовут Николай Струтинский. Передайте вашему командиру, что я хочу к нему явиться. У меня тут небольшая группа есть, тоже партизаны.
Беседа приняла мирный характер. Тут же договорились, как встретиться в следующий раз, и Струтинский подарил Саргсяну в знак дружбы трофейный серебряный тесак, какие обычно носили немецкие коменданты районов.
По возвращении в лагерь Саргсян рассказал мне об этой встрече, но ничего не сказал о том, как он оставил оружие у товарищей и как потом бежал. Не сказал он и о подарке.
На второй день после этого разговора вышел очередной номер нашей газеты «Мы победим». В нем был помещен шарж: Саргсян, в перевернутой назад пилотке, идет важно, положив руки в карманы, а позади стоит удивленный партизан с автоматом.
Но Саргсяна в лагере уже не было, и объясниться с ним мне не удалось. По моему приказанию он отправился за Николаем Струтинским.
Вскоре они пришли.
– Привел? – спрашиваю его.
– Да, товарищ командир.
– Эту картинку видел? – Я показал ему карикатуру.
Парень побледнел.
– Это правда?
– Правда.
– Как же ты позволил себе такое? Как ты мог отдать свое оружие другому?
– Виноват, товарищ командир,
– Чтобы это больше не повторялось! Пойдем.
И мы пошли к тем, кого привел Саргсян.
У крайней палатки лагеря стояло девять человек. Они были вооружены самозаряжающимися винтовками «СВ», немецкими карабинами и пистолетами. Из карманов торчали рукоятки немецких гранат, похожих на толкушки, которыми хозяйки мнут вареную картошку. Тут же. стоял принесенный ими пулемет.
– Кто старший? – спросил я, глядя на пожилого усатого человека, предполагая, что он и есть старший. Но я ошибся. От группы отделился совсем молодой парень.
– Николай Струтинский! – отрекомендовался он.
– Я вас слушаю.
– Мы хотим вступить в ваш отряд.
– Кто это «мы»?
– Да здесь почти все свои. Вот мой отец, – и Николай Струтинский указал на пожилого усатого человека. – Вот мои младшие братья – Жорж, Ростислав и Владимир. Эти двое – колхозники из нашей деревни, а эти убежали из ровенского лагеря. Вот и все.
Слушая, я внимательно разглядывал отца и братьев Струтинских. Передо мной стояла возрастная лесенка – отец и четыре сына. Между сыновьями разница в летах небольшая – год, полтора. Все они крепкие, здоровые, и все очень похожи друг на друга. У отца Струтинского правильные черты лица, голубые глаза, плотная, коренастая фигура. Этими чертами отличались и все его сыновья.
Николай Струтинский рассказал мне, что от их группы совсем недавно ушли к линии фронта одиннадцать человек – на соединение с Красной Армией.
Говорил он медленно, спокойно, обдумывая каждое слово. Отец в упор смотрел на него и беззвучным движением губ повторял его слова.
– Значит, у вас был целый партизанский отряд и вы – командир.
– Ну, какие мы партизаны! Это нас немцы так назвали.
– Ну, а все-таки, что же вы сделали?
– Да что мы могли сделать! Нас мало очень.
– А откуда вы узнали о нас?
– Ну как же! О вас здесь все говорят. Мы вас долго искали, были даже там, где сгорел ваш самолет.
И тут же он сказал, что у села Ленчин есть очень хороший, большой и ровный выгон для скота, на котором самолет свободно может приземлиться.
Я посоветовался с замполитом Стеховым и начальником разведки Лукиным, и мы решили всю группу Струтинских принять в свой отряд.
Через несколько дней я увидел у Саргсяна серебряный тесак.
– Откуда он у тебя?
– Товарищ командир, это подарок.
– От кого?
– Вот этот самый, Струтинский, подарил.
Стоп. Вызываю Николая Струтинского.
– Товарищ Струтинский, откуда у вас серебряный тесак?
– Да мы тут как-то отбивали арестованных колхозников, а с ними ехал сам шеф жандармерии района. У него я и взял этот тесак.
– Так это вы были? Ну, вот и разгадана загадка! И обоз вы забрали?
– Да, мы.
После этого мы уже подробно узнали замечательную историю семьи Струтинских – семьи советских партизан.
СЕМЬЯ ПАРТИЗАН
Владимир Степанович Струтинский почти всю свою жизнь проработал каменщиком в Людвипольском районе. Девять детей вырастили и воспитали они вместе с женой Марфой Ильиничной. Когда Западная Украина была воссоединена с Советской Украиной, семья Владимира Степановича зажила полнокровной жизнью. Владимир Степанович стал помощником лесничего.
Перед самой войной старшие сыновья работали: Николай – шофером в Ровно, Жорж – учеником токаря на судостроительном заводе в Керчи, Ростислав и Владимир помогали отцу в хозяйстве. Остальные дети были еще маленькими.