Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Окончательно придя в себя от пережитых опасностей и страха, Скавр возблагодарил богов за свое спасение и, шатаясь, встал на ноги.
Он осторожно поднял левой рукой больную правую руку на уровень груди и побрел к месту недавней схватки.
Первым он увидел обезглавленный труп Випсания, лежавший на окровавленной вокруг него траве. Скавр, хотя и насмотрелся за весь день на десятки смертей и порубленных тел, невольно содрогнулся.
В десяти шагах от трупа Випсания лежал на спине несчастный Гирций с торчавшей в горле спафой. Рот мертвеца был открыт и заполнен уже наполовину свернувшейся кровью.
В этот момент Скавр отчетливо представил себе, каким жалким будет выглядеть его возвращение в отряд и сколько недоверия вызовет его рассказ о гибели известных своей храбростью воинов с почти безоружными беглыми рабами, к тому же сражавшимися пешими против верхоконных, в то время как сам Скавр отделался всего лишь легкой царапиной.
И Скавр стал лихорадочно соображать, как бы ему представить случившееся в наиболее выгодном для себя свете.
Прежде всего, никто не должен был знать, что Гирций умер от меча Скавра.
Поэтому он, охая от нестерпимой боли в правом плече, с трех попыток выдернул левой рукой свой меч, прочно застрявший острием в шейном позвонке убитого.
Потом он тщательно вытер кровь с лезвия меча и погрузился в мрачные раздумья.
Конечно, ему нужно будет обязательно упомянуть о том, что одним из противников был не забытый еще в Риме гладиатор Мемнон, ставший известным во время последних игр. Второго мятежника следует описать гигантом, обладавшим колоссальной силой. Он, Скавр, конечно же первым кинулся в бой, но его подвел заупрямившийся конь, после чего он был сбит на землю, получив удар в голову, и лишился чувств. Прекрасно! Это последнее обстоятельство избавляло его от изложения дальнейших подробностей схватки и гибели товарищей.
Вспомнив о своем шлеме, Скавр поплелся искать его, по долго не мог найти в густой высокой траве.
Наконец он нашел его. Шлем был сделан на заказ в пучшей римской мастерской еще до войны с тектосагами — первой войны, в которой Скавр принял участие.
Осмотрев шлем, он убедился в отличном его состоянии. Это не входило в расчеты Скавра. Нужно было сделать на нем достаточно приметную вмятину.
Скавр установил шлем на земле лобовой частью вверх и нанес по нему удар спафой, держа ее за рукоять левой рукой.
Резкое движение отдалось дикой болью в правом плече. Скавр завыл, голова у него закружилась, и он в изнеможении опустился на траву, испуская громкие стоны и скрежеща зубами от боли.
Довольно долго он лежал не двигаясь и ждал, когда утихнет боль. Затем, кое-как действуя левой рукой, он надел на голову шлем и уже хотел встать, но вдруг увидел, что от залива в его сторону едут всадники.
Это были свои. В одном из всадников Скавр узнал Кассия Сукрона.
В этот момент молодому патрицию пришла в голову блестящая мысль.
Скавр снова улегся на траву, оттолкнув немного в сторону от себя спафу, чтобы всякому было понятно, что боец выпустил меч из руки не раньше, чем получил оглушивший его удар.
Вскоре до его слуха донеслись конский топот и громкие возгласы, по которым можно было судить, что всадники остановились возле бездыханных тел Гирция и Випсания.
Немного погодя послышались торопливые шаги и раздался громкий голос Сукрона.
— Так и есть! — воскликнул он. — Бедный юноша! Какое горе отцу, потерявшему единственного сына, продолжателя рода Эмилиев!
Когда Скавра стали переворачивать на спину, он застонал и открыл глаза.
— Живой! — радостно закричал Сукрон.
Прибывшие вместе с Сукроном солдаты окружили лежащего на земле Скавра и смотрели на него с состраданием.
Лицо молодого патриция было перемазано кровью. Он прекрасно справился со своей ролью: постарался не сразу прийти в чувство и потом слабым голосом сообщил о том, что он должен был запомнить перед тем, как его «оглушил ударом в голову один из головорезов-гладиаторов», в котором он узнал Мемнона, того самого, что отличился на арене три с половиной месяца назад во время празднования победы над Югуртой.
— Ну как же! — вскричал один из солдат. — Кто его не помнит, клянусь Эребом? Это же он завалил непобедимого Эзернина!
— А Гирций, Випсаний? — спросил Скавр, словно только сейчас вспомнив о них.
