Владимир Понизовский - Заговор генералов
Он отбросил в заросли бесполезную дурацкую саблю, но наган достал, проверил барабан, взвел курок. Хотя решил: если подойдут, сопротивляться не будет. Поднимет руки и взмолится, чтобы пощадили.
Время тянулось изнурительно медленно. Наконец солнце начало скатываться за лес. И тут за изгибом оврага он уловил шорох. Поначалу решил: зверь. Может, мышь. Потом с края оврага послышался стон. Голос звучал все сильней, перерастая в прерывистый вой. Волк!.. Мурашки побежали по спине, закололо в пальцах.
— Помогиииите!..
Человек!.. Катя облегченно вздохнул. Но тут же окатило новым приступом страха: услышат там! Что делать? Подползти? А вдруг раненый заставит, чтобы он тащил его на себе с поля?.. Может, он вооружен?.. Прикончить? Голыми руками не сможет. А стрелять — услышат те… Какого дьявола раненый, вместо того чтобы тихо подыхать, вопит?.. Скорей бы стемнело!..
Он посмотрел через кусты и, к ужасу своему, увидел, как с холма кто-то бежит. Вот и конец… Пригляделся. Невысокая фигурка. Юбка, стеганка, красная косынка. И вдруг, как ударило, узнал: Надежда!..
Отползти… Зарыться в траву… Вот уж крупно ее лицо. Темные брови. Разгоряченные щеки. Бег ее замедлился. Девушка начала вглядываться в кусты. Ему почудилось: увидела! Сейчас крикнет, позовет своих!.. Ах так? Плебейка! Рвань!..
Он поднял наган и трясущейся рукой начал сквозь ветки кустов ловить ее на мушку. Ствол револьвера плясал. Тогда он ухватил рукоять двумя руками. Мушка уперлась в красное пятно косынки, поддела его на свое острие, как яблоко мишени в тире.
Он нажал тугой спусковой крючок. Почувствовал отдачу. Снова нажал. Нажимал, пока не осталось ни одного патрона в барабане и уже не было видно сквозь ветви кустов маленькой фигурки.
С холма к оврагу бежали люди.
ЭПИЛОГ
31 марта 1918 года
Военный совет начался около полуночи и затянулся почти до рассвета. В узкой и тесной комнатке фермы Екатеринодарского сельскохозяйственного общества собрались главнокомандующий «Добровольческой армией» генерал Корнилов, генералы Алексеев, Деникин, Романовский, Марков, Богаевский, кубанский атаман Филимонов и единственный штатский — Родзянко.
Настроение у всех было подавленное. Еще три дня назад им всем казалось, что Екатеринодар — столицу кубанского казачества — они возьмут с ходу. Споры вызывало лишь, кого назначить генерал-губернатором и как скоро, передохнув и пополнив полки, двинуть армию на Москву.
Пластуны Улагая, конница генерала Эрдели, «ударники» Кутепова и отряд «белого дьявола» сотника Грекова с ходу одолели левобережные плавни, форсировали Кубань, вскарабкались на крутой правый берег, захватили станицу Елисаветинскую, эту ферму и потеснили большевиков до самых пригородов Екатеринодара. До предместий его оставалось каких-нибудь три версты. Корнилов уже распорядился выслать вперед квартирьеров, чтобы те подобрали помещения для штаба, и лишь на несколько часов решил задержаться на ферме.
Но тут началось! Контратака за контратакой, бешеный артобстрел. По всей вероятности, на подмогу красной пехоте подошли бронепоезда. Наступление корниловцев захлебнулось, остановилось. Затем полки начали пятиться, таять на глазах.
А сзади — Корнилову и всем другим было известно — поджимают красные дивизии, преследующие «Добровольческую армию» от самого Ростова.
Сейчас генералы докладывали:
— Потери чрезвычайно высоки, особенно в офицерском составе.
— Снаряды и патроны на исходе.
— Усилилось дезертирство добровольцев, казаки расходятся по своим станицам.
— Раненых перевалило за полторы тысячи… Молчал один Родзянко. Он сидел, опустив голову, и сопел в усы. Главнокомандующий обвел своих сподвижников налитыми кровью глазами:
— Каково же ваше мнение, господа?
— Мы на пределе сил.
— Об Екатеринодар мы разобьемся.
— Неудача штурма вызовет катастрофу.
— Даже взятие города, с неминуемыми новыми потерями, приведет к распылению армии…
Только генерал Алексеев упрямо заявил:
— Надо продолжать штурм. Корнилов хрипло прокашлялся:
— Да. Хотя положение тяжелое, я не вижу другого выхода, как взятие Екатеринодара. Поэтому я решил завтра на рассвете атаковать по всему фронту. Вы свободны, господа.
Генерал Марков поднялся и громко, так, чтобы услышали другие, сказал:
— Наденьте чистое белье, у кого есть.
Деникин подождал, пока все выйдут. Подошел к главнокомандующему:
— Лавр Георгиевич, почему вы так непреклонны? Корнилов пробуравил его жгучим взглядом:
— Другого выхода нет. Если Екатеринодар не возьмем, я пущу себе пулю в лоб.
2Много воды утекло с минувшего августа семнадцатого года, с памятного «корниловского мятежа», а вот и снова собрались вместе все участники тех событий… Удивительные шутки выкидывает история!
Тогда, первого сентября, генерал Алексеев приехал в Ставку и по настойчивому требованию из Питера вынужден был арестовать Корнилова и Лукомского. Впрочем, арест был домашний. Но прибывшие несколькими часами спустя члены Чрезвычайной следственной комиссии «заточили» главковерха, его начальника штаба и других генералов в могилевскую гостиницу «Метрополь», выставив двойной караул. Внутри — преданных Корнилову текинцев, а снаружи георгиевцев. Допросов с арестованных снимать не стали, попросили лишь написать свои объяснения.
Между тем еще накануне, тридцать первого августа, Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов — впервые за все время своего существования с февральских дней — принял предложенную ЦК большевистской партии резолюцию «О власти», возрождавшую, по существу, в новом качестве лозунг «Вся власть Советам!» Результаты этого голосования центральный орган большевиков газета «Рабочий путь» оценила как исторический поворот. Принятие большевистской резолюции коренным образом меняло всю политику столичного Совдепа. Через шесть дней подобную же резолюцию приняло и объединенное заседание Московских Советов рабочих и солдатских депутатов. Это означало, что на сторону ленинцев перешел второй крупнейший Совдеп республики и начался повсеместный процесс большевизации Советов. Владимир Ильич раскрыл значение этой победы: «…большинство в столичных Советах есть плод развития народа в нашу сторону»;
«Получив большинство в обоих столичных Советах рабочих и солдатских депутатов, большевики могут и должны взять государственную власть в свои руки». Собственно, точно так же поняли это событие и противники. «Ленин приближается!» — ударила в колокола буржуазная газета «День».
Армия же, получая вести из Могилева, волновалась: «За измену родине и свободе мятежники-генералы должны подлежать одинаковой ответственности с солдатами! Высшая мера наказания — заслуженное возмездие предателям!» Комиссары Временного правительства сообщали Керенскому: «Настроение в частях таково, что иное наказание, чем смерть, может вызвать в войсках массовый вооруженный протест!» Одновременно армия требовала замены генерала Алексеева. Министр-председатель без всякого сожаления назначил на его место генерала Духонина.
Верный своей любви к красивым фразам, он изрек:
— Я никогда не сомневался в любви Корнилова к родине. Не в злой воле, а в малом знании и в великой политической неопытности причина его поступков, грозивших государству немалыми потрясениями. — И патетически добавил: — Он должен быть казнен, но, когда это случится, я приду на могилу, принесу цветы и преклоню колена перед русским патриотом!
Однако приводить в исполнение свои цветистые угрозы он не собирался. Из Могилева «узники» «Метрополя» были переведены в старую польскую крепость Быхов и размещены в бывшей женской гимназии под тем же текинско-георгиевским конвоем. Перед отбытием из Могилева Корнилов передал своего любимого коня адъютанту, корнету-текинцу, со словами:
— Берегите его. Он еще послужит мне.
В армии продолжали роптать. «Глубоко возмущает массы солдат то, что председатель следственной комиссии Шабловский ведет себя и высказывается в печати скорее как адвокат обвиняемых, чем как беспристрастный представитель судебной власти».
Неотвратимо надвигался Октябрь. Упоенный славой, министр-председатель и верховный главнокомандующий с высоты своего призрачного пьедестала уже ни в малой степени не понимал реальности происходящего. Буквально за неделю до вооруженного восстания он на вопрос одного из своих приближенных о возможности большевистского выступления ответил:
— Я готов отслужить молебен, чтобы такое выступление произошло.
— А уверены ли вы, Александр Федорович, что сможете с ним справиться?
— У меня больше сил, чем нужно, — оглядел обжитый царский кабинет министр-председатель. — Они будут раздавлены окончательно!
