Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 1
— Не может быть, — твердила она, — ему следует получить все обратно. Ни у кого не хватит жадности забрать его имущество, после того как его помиловали. А что до этого Инч-Грэббита, я, право, иной раз из-за него жалею, что я действительно не колдунья, но боюсь, как бы враг рода человеческого не поймал меня на слове.
Уэверли дал ей денег и обещал, что ее преданность будет щедро вознаграждена.
— Не может для меня быть лучшей награды, как увидеть, что мой старый хозяин и мисс Роза вернулись и получили свое.
Уэверли простился с ней и вскоре стоял уже под Патмосом барона. Он тихо свистнул. Старик услышал его, осторожно высунул голову из пещеры и стал осматриваться, словно старый барсук, выглянувший из норы.
— Что-то вы сегодня рановато пришли, мой славный друг,— сказал он спускаясь,— сдается мне, красные мундиры не били еще зори, и мы пока не в безопасности.
— Чем раньше узнаешь добрую весть, тем лучше! — воскликнул Уэверли и с восторгом сообщил барону счастливые вести. Старик на мгновение замер в безмолвной молитве, а затем воскликнул:
— Слава богу! Я еще увижу свою дочку!
— И, надеюсь, вам никогда больше не придется с ней расставаться, — сказал Уэверли.
— Уповаю в этом на бога, если только мне не придется добывать ей пропитание, — мои дела ведь в очень шатком положении; но что значат земные блага!
— А если бы, — скромно произнес Уэверли,— нашлось средство оградить мисс Брэдуордин от превратностей судьбы и обеспечить ее положение в обществе, к которому она принадлежит по рождению, разрешили ли бы вы вашей дочери занять его, дорогой барон, сделав таким образом одного из ваших друзей счастливейшим из смертных?
Барон повернулся и посмотрел на него очень серьезно.
— Да,— продолжал Эдуард, — я только тогда перестану считать себя изгнанником, когда вы разрешите проводить вас в Духран и...
Барон, казалось, призвал на помощь все свое достоинство, чтобы подобающим образом ответить на то, что он в былое время назвал бы предложением союзного договора между домами Брэдуординов и Уэверли. Но все его усилия ни к чему не привели: отец взял верх над бароном; родовая гордость и титул — все было сметено: от радостного удивления лицо его даже слегка передернулось. Он всецело отдался своим чувствам и бросился на шею Уэверли, восклицая сквозь рыдания:
— Сын мой! Сын мой! Если бы мне пришлось обыскать весь свет, я выбрал бы именно вас!
Эдуард обнял его также с большой теплотой, и некоторое время они не говорили ни слова. Наконец молчание нарушил Эдуард:
— А мисс Брэдуордин?
— У нее никогда не было другой воли, кроме воли ее отца; а кроме того, вы приятный молодой человек, честных правил и хорошего рода; нет, она никогда не выходила из моей воли, но и в лучшие свои времена я не мог бы желать ей более подходящего жениха, чем племянник моего доброго старого друга сэра Эверарда. Но я надеюсь, мой милый друг, что в этом деле вы поступаете вполне обдуманно? Надеюсь, вы заручились согласием ваших друзей и родственников, в особенности дяди, который для вас in loco parentis.[238] А мы должны с этим считаться.
Эдуард заверил его, что сэр Эверард почтет за честь тот лестный прием, который встретило его предложение, и что оно имеет полнейшее его одобрение, в доказательство чего вручил барону письмо полковника Толбота. Барон прочел его с большим вниманием.
— Сэр Эверард, — сказал он, — всегда отдавал предпочтение чести и благородному происхождению перед богатством; но ему, собственно, никогда не приходилось домогаться благосклонности Diva Pecunia.[239] Однако сейчас я жалею, раз уж этот Малколм оказался отцеубийцей, ибо лучшего названия я ему не подберу, что вздумал отчуждать родовое наследство... Я жалею (он обратил глаза на уголок крыши, видневшийся из-за деревьев), что не оставил Розе эту старую развалину с прилегающими землями. А между тем,— продолжал он более веселым тоном, — может быть, так и лучше; ибо в качестве барона Брэдуордина я мог бы счесть своим долгом настаивать на некоторых условиях в отношении имени и герба, между тем как теперь, когда я безземельный лэрд с дочерью-бесприданницей, никто не бросит мне в упрек, что я от них отступился.
«Хвала небу, — подумал Эдуард, — что сэр Эверард не слышит этих рассуждений! Нет сомнения, что три горностая passant и медведь rampant вцепились бы друг в друга!» После чего он со всей горячностью влюбленного юноши заверил барона, что собственное счастье он ищет только в руке и сердце Розы и столь же доволен согласием ее отца, как если бы тот пообещал за дочерью графский титул.
