Валентин Пикуль - Через тернии – к звездам. Исторические миниатюры
– Дуняшечка… ангелочек ты мой, – говорил Соколов жене. – Всех бойцов столицы имперской я уже побил, отчего местные даже играть со мною боятся. Но сказывают, что в Москве проживает дворянин Кологривов, который наперед указывает: вот на этом месте доски мат сделаю… Ходят слухи, будто Кологривов с нечистой силою знается, у него фигуры сами по доске скачут, как бесенятки, а в Париже он обыграл даже великого Филидора.
– Так не давиться ж тебе от зависти! – отвечала жена…
Черт явился в самый канун дня Крещения – 5 января 1789 года. На дворе мела страшная вьюга, углы дома потрескивали от лютого мороза, а с колокольни Симеоновской церкви как раз отбили полночь – самое время, чтобы черт явился из преисподней.
Соколов трудился над партией из трактата Стамма, но решить комбинацию не мог, и в сердцах он невольно воскликнул:
– Да здесь и сам черт не разберется!
– Почему же? – злорадно рассмеялись в соседней комнате. – Нет такого дела, в котором бы черти не разобрались…
Соколов, перепуганный, стал окликать лакеев:
– Оська… или ты, Филька! Кто там есть? Сюда, сюда…
Но дверь открылась, и перед законником предстало нечто косматое с огненным взором на черном лице, а лоб чудовища был украшен кривыми завитками рогов.
– Не кричи, – усмехнулся черт, прожигая хозяина своими глазищами, – и не бойся меня. Я давно слышал о твоей громкой славе, решив на себе испытать, каково ты играешь?
Соколов не сразу обрел дар речи, спрашивая:
– Да как ты в дом-то попал, ежели ворота заперты?
– А мы, черти, умеем проникать через щели. Это, кстати, совсем нетрудно, но секретов своего благородного ремесла мы профанам не разглашаем. Начнем игру, – сказал черт, элегантно вильнув хвостом. – Время позднее, а мне к утру надобно быть в Мадриде, чтобы устраивать мерзости в королёвском Эскуриале…
Тряскими руками Соколов расставил фигуры:
– Откуда изволили прибыть, Асмодей Асмодеевич?
– Из Аравии… или не видишь, как почернело мое лицо?
Договорились играть три партии, но черт поставил условие: в случае проигрыша Соколов три года не должен играть, а еще тридцать лет не будет рассказывать о своем поединке с чертом.
– А чем я докажу, что играл с вашим сатанинским преподобием?
В руке Асмодея что-то загадочно сверкнуло:
– Я подарю тебе талисман, который достался мне от индийского брамина, потомка того дьявола, который придумал шахматы. Кстати, ты напрасно мучился над задачкой из Стамма… смотри! Мат делается с семи ходов… вот так, видишь?
Иван Алексеевич убедился, что ему повезло на партнера, упустить такой случай нельзя. Стали играть, и первую партию черт мгновенно спроворил в свою пользу. Во второй Соколов решил не сдаваться, весь в небывалом напряжении рассудка, но черт в три хода сделал ему шах и мат. В третьей партии Иван Алексеевич сам прижал черта, утверждаясь пешками в центре, а фигуры правого фланга двигал в атаку. Черт, почуяв неладное, заметался в поисках спасительных ходов, но Соколов стоял крепко и даже пожертвовал конем, дабы лишить дьявола двух его последних пешек. Через сорок ходов Соколов понял, что выигрыш останется за ним. Но тут черт проклятый, в раздумье обвив хвостом ножку стула, призадумался, а подумав, объявил:
– Делаю тебе мат – на двадцать втором ходу…
И сделал! После чего надел на палец Соколова сверкающий перстень и, победно захохотав, исчез, сказав на прощание:
– Но помни о нашем уговоре. Три года и тридцать лет!
…Иван Алексеевич овдовел в 1816 году; сам же он скончался уже в царствование Николая I, пребывая последние годы жизни в высоком звании сенатора. Человек глубоко верующий, он три года не подходил к шахматам и тридцать лет молчал о встрече с дьяволом. Кстати, у него была взрослая дочь, в браке за чиновником Петровым, и об игре с Асмодеем сенатор поведал своему внуку Саше Петрову, которому заодно уж подарил и чудесный талисман – перстень, доставшийся от дьявола.
Напрасно Саша Петров пытался доказать деду:
– Этим дьяволом мог быть только москвич Кологривов, который желал надолго похитить твою столичную славу, для чего и прикатил в Петербург под самое Крещенье, наряженный чертом…
– Нет, нет, нет, – не верил Соколов внуку, – я ведь его, нехристя, как сейчас вижу… с рогами! Глазищи у него – во такие, словно плошки. А вони-то, вони после него осталось… Ведь потом целый день комнаты проветривали!