— К сожалению, им повезло куда меньше, чем тебе, храбрый юноша, — с мрачным видом покачал головой Кассий Сукрон. — Только небу известно, как они позволили так жестоко разделаться с собой! А ведь они были лучшими из лучших! Ну, не обидно ли! Погибнуть после того, как над врагом одержана полная победа!..
А тем временем Мемнон и Варий продолжали скакать вдоль берега Вултурна.
Оба чувствовали себя в полной безопасности и особенно уповали на отнятых у римлян лошадей.
Варий говорил, что до Домициевой дороги осталось примерно восемнадцать или двадцать миль, а там они повернут на юг, после чего им придется решать: либо ограбить кого-нибудь в пути, либо постараться продать лошадей, после чего можно будет в первой же гавани сесть на корабль, следующий в Сицилию.
Мемнон все время хранил молчание и о чем-то сосредоточенно думал.
Они проскакали уже более пяти миль. Внезапно Мемнон резко натянул повод и остановил своего коня.
— Что случилось? — спросил Варий, тоже осадив свою лошадь.
— Мне необходимо вернуться, — мрачно сказал Мемнон.
— С ума сошел! — вскричал фрегеллиец.
— Я не могу оставить Ювентину. Она — половина моей души… Спасайся один, Варий. А я отправлюсь назад, к Казилину. Подожду, когда все угомонится, и под вечер попытаюсь незаметно войти в город и выйти из него на левый берег. От Казилина до виллы, где сейчас находится Ювентина, не более трех миль…
— Как я понял, — сдержанно произнес Варий, — это та самая красивая девушка, которая была рядом с тобой на пиру по случаю нашей победы над Лукуллом. Что ж, я тебя понимаю, клянусь Венерой Эрицинской! Сам когда-то потерял голову от любви к женщине… Но давай поразмыслим здраво, чтобы не наделать глупостей. Ты сказал, что вилла на противоположном берегу реки? Зачем же возвращаться к Казилину? Лучше продолжить путь до Домициевой дороги, где есть мост, по которому мы переправимся через реку и со всеми предосторожностями доберемся до имения по левому берегу.
Мемнон потер рукой лоб, словно собираясь с мыслями.
— Ты прав. Я что-то совсем плохо соображаю — не подумал, что ниже по течению реки должен быть мост. Хотя сейчас реки разлились и в междуречье Вултурна и Клания, надо полагать, плохие дороги, но в моем распоряжении этот превосходный нумидийский конь… Сегодня же засветло я буду в имении…
— Не говори «я», потому что мы поедем вместе, — сказал Варий.
— Зачем тебе рисковать из-за меня?
— Оставить такого славного товарища! Это было бы по меньшей мере глупо.
— Хорошо, тогда слушай… После того как мы заберем с собой Ювентину, вернувшись на Домициеву дорогу, поедем не на юг, а на север. В Кайете у меня есть верный человек — он приютит нас на время. Из Кайеты мы морем доберемся до Сицилии.
— Ну, вот видишь! — обрадованно воскликнул Варий. — А ты хотел, чтобы я путешествовал без тебя! Нет уж! Теперь не надейся, мой друг — не отстану от тебя ни при каких обстоятельствах.
И они снова тронулись в путь.
Спустя немного времени впереди сверкнула на солнце затопленная водой низина. Им пришлось отвернуть в сторону от реки, и вскоре они выехали на хорошо наезженную дорогу. Варий, хорошо знавший здешние места, не сомневался, что эта дорога выведет их к морскому побережью между Патрином и Литерном.
Всадники разогнали своих лошадей и понеслись во весь опор навстречу дувшему им в лицо южному ветру.
Ювентина почти до вечера пролежала в тягостном полузабытьи под густой сенью кустов розмарина, росших всего в сотне шагов от Аппиевой дороги, куда она совершенно случайно забралась, когда рассвело и туман стал рассеиваться.
Может быть, потому, что она укрылась именно в этих кустах, ее не обнаружили рыскавшие по всей пойме вооруженные обыватели из Капуи и Казилина — они охотились за беглыми рабами, которые пытались спрятаться в сплошных зарослях у берега реки. Видимо, никому из преследователей не приходило в голову прочесывать редкий кустарник вблизи оживленной и отовсюду открытой «царицы дорог».
На заре, пока был туман, она, никем не замеченная, пересекла излучину Вултурна и подошла к самому лагерю.
Но Ювентина опоздала. В лагере уже шла резня: оттуда неслись дикие крики сражающихся, лязг и скрежет оружия, там погибал Мемнон, первая и последняя ее любовь, весь смысл ее существования. Все было кончено. В этот момент силы покинули ее, она упала на землю и безутешно зарыдала…
