Виктор Поротников - Утонуть в крови. Вся трилогия о Батыевом нашествии
Кто-то из бояр предложил Матвею Цыбе остаться в Козельске, мол, здесь Батыга его не достанет. Но Матвей Цыба с печальным вздохом отказался, пояснив, что в неволе у татар пребывают его жена и дети, коих ожидает смерть, если он не вернется в стан Батыя.
– Ну, тогда храни тебя Господь, Матвей, – сказал Никифор Юшман. – Поешь и попей вдоволь на нашем застолье, чай, у нехристей тебе лишь объедки достаются.
* * *Столкнувшись с Купавой в полутемном теремном переходе, Василий цепко схватил ее за руку.
– Попалась, голубица! – со смехом воскликнул он. – Ну и куда ты исчезла на полдня? Я потерял тебя еще во время крестного хода вокруг храма, потом в тереме не мог тебя найти. Я уже беспокоиться начал.
Василий хотел было поцеловать Купаву, но она уклонилась от его лобзания.
– Прости, господине, – сухо обронила Купава. – У меня много дел.
Челядинка направилась было прочь по коридору, но Василий рывком остановил ее и, взяв за плечи, повернул к себе.
– Что случилось? – тревожно спросил он. – Какие еще дела?
– Не забывай: ты – княжич, а я – служанка, – криво усмехнулась Купава. – Не ровня я для тебя, Вася. Потешились, и довольно! Пора и честь знать.
– Ты белены объелась, что ли? – нахмурился Василий, глядя Купаве в глаза. – Иль обиделась на меня? Скажи, за что обиделась?
– Да какие обиды, княже. – Купава была холодна и неприступна. – Не люб ты мне больше, вот и все.
Василий остолбенел от услышанного и невольно выпустил руку челядинки из своих пальцев.
Купава повернулась и зашагала к лестнице на второй ярус.
– Лжешь! – бросил ей вслед Василий.
Купава на миг замедлила шаг, но не обернулась. Ее статная фигура с округлыми плечами, прямой спиной и широкими бедрами казалась еще выше и стройнее в длинном до пят льняном платье. Длинная коса Купавы расплелась на конце, но она, занятая делами, не замечала этого. Дойдя до лестничного пролета, Купава торопливо поднялась наверх.
Постояв на месте, словно приходя в себя, Василий затем медленно двинулся обратно в пиршественный зал, откуда доносились пьяное пение дружинников и сиплые переливы скоморошьих дудок.
У самых дверей в гридницу Василий столкнулся нос к носу со Звениславой.
– Братец, – Звенислава таинственно понизила голос, – ты совсем не обращаешь внимания на Гремиславу. Так не годится. Гремислава томится по тебе. Ты робеешь, что ли, перед ней?
– Ни капли не робею! – самоуверенно произнес Василий, взглянув на сестру чуть свысока. – С чего это ты взяла?
– Стало быть, мне показалось, – улыбнулась Звенислава. – Между прочим, братец, Гремислава сейчас сидит одна в своей светлице. – Звенислава изобразила печальный вздох. – Она сидит и грустит, как сиротка. Может, ты поднимешься к ней и постараешься развеселить девицу-красу. А я прослежу, чтобы вам никто не помешал. По рукам, братец?
– По рукам! – чуть поколебавшись, сказал Василий.
Двинувшись вслед за сестрой на женскую половину терема, Василий продолжал терзаться тем, что услышал из уст Купавы. «Так, значит, я тебе больше не люб, голуба! – мысленно обращался Василий к Купаве. – Хорошо! Я тоже подыщу тебе замену. Страдать не стану! Гремислава сама ко мне на шею вешается, а она помоложе и попригоже, да к тому же – княжна!»
Оставшись наедине с Гремиславой, Василий под воздействием хмеля и недавней размолвки с Купавой вел себя слегка развязно, позволяя себе скабрезные шуточки и неприглядные замечания о некоторых вельможах. Гремислава не считала, что пристойность есть важнейшее и обязательное качество в мужчине, поэтому грубые словечки в речи Василия ничуть ее не покоробили. Ей даже понравилось, что Василий держится с нею не как подросток, а как взрослый муж. О многих вещах Василий рассуждал со знанием дела, а его познания в греческом языке и латыни и вовсе произвели на чувствительную Гремиславу сильнейшее впечатление. Гремислава выросла в окружении мужчин, которые были малограмотны, хотя и были княжеского и боярского рода. По сути дела, княжич Василий был первым по-настоящему образованным мужчиной в жизни шестнадцатилетней Гремиславы.
Сама того не ожидая, Гремислава позволила Василию сначала обнять себя, потом она без сопротивления отдалась его жадным поцелуям, лежа на смятой постели и чувствуя, как пальцы княжича мнут ее упругие небольшие груди сквозь мягкую ткань платья.