Александр Дмитриевич Петров, внук великого шахматиста, родился на исходе бурного XVIII столетия – в деревеньке Бисерово, что близ городка Опочки на тишайшей Псковщине. Дедушка подарил младенцу шахматы, и других игрушек ребенок не знал, зато в семилетнем возрасте обыгрывал папочку, который немало тому дивился и даже фыркал обиженно, говоря жене:
– Драть бы его… чина родительского не пощадил!
Саша учился в частном пансионе Петербурга, беспощадно обыгрывая однокашников; на старости лет Петрову вспоминалось: “Детское самолюбие укоренило во мне мысль о том, что я играю лучше всех на свете и что в шахматах я так же силен, как и Наполеон на поле битвы”. Это убеждение оставалось несокрушимо до тех пор, пока дедушка Соколов не сказал ему:
– Садись напротив! Ладью свою отдаю тебе вперед.
– Желаю играть на равных, дедушка, без уступок.
– Вот обыграй меня, так и будешь на равных…
Следующая фраза Ивана Алексеевича была такова:
– Плачь, внучек, рыдай! Не стыдись – мы же родня…
Весь в слезах, внучек покинул деда, а придя домой, восстановил в памяти проигранную партию, упрекая себя в “живости и опрометчивости”. Дедушка-то орудовал одними пешками, а Саша надеялся обыграть его офицерами… Среди ночи входила рассерженная мать, разбрасывала с доски фигуры, говоря:
– Марш в постель! Не бери с деда дурных примеров…
Миновал еще год, и Саша объявил дедушке мат.
– Молодец, стервец! – похвалил внука Соколов. – Родного деда не пожалел, хоть самому плачь… экий пострел!
Саше Петрову было тогда одиннадцать годочков.
Матушка вскоре и сама поняла, что карьере сына шахматы не повредят; узнав, что ее сыночка желают видеть очень важные господа, она справила ему новую курточку с позлащенными пуговицами, звали куафера, чтобы завил ему волосы. Саша играл в доме сенатора Баранова, составив партию с драматургом Копьевым, играл с ним и выиграл! Знатные гости аплодировали. Затем его звал к себе писатель Николай Брусилов, тогдашний губернатор в Вологде, и, проиграв отроку, он восклицал:
– Да откуда голова у тебя такая? Не дадим голове пропасть. Приходи завтра. Определим в канцелярию статс-секретаря…
Так, в возрасте 14 лет Саша сделался чиновником. Но однажды, будучи в гостях у шталмейстера Федора Самарина, довелось ему повстречать мощного противника. Это был какой-то калмык, едва говоривший по-русски. “В жизни не случалось видеть столь сильного игрока”, – вспоминал Петров, признавая, что, если б не его знания книжной премудрости о шахматах, пришлось бы сдаться перед силой, ума дикого сына вольных степей. Однако выстоял, и скоро в Петербурге его называли “наш русский Филидор”.
Дедушка Соколов быстро дряхлел, готовясь к смерти, но, радуясь успехам внука, он порою внушал ему:
– Теории игроков только портят. До сути сам доходи, дабы не устрашаться в хаосе неисчислимых шахматных комбинаций, а книги оставь… от них и голова на пупок завернется.
Однако Петров уже мечтал сам стать автором книги о таинствах шахматных откровений. В эти годы, годы его победоносной младости, шахматистов приманивал дом чиновника Василия Васильевича Погодина, у которого собирались сильнейшие игроки Петербурга. Сам хозяин дома, видный чиновник, был близок к декабристам, до конца своих дней не прерывая с ними дружеских отношений. Собирались у него по средам и пятницам, а слава погодинских вечеров была такова, что шахматные доски скоро потеснили в Петербурге даже ломберные столы и бильярды. Петров частенько навещал Погодина и в другие дни, а играть им мешала дочка Василия Васильевича – еще маленькая Санечка, иногда засыпавшая на софе под говор их рассуждений. Конечно, глядя на уснувшую девочку, Александр Дмитриевич не мог знать, что это спит его будущая жена. Позже он сам писал: “Эта малютка сделалась царицей души моей, шахматам я обязан всем счастием моей жизни”.
В 1824 году Петров издал книгу о шахматной игре с портретом Филидора на фронтисписе. Не знаю, как реагировал на это дедушка Соколов, и не знаю, что сказал Пушкин, принявший книгу в дар от автора с такой надписью: “Милостивому Государю Александру Сергеевичу Пушкину в знак истинного уважения”. Думаю, поэт принял книгу хорошо, ибо Петров судил в ней о теориях Филидора, а поэт ценил этого мастера, сам играл в шахматы.
Дедушка Иван Алексеевич говаривал внуку:
