Вольдемар Балязин - Правительницы России
У Константина уже в раннем детстве проявились многие качества отца: он был вспыльчив, упрям, жесток. Когда однажды один из наставников — Лагарп — пожаловался на нежелание Константина выполнять любые, даже самые простые задания, тот в припадке бешенства укусил Лагарпу руку. В другой раз, когда другой его воспитатель — Остен-Сакен — заставлял своего питомца читать, Константин дерзко ответил:
— Не хочу читать, и не хочу потому именно, что вижу, как вы, постоянно читая, глупеете день ото дня.
Новые звёздочки на дворцовом небосклоне
В декабре 1777 года Екатерине шёл сорок восьмой год, и по меркам того времени она была уже далеко не молодой женщиной. И как раз в это время при дворе начала созревать ещё одна интрига — новоявленный фаворит императрицы, не отметивший ещё первой годовщины своего «случая», Семён Гаврилович Зорич, решился учинить афронт несокрушимому сопернику Григорию Александровичу Потёмкину.
Пребывая вместе с ним и Екатериной в Царском Селе, он затеял ссору и даже вызвал Потёмкина на дуэль, но поехал не на место поединка, а за границу, куда его мгновенно отправила Екатерина. А по возвращении осенью 1778 года ему велено было постоянно проживать в Шклове.
Зорич поселился в старом замке польских графов Ходкевичей, отделав его с необычайной пышностью и устроив в своём доме беспрерывный праздник. Балы сменялись маскарадами, пиры — охотой, над замком чуть ли не каждую ночь горели огни фейерверков, по три-четыре раза в неделю устраивались спектакли, а в парке и садах крутились карусели, устраивались катания на тройках, народные гулянья и непрерывные приёмы гостей.
Дважды Зорича навестила Екатерина, когда весной 1780 года приезжала в Могилёв, и была встречена бывшим фаворитом с необычайной торжественностью и роскошью.
Для того чтобы завершить и эту сюжетную линию и более к Зоричу не возвращаться, скажем, что его дальнейшая жизнь сложилась не лучшим образом. Зорич был азартным карточным игроком, причём имел нелестную репутацию шулера. К его грандиозным проигрышам вскоре примешалась и афера с изготовлением фальшивых ассигнаций, которые печатали гости Зорича — польские графы Аннибал и Марк Зановичи. Расследование скандальной истории было поручено Потёмкину. Он приехал в Шклов, арестовал обоих сиятельных братьев, а Зорича уволил в отставку.
Лишь после смерти Екатерины сменивший её на троне Павел в январе 1797 года вернул Зорича в армию, но уже в сентябре за растрату казённых денег его снова уволили, на сей раз окончательно.
На месте отставленного Зорича появился ещё один избранник — двадцатичетырёхлетний кирасирский капитан Иван Николаевич Римский-Корсаков. Он оказался первым в конкурсе претендентов на должность фаворита, победив ещё двух офицеров — немца Бергмана и побочного сына графа Воронцова — Ронцова. (У русских аристократов существовал обычай давать своим внебрачным, но признаваемым ими сыновьям так называемые усечённые фамилии, в которых отсутствовал первый слог родовой фамилии. Так, сын князя Трубецкого носил фамилию Бецкой — о нём упоминалось здесь, как о мнимом отце Екатерины II. Сын князя Репнина назывался Пнин, Воронцова — Ронцов, Елагина — Агин, Голицына — Лицын. Румянцева — Умянцов).
Все трое соискателей милостей императрицы были представлены Екатерине Потёмкиным, и она остановила свой выбор на Корсакове.
Гельбиг рассказывает, что Екатерина вышла в приёмную, когда там уже ждали её назначенные к аудиенции и Бергман, и Ронцов, и Корсаков. Каждый из них стоял с букетом цветов, она милостиво беседовала сначала с Бергманом, потом с Ронцовым и, наконец, с Корсаковым. Необыкновенная красота и изящество последнего сделали его единственным претендентом на её сердце.
Екатерина улыбнулась всем, но с букетом цветов к Потёмкину отправила Римского-Корсакова. Потёмкин всё понял, и выбор был им утверждён. Потрясённая красотой нового фаворита, Екатерина писала барону Гримму, считавшему этот новый альянс её обычной прихотью: «Прихоть? Знаете ли Вы, что это выражение совершенно не подходит в данном случае, когда говорят о Пирре, царе Эпирском (таким было прозвище Корсакова), об этом предмете соблазна всех художников и отчаяния всех скульпторов. Восхищение, энтузиазм, а не прихоть возбуждают подобные образцовые творения природы! Произведения рук человеческих падают и разбиваются, как идолы, перед этим перлом создания Творца, образом и подобием Великого (то есть Бога)! Никогда Пирр не делал ни одного неблагородного или неграциозного жеста или движения. Он ослепителен, как Солнце, и, как оно, разливает свой блеск вокруг себя. Но всё это в общем не изнеженность, а, напротив, мужество, и он таков, каким бы Вы хотели, чтобы он был. Одним словом, это — Пирр, царь Эпирский. Всё в нём гармонично, нет ничего выделяющегося. Это — совокупность всего, что ни на есть драгоценного и прекрасного в природе; искусство — ничто в сравнении с ним; манерность от него за тысячу вёрст».
Через день после победы в конкурсе фаворитов в Царском Селе появился новый флигель-адъютант, вскоре ставший прапорщиком кавалергардов, что соответствовало генерал-майору по армии, затем — камергером и вскоре — генерал-адъютантом. Обладая удивительно красивой внешностью, Иван Николаевич имел к тому же прекрасный голос и очень хорошо играл на скрипке. Однако Екатерине всего этого оказалось недостаточно, ибо кроме приятного голоса и великолепной внешности она ценила ещё и хороший ум и довольно прочное постоянство, а этого-то как раз у Римского-Корсакова не было. Как-то, разговаривая с одним из братьев Орловых, Екатерина сказала, что Иван Николаевич поёт, как соловей. На что Орлов возразил ей:
— Это правда, но ведь соловьи поют только до Петрова дня.
И тонкое замечание Орлова оказалось пророческим — век фаворита оказался равным двум годам: он был отставлен от двора в октябре 1779 года.
Что же касается ума и образованности Корсакова, то лучше всего об этом свидетельствует такой случай: когда Екатерина подарила Корсакову особняк на Дворцовой набережной, купленный ею у Васильчикова, то новый хозяин решил завести у себя хорошую библиотеку, подражая просвещённым аристократам и императрице. Выбрав для библиотеки большой зал, Корсаков пригласил известного книготорговца и велел ему привезти книги.
— Извольте же дать мне список тех книг, кои вы желаете, чтобы я привёз вам, — сказал книготорговец.
Фаворит ответил:
— Об этом я не забочусь — это ваше дело. Скажу только, что внизу должны стоять большие книги, а чем выше, тем они должны быть меньше, точно так, как у государыни.
При таком уме Корсаков рискнул интриговать против Потёмкина, но «Циклоп» буквально в одночасье прихлопнул его, убив к тому же сразу двух зайцев.
Постоянным врагом и соперником Потёмкина был фельдмаршал Румянцев, чья сестра, графиня Брюс, являлась, как мы знаем, самой доверенной конфиденткой Екатерины. Неосторожный и влюбчивый Корсаков начал волочиться за графиней, о чём тотчас же донесли Потёмкину, и тому не стоило труда создать ситуацию, пагубную для обоих. Как только Екатерина узнала об этой связи, она тут же отправила неверную подругу в Москву, а Корсакова оставила в Петербурге из-за болезни, которая, кстати сказать, была мнимой.
Не прошло и месяца, как в Петербурге появились только что приехавшие из Парижа сорокашестилетний граф Строганов и его юная жена Екатерина Петровна, урождённая княжна Трубецкая. Корсаков тут же увлёкся молодой и красивой женщиной и вскоре уехал из Петербурга в Москву, понимая, что терпение императрицы не беспредельно.
Следом за ним, к удивлению многих, направилась в Москву и графиня Строганова, где у её обманутого мужа был роскошный дом, который великодушный супруг подарил ей. А кроме того, граф предоставил ей богатую подмосковную усадьбу Братцево и пожизненное денежное содержание. Когда же — через двадцать лет после всего случившегося — император Павел сослал Корсакова в Саратов, графиня Екатерина Петровна поехала за ним и туда.
По свидетельству князя Долгорукова, Екатерина Петровна была «женщина характера высокого и отменно любезная. Беседа её имела что-то особо заманчивое, одарена прелестями природы, умна, мила, приятна. Любила театр, искусство, поэзию, художество... Была очень живого характера».
Так что двадцатипятилетнему Ивану Николаевичу было на что менять пятидесятилетнюю императрицу, да и у супругов Строгановых разница в возрасте была столь же значительной.
И потому, надо полагать, ни Римский-Корсаков, ни Строганова не сожалели о содеянном, тем более что Екатерина оставила своему бывшему фавориту и дом на Дворцовой набережной, и множество драгоценностей, оцениваемых в 400 тысяч рублей. Гельбиг считал полученные Корсаковым суммы ещё большими, простирая их размер до 720 тысяч рублей.
