Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне
Он окинул присутствующих пытливым взором и, остановив его на начальнике своей канцелярии, скромно державшемся в стороне, указал на него рукой и произнес:
— Вот ваш император! Подайте венец Евгению!
В первую минуту графы и воеводы думали, что король шутит. Евгений был последним, на ком бы они остановились, если бы им приказали выбирать императора.
Он происходил действительно из знаменитой римской фамилии, но бедность сравняла его с плебеями.
Ритор по профессии, он служил при дворах знатных варваров в качестве учителя их детей, прежде чем Арбогаст не взял его к себе. Преданный главному вождю всей душой, способный и верный, он быстро шел по лестнице чиновничьей иерархии.
— Евгений — император? — с недоверием спросил Баут.
Подчиненные Арбогаста презрительно пересмеивались.
Только Юлий нахмурился. Он сразу догадался, куда метит король франков. Жадный к власти старик намеренно возводил на римский трон своего слугу, чтобы потом править за него. Таким образом он сдержит слово, данное Феодосию, и не выпустит из рук кормила правления. Флавиан или Симмах не были бы таким послушным орудием гордого солдата.
Сам избранник Арбогаста так перепугался неожиданного почета, что побледнел и подался к выходу из палатки, точно хотел убежать.
— Отврати свои мысли от меня, король, — умолял он. — Бремя императорской власти слишком велико для моих слабых плеч.
— Никакая власть не тяжела, когда ее поддерживает Арбогаст — отвечал король. — Ты будешь императором, Евгений.
— Оставь меня на должности, где я полезен тебе и государству. Мне чуждо искусство управления.
— Но тебе не чуждо искусство подписывать государственные пергаменты. Ты переменишь только черные чернила на красные. И тебе не чуждо также искусство говорить гладким языком речи посольствам. И Валентиниан не делал большего, а был нашим божественным и вечным государем. — Последние слова Арбогаст подчеркнул насмешливой улыбкой.
Теперь и его подначальные поняли, почему он выбрал Евгения. Мудрый король хотел сохранить существующий порядок, не подводя их и себя под гнев Феодосия.
— Да здравствует божественный император! — воскликнули графы и воеводы.
Но ни один из них не преклонил колени перед новым императором.
Баут взял из рук Рикомера цезарский плащ и приблизился к Евгению. Ритор, возведенный капризом представителей военной силы на трон, вздрогнул при виде красного платья. С него капала кровь многих императоров. Еще не остывший труп Валентиниана предостерегал его от опасного высокого положения. Историю Рима он знал лучше франков и аллеманов.
Он протянул руки вперед и воскликнул с отчаянием:
— Я не могу… Я христианин!
— Ты, галилеянин? Ты ничего не говорил мне об этом, — удивился Арбогаст.
— Христианскую веру я принял в Константинополе.
— В Константинополе все разделяют галилейское суеверие из страха перед Феодосием. Тебе не трудно будет вернуться к вере предков. Не упорствуй, Евгений.
— Не упорствуй! — вторили Арбогасту его подначальные, стуча мечами.
Евгений видел вокруг себя грозные лица и слышал стук оружия. У выхода из палатки стоял Баут, преграждая ему путь.
— Имейте сожаление ко мне, — умолял он. — Столько других облекутся без страха в царственный пурпур. Зачем вы желаете непременно моей гибели? Я служил вам верно…
Но Баут уже набросил ему на плечи красный плащ, а Арбогаст надел на его голову блестящий венец.
Он стал римским императором.
Юлий со стыдом смотрел на эту похоронную сцену.
Варвары раздавали корону Священного, Вечного Рима, помыкая ею как предметом, не имеющим ценности. Каждый храбрый франк, аллеман, гот или вандал мог посадить на трон Юлиев, Клавдиев, Флавиев и Антонинов первого встречного, который потребовался бы для его целей, а потомки завоевателей мира не обладали уже силами, чтобы воспротивиться этому своеволию. Их изнеженные руки уже более ста лет назад уступили меч наемникам.
Арбогаст, усадив Евгения на свое кресло, сказал:
— Повелевай, божественный государь!
«Божественный государь» беспомощно смотрел на короля. Не посвященный в дальнейшие планы своего благодетеля, он не знал, чем ему можно было повелевать.
— Твоя опытность укажет нам путь, ведущий к упрочению нового правительства, — отозвался он после краткого размышления.
