Йожо Нижнанский - Кровавая графиня
— Ты что — пригрозил ему смертью?
— Пришлось. И не только в этом случае, но даже если бы я ненароком выдал себя. Как бы, по-вашему, повел себя палатин, если бы обнаружилось, кто я?
— Он тут же бросил бы тебя в темницу.
— А что бы он сделал при сообщении, что князь Ян Христиан погибнет, если он не выпустит меня на свободу?
— Он сразу же выпустил бы тебя.
— Вот видите, мой господин, мне нечего опасаться. Поэтому я решил принародно обвинить Алжбету Батори и открыть свое инкогнито.
— Не советую этого делать, — возразил граф. — Уже и без того ты добился большего, чем можно было ожидать. Если ты назовешь себя, палатин никогда не простит, что ты обманул его и его гостей, что ты остановил силезского князя, задержал его и заключил в замок. И если отсюда выйдешь живой, ты не представляешь, какую охоту на тебя и на твоих товарищей устроит Дёрдь Турзо. Вас достанут и из-под земли, и я уверен: разбойников никогда еще не судили так сурово, как это сделают с вами.
— Вы правы, господин, — ответил Ян Калина. — И все же я не могу так уйти. Я должен открыться и объяснить свое переодевание. Иначе меня и вправду сочтут мошенником.
— Сделать это смог бы и кто-нибудь другой.
— Вы бы это сделали?
— А почему бы нет?
— Хорошо, тогда я исчезну не простившись.
Так все и произошло.
Гости удивлялись, куда подевался князь, пока наконец граф Няри не сообщил, что он уехал два часа назад, — возвращается в Силезию.
— А возможно, и не туда, — добавил он с таинственной улыбкой. — Возможно, сердце влечет его в иные края.
Гости посмеялись и быстро смирились с отъездом графа. Настроение было отменным, кувшины — неисчерпаемыми, музыка — неистощимой.
— Меня удивляет, — завел разговор с графом Няри палатин, — что ты столь осведомлен о его отъезде, тогда как я и понятия не имел об этом.
— Несмотря на то что князь человек со странностями, — улыбнулся граф, — он вряд ли покинул бы хозяина не простившись, если бы не имел для этого основания. А также если бы князь был в самом деле князем…
— Что ты хочешь этим сказать?
— Лишь то, о чем меня гость твоей ясновельможной милости попросил сказать: это был не князь, а разбойник Ян Калина.
— Быть того не может!
— Там, где вероятны такие невероятности, как в Чахтицах, откуда родом переодетый князем вольный рыцарь, это не такая уж великая неожиданность.
Дёрдь Турзо панически оглядел гостей.
— Все опасения твоей палатинской милости, — успокоил его граф, — совершенно излишни. Ян Калина явился сюда, чтобы отнять у тебя и у твоих гостей не драгоценности, а лишь веру…
— Какую веру?
— Веру в порядочность Алжбеты Батори.
— А как ты объяснишь, — раздраженно осведомился палатин, — что об умыслах разбойника ты так хорошо осведомлен?
— Очень просто. Разбойник почтил меня своим доверием.
— Я призову тебя к ответу за то, что ты не задержал его тотчас, как только узнал, что это за птица.
Граф Няри улыбнулся.
— Ты несправедлив ко мне, ясновельможный палатин, коли подозреваешь меня в трусости или снисхождении к разбойнику. Я хотел его задержать, да он и сам был готов к этому.
— Ты обязан был это сделать!
— Среди свадебных гостей поднялся бы переполох от ужаса, что они сидели за одним столом с разбойником и что даже вельможный палатин, когда гостя разоблачили, принес ему свои извинения.
— Но ты же мог задержать его тайно! — Вспомнив ту сцену, хозяин замка вспылил.
— Конечно мог, — ответил граф. — Однако тогда я вряд ли мог бы рассчитывать на благодарность твоей палатинской милости. Ибо я еще не сказал, что князь Ян Христиан во власти разбойников. Если бы в Великой Бытче у Яна Калины хоть один волос упал с головы, князь погиб бы…
Палатин взволнованно погладил бороду.
— Судя по всему, выходит, что я должен еще выразить тебе благодарность за то, что грабитель скрылся!
Не сказав больше ни слова, хозяин удалился. Граф Няри понял, что тщетно пытался ловчить. Дёрдя Турзо он все-таки настроил против себя. Что ж, пусть приобщается к стану его противников.
Минуту спустя он уже завел дружеский разговор с кардиналом.
Вокруг по-прежнему царило прекрасное настроение. Близился рассвет, но гости не расходились. Вино, пение и танцы отгоняли всякое помышление о сне, но более всего возбуждало ожидание пленных разбойников.
