Марта Шрейн - Эрика
К ее досаде в комнату вошла мать и помешала ей мечтать. Эрика пришла, чтобы пожелать дочери спокойной ночи. И Адель неожиданно для себя попросила:
— Мама, расскажи как ты жила, когда тебе было шестнадцать лет.
— О нет! Только не это! — отказалась Эрика.
— Но почему? Ты опять куда–нибудь торопишься? Там, в гостиной, не интересно.
Эрика вздохнула:
— Не тороплюсь. Но о себе на ночь не буду рассказывать. Я стараюсь не вспоминать свое детство и юность. Еще приснится…
— Но почему? Потому что ты жила в Советском Союзе? Там было плохо? — настаивала Адель, и Эрика, подумав, ответила:
— Многим людям в Советском Союзе жилось хорошо. Плохо было тем, кто раньше был богат. Они сидели в лагерях. Да и немцам по происхождению было очень нелегко. Это из–за войны. А мы с мамой были и то и другое. А советским людям все время показывали жуткие фильмы о последней войне, о разрухе, о голоде. Так сказать, фильмы ужасов, — вздохнула Эрика.
— Но зачем? — удивилась Адель. — Нельзя было показывать фильмы о любви?
— Эти фильмы о войне заказывала тоталитарная власть, чтобы люди засыпали и просыпались со счастливой мыслью: нет войны, и есть хлеб. И чтобы они другой жизни не желали и гордились бы советским строем. А нас, российских немцев, из–за войны все ненавидели.
Но дочь история родителей не интересовала. Она привстала, оперлась на локоток и решилась спросить мать о самом важном, о любви:
— Мама, ты когда–нибудь любила? Ты такая красивая и всем моим знакомым мальчикам нравишься.
— Конечно, любила, — сказала Эрика, улыбнувшись. — Но ты спи. Завтра рано вставать.
— Мама, а кого ты любила? Какая она, любовь? — не унималась дочь. — Расскажи мне.
— Любила твоего папу и никого больше. Я и сейчас его люблю. У тебя самый лучший на свете папа. Довольна?
— Конечно, как папа он хороший. Но я такого бы не полюбила. Мужчина должен быть таким… — Адель хотела сказать: «Как Саша», но вовремя прикусила язычок.
— Ну, — засмеялась Эрика. — Твой папа был тогда молод, горяч и красив. Его все женщины любили. — Вспоминая юность, Эрика улыбнулась. — Ты спрашиваешь, какая она, любовь? Я бы назвала это праздничным сумасшествием, хочется все время петь, голова от счастья кружится… Но тебе рано о любви говорить. Спокойной ночи, — поцеловала Эрика дочь, вышла из комнаты и направилась к матери. Ей было о чем поговорить с ней, прежде, чем она скажет «это» мужу.
* * *
Южная ночь спустилась на виллу, но на ней не спали. Адель перед сном зашла в спальню князя Андрея, послушала его, попросила медсестру сделать ему обезболивающую инъекцию и, пожелав Гершу спокойной ночи, ушла. Медсестра сказала:
— Я буду в коридоре, сразу у вашей двери. Если что–то будет нужно, позвоните.
— Хорошо, барышня. А нельзя ли послать за господином Майером, — попросил Герш.
— Нет, Вам нужно отдохнуть с дороги, доктор будет меня ругать.
— Но я Вас прошу, у меня к нему дело.
— Хорошо, но не надолго, — согласилась медсестра и вышла.
Через некоторое время пришел Эдуард, придвинул кресло к постели Герша и спросил:
— Вы за мной посылали.
— Да. Мне нужен ваш совет. Внук у меня двенадцати лет, сирота, у сестры растет. Она старше меня и тоже уже на ладан дышит. Как вы считаете, могу я попросить князя Александра–старшего взять опеку над ним? Ну … после моей кончины.
— Конечно! Вы не волнуйтесь. Он поставит на ноги вашего внука. Вам же известно, что князь Александр вырастил двоих детей первого мужа Адели, когда они осиротели: отец у них трагически погиб, а мать бросила детей, отдала их Эрике. А девочке самой не было восемнадцати, она им сестра по отцу.
— И что же мать их…
— Спилась она, ребята ее больше не видели. Вот скрипка Вольдемара и плачет об этом.
— А знаете, Эдуард, можно вас так называть…
— Конечно.
— За ужином я заметил, Вольдемар пьет вино без меры. Это обязательно музыканта? Брат его, Иоганн, и вовсе к вину не притронулся.
— Вольдемар в Союзе имел успех, в областной филармонии уже играл. А в Германии таких, как он, пруд пруди. И музыкой там не проживешь. Теперь хочет вернуться в Союз. Это он Эрике сказал. Нашел с кем поговорить на эту тему. Я, конечно, донес князю Александру–старшему. Он выслушал меня и попросил помешать сегодня встрече Эрики с его супругой, чтобы не расстраивать ее на ночь. Я ответил, что поздно, Эрика уже там. Он велел мне пригласить Вольдемара к нему, отчитал он его, конечно. Но не за то, что тот собрался вернуться в Союз, а за то, что вовлекает в свои проблемы женщин. У нас в семье все решают мужчины. А хотите, Александр–младший станет опекуном вашего внука, он из него сделает настоящего мужчину?