— Прежде всего надо снискать благосклонность Феодосия, — сказал Арбогаст. — С этой целью мы отправим тело Валентиниана в Медиолан, чтобы Амвросий схоронил его в гробнице императоров согласно галилейскому обряду. В Константинополь потом отправится посольство, которое будет стараться убедить старшего императора, что положение минуты требовало немедленного замещения осиротевшего трона. Прирейнские франки согласились только на перемирие, квады снова грозят нападением. В такое время споры за корону не должны подрывать целостности правительства; Феодосий поймет это, особенно когда мы оставим ему верховную власть над всем государством.
Римские сенаторы ожидали не такого оборота дела. Верховенство Феодосия сохраняло в силе его эдикты, упразднявшие их храмы.
— Ты говоришь, как галилеянин, — заметил Юлий.
Графы и воеводы нахмурили брови, но Арбогаст возразил без гнева:
— Я говорю как советник императора, обязанность которого — заботиться о благе государства. Только неразумная молодость или слепая ненависть умножают без надобности своих врагов. Пока Феодосий не перейдет с оружием в руках границ западных префектур, до тех пор у нас нет никакого повода раздражать его всем известную вспыльчивость.
— Феодосий не признает Евгения, — сказал Юлий.
— Но он признает силу моих легионов. Я не думаю, чтобы он вторично захотел подвергнуть себя превратностям войны. У него было достаточно неприятностей с Максимом.
— Я ехал в Тотонис с другими надеждами, — с сожалением проговорил Юлий.
— Часть твоих надежд уже осуществилась, — утешал его Арбогаст, — с той минуты, когда Валентиниан окончил свою бесславную жизнь. Император Евгений не отнимет у Флавиана префектуры Италии, Иллирии и Африки, не будет посылать в Рим Фабрициев, возвратит вашим жрецам отнятые Грациапом имения и не закроет ваших храмов. Остальное предоставьте времени. За уважение к вашим богам император ждет от вас благоразумия и спокойствия. Поймите, что правитель страны, в которой скопились разнообразнейшие народности и религии, не может потворствовать племенным и религиозным распрям. Не вы, римляне, в настоящее время образуете большинство в государстве и не ваши боги безраздельно управляют душами. Поэтому император Евгений повелевает нам, чтобы вы жили в согласии со всеми народами и религиями. Если кто во что-нибудь верит — то пусть верит, если почитает что-нибудь — пусть почитает, лишь бы его вера и поклонение не угрожали безопасности государства. В основу правления императора Евгения ляжет Медиоланский эдикт Константина, обеспечивающий всем вероисповеданиям свободу и равноправность. Откажитесь от неприязни к галилеянам: они размножились настолько, что их уже нельзя преследовать. Неразумное гонение вызвало бы домашнюю войну, которой император не желает.
Юлий слушал с величайшим вниманием, удивляясь предусмотрительности Арбогаста. Новый правитель прежде всего хотел избежать внутренней смуты, чтобы укрепить свое господство.
Веротерпимость цивилизованного франка ничуть не удивила римского сенатора. Эта добродетель была не редкой на троне императоров. Феодосий, который соединял в одном лице дарования воина и религиозный энтузиазм, в истории Империи принадлежал к немногочисленным исключениям.
Обещания Арбогаста успокоили Юлия. Они равнялись отмене эдиктов Феодосия и уничтожали всю работу Градиана.
— Изо всех храмов Италии к небу пойдут молитвы, испрашивающие долгие лета вечному Евгению, — сказал Юлий, преклоняя голову перед Арбогастом.
— Отвези Риму от нового императора привет и слова искренней приязни, — отвечал Арбогаст.
— Наша благодарность не знала бы границ, если бы божественный император разрешил поставить в курии сената статую победы, удаленную по приказанию Грациана.
Божественный император сидел в это время, не зная, что делать. Он чувствовал свое смешное положение, но у него не было храбрости противиться. Привыкший повиноваться Арбогасту, он не смел открыть рта, когда к нему не обращались с вопросом. Он вертелся на кресле, бледнел, краснел, поправлял на голове корону. Его мучили улыбки графов и воевод, которые забавлялись его замешательством.
Он задрожал, когда Арбогаст произнес:
— Пусть заиграют трубы и рога, и пусть войско преклонится перед императором.
У римских войск бывали свои чудовищные капризы. Случалось, что новый император не выходил живым из лагеря, если не приходился по вкусу солдатам.
