Дэвид Лоудз - Генрих VIII и его королевы
В этом смысле Анну Болейн можно сравнить с тучкой, размер которой не превышал человеческой ладони. Болейны были придворной семьей. Ее отец, сэр Томас, был эсквайром и придворном штате Генриха VII и вошел в милость до такой степени, чтобы соединиться в браке с семьей Ховардов где-то около 1500 года. В 1512 году он получил свое первое дипломатическое назначение ко двору герцогини Маргариты, регентши Нидерландов. Здесь он настолько угодил Маргарите, что она согласилась взять его младшую дочь в число своих восемнадцати фрейлин, и поэтому Анна была отправлена в 1513 году в Брюссель в возрасте примерно двенадцати лет[44]. На регентшу она произвела благоприятное впечатление. «Я считаю ее столь яркой и обаятельной для ее возраста, — писала она сэру Томасу, — что я более обязана вам за то, что вы ее ко мне прислали, чем вы мне». Это пребывание оказалось недолговременным, и не из-за охлаждения с обеих сторон, а в связи с международной ситуацией. В 1514 году Генрих заключил мир с Францией, и отношения с Испанией и Нидерландами стали прохладными. Король к тому же нуждался в девушках из хороших семей, искусных во французском языке, чтобы сопровождать его сестру для бракосочетания в Париже. Итак, Анна была отозвана, ко всеобщему сожалению, и оказалась в возрасте тринадцати лет в должности переводчика. Кажется, она не переправлялась во Францию в свите Марии, и вывод Эрика Ивза о том, что она, вероятно, присоединилась к французскому двору, выехав прямо из Нидерландов, может оказаться верным[45]. Если это так, то когда она прибыла, то встретила свою сестру уже на месте, потому что Мария Болейн, которая, вероятно, была старше двумя годами, сопровождала новую королеву из Англии. Однако через несколько месяцев Мария Тюдор оказалась вдовой, и Генрих послал своего верного друга, герцога Саффолка, чтобы доставить ее домой. За этим последовала удивительная цепь событий.
Чарлз Брэндон был привлекательным мужчиной со сложной, если не сказать, бесстыдной, матримониальной историей. Его имя совсем недавно было связано с Маргаритой Австрийской, а в 1514 году он заключил брачный контракт со своей восьмилетней подопечной, Елизаветой, леди Лисл[46]. La Reine Blanche имела, однако, другие намерения. Было решено, что она согласится выйти замуж за Людовика только при том условии, что сможет в следующий раз сделать собственный выбор, но трудно представить, чтобы король согласился на такой открытый финал, и этот сюжет, быть может, является просто романтической легендой. Мария решила, ни с кем не советуясь (и меньше всего, как кажется, с самим Брэндоном), что герцог будет ее вторым мужем. Как выразился один из современных историков, «прежде чем он понял, что случилось, он оказался в постели Марии». Эта пара поженилась тайно и вернулась в Англию, где начались самые тяжкие шесть месяцев жизни Брэндона.
Миниатюра Генриха VIII (приписывается Лукасу Горенбауту, около 1525–1527). Король изображен в возрасте тридцати пяти летМария Болейн вернулась с новой герцогиней Саффолк, но не осталась у нее на службе. Сэр Томас также был в достаточной мере осторожен, чтобы подвергнуться такому риску, и Мария скорее всего оказалась при дворе королевы. Анна осталась во Франции. Неизвестно, кто предложил ей такое место, но она тут же была взята на службу к новой королеве Клод. Англо-французские отношения продолжали оставаться дружескими в начале царствования Франциска, так что ничто не препятствовало тому, чтобы она осталась, но должно было обладать какими-то поистине необычайными достоинствами, чтобы убедить Клод найти место в своем штате для четырнадцатилетней английской девочки, которая не обладала даже преимуществом хороших связей. Будучи, несомненно, яркой и умной, она была слишком молода, чтобы обучиться замысловатому языку, который был обычно принят при французском дворе. Возможно, Клод, которой было только шестнадцать лет, обрела в ней приятную компаньонку, а может быть, постоянное курсирование английских придворных, посланников и дипломатов убедило королеву, что она нуждается в ком-то, кто говорит на английском языке. Какой бы ни была причина, все устроилось прекрасно, потому что Анна оставалась на службе у Клод до 1521 года, когда англо-имперский договор в Брюгге и последовавшая за ним напряженность в отношениях между Францией и Англией привели к тому, что ее отозвали. Клод, несмотря на свою физическую хрупкость, в продолжение этого периода почти каждый год бывала беременна, и Анна должна была немало знать о родах. Позже, когда она прославилась по всей Европе, Ланселот де Кар лес вспоминал, что еще будучи во Франции, она стала прекрасной музыкантшей и приобрела свойственное ей необычайное изящество в танцах[47]. В это время французский двор, даже в большей мере, чем его английский союзник, был центром литературного и художественного развития, и сама Клод с удивительным вкусом создавала живописные миниатюры и рисунки в рукописных книгах. Как одна из фрейлин королевы, Анна скорее всего не получила дальнейшего формального образования, но есть основания предполагать, что она восприняла интересы блестящего ренессансного двора и усовершенствовала собственные природные дары и ум. Она также была знакома, хотя неизвестно, насколько близко, с сестрой Франциска Маргаритой, герцогиней Алансонской. Маргарита была главной вдохновительницей христианского гуманизма, и позже ее подозревали в ереси. Последующий интерес Анны к религиозной реформе вполне мог возникнуть в результате этого знакомства. Она присутствовала на церемонии «Лагеря из золотой парчи» в свите Клод и вполне могла продемонстрировать свою значимость в подобной ситуации. К этому времени ей уже было девятнадцать, однако создавалось впечатление, что не ведется никаких переговоров по поводу ее брака во Франции, из чего мы можем заключить, что отец с самого начала намеревался вызвать ее и что ей предстояло покинуть свиту королевы очень скоро, даже если бы не было перемен в международном климате[48].