Вздохнув, Герш ответил:
— Не мешало бы, а то он там все с моей пристарелой сестрой.
* * *
Еще за дверью Эрика услышала чарующие звуки. Мать слушала Баха.
— Мам, ты еще не спишь, это хорошо? — сказала она входя. — Мне нужно с тобой поговорить о Володеньке. Он хочет вернуться в Советский Союз, но ведь там жизнь ужасная! Помнишь, я приезжала, вызов вам в Германию привозила? Надя, ваша домработница, повела меня тогда в новый микрорайон. Туда, в панельные дома, переселили фабричных девчонок из общежития. Какая там грязь во дворах! Даже дети ругаются матом. Женька, помнишь ухаживал за мной, долговязый парень, смотрю он во дворе, в каком–то ужасном спортивном трико. Рядом с ним растолстевшая Римма в помятом коротком халате. Вышла–таки она за него замуж. Ну и жизнь у них! При всех ссорятся. Подозвали своего сына и Римма побила его за то, что он запачкался, а Женька пнул его ногой — послал умываться таким манером. Представляешь, и в эту страну вернется Володька! Мамочка, отговори его. Он же там выберет себе в жены кого–нибудь, похожего на его мать, Дашу, и будут оба пить водку. Отговори его ехать в Союз.
— Почему я? — удивилась Адель, — чтоб ты знала, доченька, в нашей семье милый моему сердцу патриархат. И при этом я делаю все, что хочу, чтобы оставаться обаятельной и изящной женщиной до преклонных лет. Негативная информация до меня здесь не доходит, муж мой ее просеивает и правильно делает. Лишние заботы и волнения нам, женщинам, ни к чему. Это мужчин красят морщины и шрамы. Володенька сам тебе сказал, что хочет вернуться в Союз?
— Да, а я Николаю сказала, у нас еще Эдуард сидел.
Адель засмеялась.
— Значит все в порядке, Александр Павлович уже знает. Но ты ведь не только за этим пришла?
— Мам, как ты считаешь, мне не поздно родить второго ребенка?
— Вы решились, это же здорово! Ты меня очень обрадовала. Я сама прослежу за твоей беременностью. — Адель представила себе, как затопает по дому малыш, как будет заливаться колокольчиком, и улыбнулась. А Эрика продолжала:
— Представляешь, сегодня дочь меня о любви спрашивала! Молоко на губах не обсохло, а туда же.
— Ну, милая, к таким неожиданностям нужно быть всегда готовой. Ты же нам в свое время преподнесла сюрприз.
— Во–первых, мама, мне было почти восемнадцать лет. Во–вторых, на моем пути появился мужчина, в которого я влюбилась. Вот исполнится ей восемнадцать, тогда можно и говорить на эту тему. Золотая молодежь уже сейчас кружится вокруг нее, но, насколько мне известно, она еще никого не выделяет.
Адель осторожно спросила:
— А если уже есть претендент на ее руку, а ты просто не замечаешь?
— Мам, ну ладно, не пугай меня, нет у нее никого. Но в любом случае, дочь может через два года замуж выйти, и мы с мужем, молодые еще, останемся одни. Я теперь взрослая женщина и понимаю, нам с Николенькой необходимо обновление. Решаюсь родить, да? — Эрика еще раз вопросительно посмотрела на мать.
— Конечно, дочка.
— Но в свет мне уже нельзя будет выходить. Чем мне заняться в это время? Первая беременность как–то позабылась.
— Ты же неплохо рисуешь, вот и займись живописью, музыку слушай, классику. Это я тебе как доктор советую.
— А какую музыку полезно мне слушать?
— Если бы знать, кто родится, сын или дочь… Для дочери хорош Моцарт или тот же Бах. А если мальчик… — Адель задумалась. — Александру Павловичу ближе по духу Вагнер, а из русских композиторов он Прокофьева выделяет. Эрика засмеялась:
— Кто–то из великих сказал: «Если бы дочь динозавра выходила замуж, на ее свадьбе играли бы музыку Прокофьева». Что находит в ней Александр Павлович?
— Себя, наверное, энергию из этой музыки черпает. Все, Эрика, иди спать, уже полночь. Вам завтра рано вставать, сами придумали прогулку верхом. Да, передай Николаю, что мы пригласили в наше поместье жить и его тетку Мари с мужем. Она отказалась, сказала: «Нам не следует постоянно быть вместе и вспоминать лагерь. Жить нужно настоящим, а не прошлым». — И, вздохнув, Адель заметила: — Мари всегда была мудрой дамой. Ну, спокойной ночи, Эрика.