К этому времени они дошли до Малого Веолана. Гусь уже дымился на столе, а приказчик размахивал ножом и вилкой. Между ним и его патроном произошла радостная встреча. На кухне тоже собрались гости. Старая Дженнет заняла место у камелька, Дэви состоял при вертеле и завоевал своим искусством бессмертную славу. Даже Бэна и Баскара приказчик на радостях накормил до отвала, и теперь они лежали на полу и храпели.
На следующее утро старый лэрд и его юный друг отправились в Духран, где барона уже ждали, так как почти единодушное заступничество всех его шотландских друзей, которые ходатайствовали за него перед правительством, увенчалось успехом. Симпатии к нему носили столь сильный и всеобщий характер, что, пожалуй, удалось бы отстоять и его имение, если бы оно не перешло в хищные руки его недостойного родича, который воспользовался своим наследственным правом после осуждения лэрда и не мог его лишиться даже в случае помилования прежнего владельца. Старый джентльмен, однако, с обычным присутствием духа заявил, что он гораздо больше ценит доброе мнение своих соседей, нежели восстановление в своих правах in integrum,[240] если бы даже оно могло осуществиться.
Мы не будем пытаться описывать встречу отца с дочерью, так горячо любивших друг друга и разлученных при таких жестоких обстоятельствах. Еще меньше будем мы доискиваться причин, заставивших щеки Розы так густо покраснеть в тот момент, когда с ней поздоровался Уэверли. Не будем также стараться выяснить, проявила ли она любопытство по поводу причин, побудивших нашего героя приехать в Шотландию в такую пору. Мы даже не станем докучать читателю описанием довольно обыденных подробностей ритуала предложения, как он практиковался шестьдесят лет назад. Достаточно сказать, что под наблюдением такого строгого педанта, каким был барон, все произошло по форме. О намерении Уэверли он взялся объявить своей дочери на следующее утро. Роза выслушала его с подобающей степенью девичьего смущения. Молва, впрочем, утверждает, что Эдуард накануне вечером, в то время как общество любовалось тремя перевитыми змеями, из которых бил садовый фонтан, нашел пять минут, чтобы уведомить ее о предстоящих событиях.
Пусть мои прелестные читательницы решают сами, но лично я никак .не могу себе .представить, как о таком важном деле можно было переговорить за столь короткий срок; подобный разговор при обычной манере барона излагать свои мысли занял бы не менее часа.
Теперь Уэверли уже официально считался женихом. Когда садились обедать, хозяйка кивками и улыбками указывала ему на место рядом с мисс Брэдуордан, а когда распределяли игроков за карточным столом, он всегда был ее партнером. Если он входил в комнату, та из четырех мисс Рубрик, которая сидела рядом с Розой, желая освободить ему место около нее, внезапно вспоминала, что оставила свой наперсток или ножницы в другом конце комнаты. А иной раз, когда по соседству не было ни мамаши, ни папаши и некому было их одернуть, девицы позволяли себе исподтишка немножко похихикать. Старый лэрд Духран время от времени также отпускал насчет жениха с невестой какую-нибудь шутку, а старая леди — замечание. Даже барон — и тот не оставался в долгу, но тут Розу могла смутить лишь непонятность высказывания, так как остроумие свое барон облекал в какую-нибудь подходящую к случаю латинскую цитату. Даже у лакеев лица расплывались в слишком широкой улыбке; горничные хихикали, пожалуй, слишком громко; и все в доме, казалось, были проникнуты несколько назойливым сочувствием к происходящему. Алиса Бин Лин, прелестная дева из пещеры, после несчастья, как она выражалась, с ее отцом поступившая к Розе горничной, улыбалась и подмигивала не хуже других. Роза и Эдуард, однако, выносили все эти мелкие неприятности точно так, как выносили их все влюбленные и до и после них, и, вероятно, находили себе какое-то вознаграждение, поскольку никто не слышал, чтобы в конечном счете они чувствовали себя особенно несчастными за те шесть дней, которые Эдуард провел в Духране.
Наконец было решено, что Эдуард отправится сначала в Уэверли-Онор, чтобы подготовить все для свадьбы, затем оттуда — в Лондон, хлопотать о своем помиловании, и как можно быстрее вернется в Духран за невестой. По дороге он собирался заехать к полковнику Толботу, но самой его главной целью было узнать о судьбе несчастного вождя Мак-Иворов, посетить его в Карлейле и попытаться выхлопотать ему если не прощение, то хоть замену или смягчение наказания, к которому его почти наверно должны были присудить; а если уж ничего не удастся сделать, предложить несчастной Флоре убежище у Розы или каким-либо другим образом помочь ей в выполнении ее планов. Судьба Фёргюса казалась предрешенной. Эдуард пытался уже заинтересовать в его пользу своего друга полковника Толбота, но тот достаточно ясно дал ему понять, что в этих делах он уже исчерпал весь свой кредит.