Когда же палатин уведомил их, что, вопреки всем стараниям его гайдуков, поспешивших пандурам на помощь, разбойники все же освободили захваченных товарищей, а сверх того, задержали и пандурского капитана, острый взгляд графа Няри подметил, что палатину стыдно за ложь, к которой принуждали его обстоятельства.
«Не хотел бы я быть в твоей шкуре, Ян Калина», — подумал он и сам удивился, что не желает этому недюжинному разбойнику мести Дёрдя Турзо, более того, даже испытывает искушение защитить его от нее…
20. Голубая кровь
(Из чахтицкой приходской хроники)
Пишу эти строки в ноябре месяце 15 дня в лето 1610 от Рождества Христова с тягостным томлением в душе, с горячей мольбой, дабы Всевышний защитил нас в столь суровые времена.
Лихо нам приходится, с каждым днем все нестерпимее.
Изводит людей нищета, всем грозит голод. Алчность госпожи, презревшей даже указания палатина, не ведает границ. Палатин запретил ей неправедно грабить подданных. Но она обирает не только их, но и свободных горожан, причем находит для этого сотни разнообразных предлогов. Горе тому, кто не идет ей навстречу, кто сопротивляется! На них срывают злобу свою Фицко и гайдуки, что по его окрику теряют облик человеческий.
За содержание солдат теперь ответствует госпожа. Но от этого нам стало еще хуже. Легче было, когда солдаты сидели на нашей шее, ибо теперь под тем предлогом, что мы должны вносить свою долю пропитания, она забирает вдвое больше того, что они поедали. И так во всех селениях, подвластных ей.
Чуланы у нас пустые. Боже праведный, что же будет с нами на Рождество, как мы продержимся до нового урожая? Будущее вызывает великие опасения. Мои прихожане до того обнищали, что мне невмоготу требовать от них законных поставок зерна. Приходскими землями пользуется графиня, но я предпочту умереть с голоду, нежели взимать с нее, согласно договору, арендную плату.
Верующие заботливо делятся со мною всем. Но что станется с нами, когда им нечем будет делиться?
Горячо молю Всевышнего Творца дать мне силу владеть собой и впредь, дабы вместо слова Божиего не возроптать с амвона против кривды, господского своеволия и властей, равнодушно взирающих на совершаемые злодейства.
Должно быть, сам дьявол нашептал госпоже переселиться в град. Там она скрывается, чтобы не слышать стонов и проклятий обнищавшего народа и обезопасить себя на случай, если у него иссякнет терпение. Но кара настигнет тебя, госпожа, куда бы ты ни скрылась! Справедливость неминуемо восторжествует!
На улице темная ночь, только что меня покинул Павел Ледерер, являющийся сюда точно заговорщик.
Слезы навертываются на глаза, когда подумаю, до чего бедняга измучен, сколько отчаяния носит он в сердце.
«Святой отец, — были его первые слова, когда он проник в мою горницу. — Скажите, простит ли меня Господь за то, что я для чахтицкой госпожи соорудил новую железную куклу?»
Бедняга! Ему пришлось это сделать, так как Фицко настаивал. Никакие отговорки не могли бы его спасти. Отвергни он его требование, возбудил бы опасные подозрения. Теперь Фицко сомневается в каждом, и к Павлу тоже охладел.
«А вот и вознаграждение за железную куклу, — сказал он, положив на стол двести золотых. — Жгут меня эти деньги, как нечистая совесть. Облегчите ими нищету страждущих, ваше преподобие!»
Чем я мог его утешить? Лишь позднее он немного успокоился, решив любой ценой уничтожить железную деву. Нынче же ночью сбросит ее в бездну, куда Фицко хотел когда-то сбросить его самого. Может, как раз в эту минуту он, подвергаясь опасности быть обнаруженным, идет подземными коридорами, может, именно в эту минуту железная кукла с грохотом разлетается на куски на дне подземной ямы.
Помоги, Творец, этому мужественному молодцу и смилуйся над ним!
Мы чувствуем, что дальше так продолжаться не может, что близится освобождение, и Алжбета Батори чует, что гибель ее близка. Она еще таится, но уже пошли слухи, что зимой она намерена перебраться в Семиградье к брату. Потому-то и старается отнять у нас последний динарий, потому так повысила вознаграждение за поимку Имриха Кендерешши, уверенная, что это он украл у нее драгоценности. Податься в бега вознамерился и Фицко. Собирает деньги кучами и зарывает их в своем тайнике, о коем, кроме Павла Ледерера, никто на свете не ведает. Исчезновение Фицко — вопрос нескольких дней. Как только захватит Магдулу, сбежит, как крыса с тонущего корабля.