Когда Василий запустил руку ей под платье, то Гремислава затрепетала и чуть откинулась назад, но не в порыве протеста, а скорее наоборот. Ее блестящие очи встретились с глазами Василия, в котором происходила внутренняя борьба. «Мне лучше раздеться, а то ты помнешь мое платье», – прошептала Гремислава, одолеваемая тем же желанием, что и Василий.
Поднявшись с кровати, Гремислава стянула с себя через голову длинное муаровое платье, слегка запутавшись в узких рукавах. Головную повязку и золотое ожерелье с шеи она сняла еще раньше, тем самым поощряя Василия к более смелым действиям.
Уже собираясь снять с себя тонкую исподнюю рубашку, Гремислава невольно вздрогнула, услышав стук в дверь. Замер и Василий со снятым сапогом в руке.
В светлицу заглянула взволнованная Звенислава.
– Беда, Вася! – воскликнула она. – Мунгалы начали обстрел Козельска из каких-то дьявольских машин! Камни градом сыплются на южную стену детинца! Воеводы ратников собирают, меня за тобой послали. Собирайся, братец, на сечу!
Чертыхнувшись себе под нос, Василий сел на стул, собираясь вновь надеть сапог на ногу. Однако Гремислава властным жестом остановила его.
– Ступай, милая! – непреклонным голосом бросила она Звениславе. – Скажи воеводам, мол, перепил Василий хмельного питья и теперь животом мучается. Полагаю, первый приступ нехристей воеводы смогут отразить и без Василия. Бог им в помощь!
Звенислава молча усмехнулась, окинув взглядом полураздетую Гремиславу с головы до ног. В ее взгляде можно было прочесть: «А ты зря время не теряешь, подруга!»
Едва Звенислава ушла, как Гремислава решительным движением заперла дверь на дубовый засов. Отступать от задуманного она не привыкла!
Обладая Гремиславой, Василий вошел в такой неистовый экстаз, словно именно этого совокупления он и ждал всю свою жизнь. Девственная кровь, излившаяся из нежного лона Гремиславы, наполнила Василия горделивым осознанием того, что теперь-то он познал истинно непорочную деву. Этот плод показался Василию слаще по сравнению с Купавой, которая уже отдавалась мужчинам и до него. Сколько было у Купавы случайных любовников, Василий не знал, ибо она не любила говорить об этом.
«Зато у Гремиславы я первый и единственный мужчина! – мысленно тешил свою гордость Василий. – Я взял Гремиславу, как Адам Еву. И она мне по сердцу! Пожалуй, я даже соглашусь взять Гремиславу в жены!»
Смятенность чувств и сладость наслаждения от близости с Гремиславой совершенно вытеснили из головы Василия мысли о ратных подвигах, к которым он ежедневно готовился с того самого дня, когда татары подступили к Козельску.
Татары долго пристреливались, передвигая свои катапульты с места на место. Поначалу камни падали, не долетая до стен и башен Козельска. Наконец, почти все каменные ядра стали попадать в цель, однако южная стена Козельска была столь прочна, что каменный град не причинял ей больших повреждений. Дело было в том, что южная и восточная стены Козельска представляли собой дубовые срубы, поставленные вплотную друг к другу и заполненные камнями вперемешку с глиной и щебнем. Пробить такие стены можно было только очень крупными камнями и после длительного обстрела.
Едва опустились сумерки, татары прекратили метать каменные ядра и отошли в свои становища. Катапульты остались стоять в поле менее чем в полуверсте от южной стены Козельска. Возле камнеметов дежурило усиленное охранение из конных и пеших татар.
Так закончился пасхальный день 4 апреля 1238 года.
* * *На следующее утро татары возобновили обстрел Козельска камнями разной величины. Ради устрашения козельчан китайцы, наводившие катапульты на цель, запускали небольшие каменные ядра с таким расчетом, чтобы они перелетали через стену и обрушивались на крыши домов либо падали на голову людям. Китайцами были также заброшены в город несколько сосудов с негасимым огнем. На улицах козельского детинца, выходивших к южному валу, вспыхнуло около десятка домов. Пожар разгорелся так быстро, что горожане ничего не успели сделать, дабы справиться с огнем. Меньше чем за час сильнейшее пламя уничтожило дотла несколько домов вместе с примыкавшими к ним амбарами, банями и конюшнями. Если лошадей удалось спасти, то зерно вынести из огня никто не смог.
Козельским боярам и воеводам, увидевшим в действии неведомый негасимый огонь, стало понятно, почему татары так быстро взяли Рязань, Коломну, Суздаль, Владимир и другие русские города на своем пути.
– Нехристи просто-напросто сожгут наш град огнем, даже не приближаясь к нему! – молвил на военном совете боярин Полежай, вращая своими большими выпуклыми глазами. – Изжарят нас мунгалы, как куропаток. А камни из ихних катапульт, видали, как далеко летают! Надоть покориться Батыю, братья. Верный совет вам даю.