Маргарита Поул, графиня Солсбери, около 1530. Правоверная католичка, она течение многих лет была другом Екатерины Арагонской и гувернанткой принцессы Марии; она осталась с королевой после ее разводаВ действительности ее имя уже в 1520 году связывалось с именем Джеймса Батлера в матримониальном торге, который должен был положить конец спорам о наследовании ирландского графства Ормонд. Томас Батлер, предшествующий граф, умер в 1515 году, что определило тяжбу между его наследником по мужской линии сэром Пиерсом Батлером и основными наследниками — сэром Джеймсом Сент-Леджером и сэром Томасом Болейном. В 1520 году дядя Анны и шурин сэра Томаса, граф Серрей, был лейтенантом Ирландии и получил от короля инструкции решить этот спор в пользу Болейна. Однако Серрей обнаружил, что сэр Пиерс абсолютно непреклонен, а местная община во многом на его стороне, в то время как позиция короля была непрочной и его собственные возможности недостаточны. Поэтому он предложил брак между сыном сэра Пиерса, Джеймсом, и дочерью сэра Томаса как более или менее дружеский компромисс. Джеймс в то время находился при кардинале Уолси, и кардинал постарался способствовать этому союзу. Он не свершился по целому ряду причин, связанных с тонкостями ирландской политики, и только в 1529 году сэр Томас Болейн наконец обеспечил себе этот титул Ормонда. Между тем незамужняя и весьма привлекательная как партия Анна Болейн была допущена к английскому двору в начале 1522 года. Ее первое публичное появление произошло на празднестве, связанном с турниром в последний день масленицы — взятием Chateau Verte, во время которого Анна предстала в виде аллегорической фигуры Упорства. Ее сестра Мария изображала на этом же празднике Доброту, а герцогиня Саффолк (давно вернувшая себе милость) — Красоту[49]. В отличие от сестры короля, Анна не была красавицей, как позже все считали, даже менее хорошенькой, чем ее сестра или Елизавета Блаунт. Однако она отличалась чрезвычайной привлекательностью и выделялась на любом фоне. Она была высокого роста, темноволосой, с благородной посадкой головы, но по существу эта привлекательность в определенной мере состояла в ее приобретенной французской изысканности, а также в своеобразном животном магнетизме, суть которого трудно объяснить, но который, возможно, является попросту сексапильностью.
Довольно странно, но сэр Томас после неудачи, постигшей проект брака с Батлером, не сразу начал переговоры по поводу своей дочери. Это не было связано с тем, что она привлекла внимание короля. На этой стадии не она, а Мария делила королевское ложе. Скорее всего, будучи очень умной девушкой, она ясно дала понять, что больше не желает быть отвергнутой. Без сомнения, она нисколько не скучала. Игра в куртуазную любовь, изобретенная трубадурами из Лангедока за четыре столетия до этого и возродившаяся среди бургундского рыцарства, столь любимого Тюдорами, предлагала широкое поле действий молодой женщине, одаренной остроумием. Екатерина никогда не имела реальной возможности ей предаваться. При английском дворе ее знали только как королеву, не считая случайностей, которые ей были дозволены, и хотя сам Генрих одарял ее вниманием, никому больше не дозволялось делать то же самое. Однако ее дамы, в особенности незамужние, скорее всего с удовольствием приняли во всем этом участие. При дворе всегда было мало женщин, и его постоянным врагом была скука, так что эта относительно безвредная игра была очень популярна, и королевских фрейлин всегда осаждали кавалеры[50]. Обычно обмен комплиментами и подарками, замысловатый диалог и тайные свидания мало что значили, в особенности потому, что число игроков-мужчин превышало число женщин в пропорции пять или шесть к одной. Анна, которой после возвращения из Франции было отведено место в штате Екатерины, была исключительно искусным игроком, в гораздо большей мере, чем обычно требуется. Это могло иметь плачевные последствия. Согласно церемониймейстеру Уолси, Джорджу Кавендишу, она походя ввергла несчастного Генри Перси в безрассудную страсть. Перси, который был сыном и наследником графа Нортумберленда, жил в это время в резиденции Уолси (между 1522 и 1524) и был довольно неловким юношей. К тому же он по контракту должен был жениться на Марии Тальбот, дочери графа Шрусбери. Все это завершилось своего рода скандалом и опалой несчастного юноши[51].
