Дороти Даннет - Весна Византии
― Садись, ― велел гостю император. ― Мы получили важные известия.
Мраморные скамьи для членов совета, застланные шелком, располагались подковой вокруг трона. Николас занял место между друнгариосом и командиром императорской гвардии, тогда как сам Амируцес уселся рядом с басилевсом на возвышении. Прежде при разговорах присутствовал переводчик, но теперь в нем не было нужды. Николас научился понимать этих людей, ― возможно, куда лучше, чем им бы того хотелось. Что касается их самих, то понимать его не входило в их планы. Торговцев и их наемников во дворце воспринимали в конечном итоге всего лишь как наемных работников, втихаря посмеиваясь над их нелепыми чулками, чужеземными туниками и странными шляпами, годными лишь для рабов и моряков.
― Наши мнения разделились, ― продолжил император. ― И поскольку турки ведут войну на западный манер, нам подумалось, что полезно было бы услышать мнение человека с той стороны.
Император слегка располнел за последнее время, но великий канцлер Амируцес оставался в точности таким же, как прежде. Поля расшитого головного убора отбрасывали тень на узкий нос с горбинкой, чувственный рот и завитую бородку. Движения его всегда оставались изящны; по слухам, он был отменным стрелком из лука. В Италии Амируцес немало общался с кардиналом Бессарионом, горячо выступавшим за объединение католической и православной церквей. Поклонник Фомы Аквинского, опытный посредник и знаток учености, Амируцес вернулся из Флоренции в Трапезунд, овеянный славой. Мыслитель, советник и верный спутник своего господина; Николасу нередко доводилось выслушивать его рассуждения, и порой он даже соглашался с ними. Кроме того ― отец двоих взрослых сыновей… И казначей, щедро раздающий жемчуг…
Итак… Итак, следовало выбрать, чью сторону принять, и Николас произнес, глядя одновременно на протовестариоса и императора:
― Здесь есть люди куда более сведущие, чем я, ваше величество. Может быть, стоит послать за капитаном Асторре?
― Мы собираемся сделать это чуть позднее, ― отозвался Амируцес по знаку басилевса. ― Но сейчас речь идет скорее об истолковании, нежели о стратегии. Мы получили вести от султана и Махмуда-паши, его визиря.
― Они оставили Синоп? ― предположил Николас.
― Они захватили Койюлхисар, ― ответил император. ― Это настоящие дьяволы, а не люди. Они провели свою армию там, где доселе это никому не удавалось. Если у них хватит сил продолжать, то впереди лежат лишь холмы, перевалы и небольшие крепости… до самого Трапезунда.
Никто больше не сказал ни слова. Не было смысла повторять уже сказанное, а мнения присутствующих были и без того известны Николасу.
― Ваше величество, мы всегда полагали, что такое может случиться, ― сказал он. ― Конечно, приграничная крепость ― это большая потеря, но она нанесла турецкому войску немалый ущерб. Теперь Хасан-Бей готов к войне, и султану придется сражаться за каждую пядь земли в горах, где Белая орда чувствует себя как дома. К тому времени, как они смогут преодолеть эту территорию, военный сезон завершится. Я не вижу причин для тревоги.
― Вот как? ― удивился император. ― В самом деле? Кое-кто здесь высказывал то же мнение. Но тогда вот еще одна новость. Эрзерум был покинут жителями. Узум-Хасан с ядром своей армии не выступил навстречу туркам, а отступил в горы и оставил лишь гарнизоны, чтобы замедлить продвижение войска.
― Но не думаете ли вы, ваше величество, что это также сослужит свою службу? ― осведомился Николас. ― В случае прямого столкновения армия Хасан-бея потерпела бы поражение, ведь у него не будет помощи ни из Синопа, ни из Грузии. Но отвлекающая война против уставшего войска в горах также надежно задержит султана до прихода осенних штормов. Турки могут занять Эрзерум, но едва ли сумеют его удержать. И со всеми этими заботами у него не останется сил на Трапезунд.
Император обернулся к канцлеру, и, прежде чем тот заговорил, Николас заранее понял, что он скажет.
― Третья новость, ― заявил Амируцес, ― состоит в том, что Узум-Хасан не собирается защищать свои владения до последней капли крови, или даже сопротивляться до окончания военного сезона. Говорят, что он обратился за помощью к матери, сирийке Саре-хатун. Говорят, он послал ее к султану молить о снисхождении, в обмен на нейтралитет.
Послышался какой-то шорох и шум шагов.
― Насколько достоверны эти новости? ― поинтересовался Николас.
Темные глаза пристально наблюдали за ним.
― Этот источник, мессер Никколо, никогда прежде нас не подводил.
― И это все? ― осведомился бывший подмастерье.
― Все? ― изумился император. ― В то время как султан стоит под нашими воротами?
― Под вашими воротами, ваше величество? ― Николас покачал головой. ― Прошу меня простить. Я думал, что он еще в Койюлхисаре.
― Так ваше мнение таково, что у нас нет причин для беспокойства? ― осведомился великий канцлер. ― Вы не думаете, что войска, стоящие в пригородах Трапезунда, лишь ожидают подхода наземной армии, которая пройдет через горы и зажмет нас в тиски?
― Но как такое возможно? Даже будь их в десять раз больше, им все равно не взять Трапезунд!
― А как мог пасть Константинополь и погибнуть его император? ― устало парировал казначей. ― Господь справедлив, мессер Никколо, но пути его неисповедимы.
― И все же нам нужно мыслить здраво, ― возразил Николас. ― Ни морем, ни по суше сюда невозможно доставить пушки, подобные тем, которые разрушили Константинополь. Флот не привез с собой даже орудий для их изготовления. Трапезунд, сколь бы велик он ни был, это все же не священное сердце восточной империи, за которое не жаль было заплатить любую цену. Он не обладает богатствами Византии. Его торговцы могут точно так же служить туркам из Бурсы и Перы, к тому же перед неприятелем высится город, славный своей отвагой и благословенный самой природой естественными преградами, одолеть которые невозможно. И потому я говорю: будьте спокойны. Мы не можем потерпеть неудачу. Подобные известия не должны тревожить мирный сон мужчин, женщин и детей, которые верят своему повелителю.
Немного помолчав, казначей криво улыбнулся:
― Красноречивый ответ, мессер Никколо, и на великолепном греческом языке. Вы прекрасно овладели нашим наречием: в этом, по крайней мере, мы все согласны. Что же касается остального, мы выслушали ваше мнение и будем иметь его в виду. Ваше величество?
Император отозвался не сразу.
― Другие говорили то же самое.
― Я полагал, вы сомневаетесь в их правоте, ― отозвался Амируцес. ― Вот почему… Но если басилевс желает возобновить обсуждение этого вопроса, тогда, возможно, мессеру Никколо следует остаться с нами?
На сей раз император раздумывал еще дольше.
― Мы желаем поразмыслить об этом на досуге, ― промолвил он наконец. ― А сейчас время обеда.
С этими словами он встал и удалился вместе со своим окружением.
Николас также неторопливо поднялся с места, озираясь в поисках императорского главнокомандующего. Перед ним оказался камерарий.
― Могу ли я сопроводить вас к выходу до закрытия ворот? В эти дни порой из Верхней Цитадели столь же сложно выйти, как и войти в нее.
― Я думал сперва завершить кое-какие дела, ― возразил Николас, не двигаясь с места.
Кто-то взял его под руку.
― Возможно, это лучше сделать завтра, ― объявил Амируцес. ― Несомненно, нам еще придется обратиться к вашей мудрости и красноречию. Нам очень повезло, мессер Никколо, что с нами вы и ваши люди. Но сейчас, как вы понимаете, вам лучше удалиться.
― Разумеется. И когда вы будете готовы выслушать капитана Асторре, сообщите нам об этом.
Недобрые вести вскоре разнеслись по всему городу, и хотя Николас постарался сделать все возможное, чтобы приуменьшить их значимость, и паники удалось избежать, но поддерживать бодрость духа среди защитников города становилось все сложнее.
Судя по знамени, развевавшемуся над генуэзским замком, там расположился турецкий адмирал.
― Не удивлюсь, если они сделают его губернатором, когда придет султан, ― заявил Тоби.
Николас в ответ лишь покачал головой. В кои-то веки все они, кроме Асторре, собрались в доме, и лекарь сейчас, как обычно, занимался своими снадобьями. Основной опасностью для всех осажденных городов были эпидемии, и вместе с дворцовыми медиками Тоби делал все возможное, чтобы их предотвратить. Погода благоприятствовала, однако все равно имелись больные и раненые, а места для погребения было явно недостаточно. Тоби работал допоздна, а в передышках болтал, чтобы немного развлечься.
Ему нравилось поддразнивать Николаса, ведь он знал, что его отрицательный жест не имеет никакого жеста к шансам турецкого адмирала на повышение.
― Ты просто не в себе, ― заявил ему лекарь. ― Это ведь шутка. Нас никто не услышит.
