Георгий Марков - Строговы
У Артема в группе было восемь человек. Большинство из них были ломовицкие охотники, парни все молодые, крепкие, один лучше другого.
Бросив лошадей в логу, под присмотр Акимки Мишукова, Артем повел своих людей к хутору. Местность была тут ровная, но сплошь покрытая толстыми пнями и густыми, колючими кустами шиповника.
Еще в лесу Артем велел своим ребятам как можно сильнее осыпать друг друга снегом.
Ползли от пенька к пеньку, от кустика к кустику, Артем – передовым, за ним все остальные.
Двор второго хутора был такой же обширный, плотно закупоренный, как и двор первого. Собаки зачуяли приближение чужих людей и тревожно залаяли. Артем ткнулся головой в снег, затих. Парни залегли, притаились.
Партизаны, оставшиеся в лесу, начали стрельбу. Пользуясь моментом, Артем торопливо пополз вперед. Еще один бросок – и двор. Партизаны опять начали стрелять. Собаки неистово лаяли, слышалось, как они мечутся по двору.
Артем кинулся к забору; махнув рукой, поднял своих ребят на ноги. Забор – на совесть, чтоб не проник ни человек, ни зверь: бревна в пазах столбов, щели законопачены мхом и паклей.
Артем шепотом приказал парням:
– Подсаживай, ребята, на крышу, и трое – за мной.
Самый рослый парень схватил Артема за ноги, тот встал ему на плечо, уцепился за угол и забрался на крышу двора. Трое парней полезли вслед за ним. Артем оставил их у самой кромки навеса, сам осторожно пополз на середину. Тут он рукавицей разгреб снег, расковырял слежавшуюся солому и стал смотреть в отверстие, что делается внизу.
Вокруг уже рассвело. Артему хорошо был виден даже дымок, выползавший из красной кирпичной трубы дома. Но в закупоренном кругом дворе было темно, как ночью. Артем напрягал глаза, но долго ничего не мог рассмотреть. Наконец, расковыряв солому в новом месте, ближе к воротам, Артем увидел людей. Теперь были слышны и их голоса. По голосам трудно было в точности определить число солдат, но Артем понял, что их никак не больше полувзвода.
Вдруг морозный воздух потрясли сильные взрывы. Вероятно, одна из групп достигла ближнего к лесу хутора и вступила в бой. Солдаты обеспокоенно засудачили и, подкатив пулемет к воротам, застрочили из него.
Артем решил, что ждать ему больше нечего. Он просунул руку в дыру, раскачал гранату и изо всей силы швырнул ее к воротам.
Граната взорвалась гулко. Артема обдало рубленой соломой. Неподалеку от себя он увидел зияющую дыру в навесе. Пулемет сразу замолк, и двор огласился стонами раненых, хрипением умирающих, испуганными криками живых.
– Ко мне! – крикнул Артем, спрыгивая во двор, и, прячась за столбом, метнул еще две гранаты, одну за другой. Двор озарился вспышками. Артем бросился на оставшихся в живых солдат. Сверху на помощь к нему прыгали во двор ломовицкие парни.
В лесу Архип сразу же после разрыва первой Артемовой гранаты поднял партизан в атаку.
Кто пеший, кто конный, партизаны вырвались из лесу, и по полю покатилось протяжное и многоголосое «ура-а-а!».
Те из ломовицких парней, которых Артем оставил на земле у забора, сообразили, что стоять им тут больше незачем, и бросились к воротам. Распахнув их, они вбежали во двор.
У солдат создалось впечатление, что это ворвались те партизаны, мощное «ура» которых доносилось с полей.
– Караул! – испуганно вскрикнул один солдат.
– Братцы, сдаемся! Пощадите! – плача, закричал другой и с поднятыми руками вышел из-за телег, нагроможденных в углу двора. За ним вышел еще один солдат, потом второй, третий, четвертый… Последним вылез прапорщик. Его золотые погоны были оборваны и висели на одних веревочках. Артем насчитал пленных одиннадцать человек, убитых и раненых не меньше.
Когда во двор верхом на лошади влетел Архип Хромков, пленные были построены в шеренгу и стояли под охраной двух парней. Остальные парни вместе с Артемом обыскивали дом и двор, собирая оружие в кучу.
– Каков ты, чертенок! – соскакивая с лошади, засмеялся Архип, завидев Артема.
– Все целы, дядя Архип.
– Ну, молодец! Папаша смел, а этот вовсе герой! – Архип от избытка чувств облапил Артема.
От похвалы Архипа кровь прихлынула к сердцу Артема. «Нельзя мне не воевать. Есть за что посчитаться мне с ними», – хотел сказать он Архипу, но воспоминание о Мане Дубровиной острой болью отозвалось в душе, и он промолчал.
Пока Архип с участием Артема и ломовицкого бондаря Ефима Кузнецова допрашивал прапорщика, партизаны обшарили остальные хутора. Несколько солдат, засевших здесь, сдались без сопротивления. Только двое на захваченных у хуторян лошадях пытались скрыться бегством по Жировской дороге, но были убиты партизанами из взвода Калинкина.
Отправив пленных под конвоем в Волчьи Норы, Архип построил отряд в походный порядок и повел его на Жирово.
3
На рассвете конный отряд Тимофея Залетного свернул с тракта и охотничьей тропой направился в обход Жирова.
В отряде царило необычайное веселье: слышались смех, оживленный говорок и даже песни – будто не на смертный бой, а на шумную волчью облаву ехали люди:
Глухая тайга, непролазная чащоба, зыбучие незамерзающие болота на многие версты лежали вокруг. Охотничья тропа, обозначенная почерневшими затесами на деревьях, извиваясь, тянулась по гривам, круто огибала незамерзающие и парящиеся на морозе озера.
Путь отряда был небезопасным. Чуть собьешься с тропы – верная гибель. «Дьявола котлы» – так называли эту местность в народе.
Переход через эти места в зимнее время, да еще на лошадях, был делом совершенно неслыханным. Но такой переход давал партизанам серьезные выгоды при нападении на противника, и военный совет высказался за осуществление его.
Проводником был назначен дед Фишка. Из всей армии он единственный знал этот путь.
– Людей проведу, Матюша, – сказал старик, когда Матвей обратился к нему за советом, – за коней не ручаюсь. К коням сроду не лежит у меня сердце. Куда с ними в тайге? Горе мыкать!
Но за коней горячо вступился Залетный. Тараща свои диковатые, по-ястребиному круглые глаза, он сказал старику:
– Ты, дед Фишка, коней не трогай. Без них нам давно бы крышка была. Ты людей веди, а кони сами пройдут, у них четыре ноги.
Теперь, когда отряд Залетного двигался по снежной целине, от затеса до затеса, старик припомнил этот разговор.
Он ехал впереди всех. Его высокий, сухоребрый конь, отфыркиваясь, брел по снегу. Конь часто спотыкался о валежник и кочки, зарывался мордой в снег. Дед Фишка и по добрым-то дорогам не любил ездить верхом, а такая езда подавно не нравилась ему. Сгорбившись, то и дело подпрыгивая в седле, он оглашал тайгу громкой руганью:
– А, язви тебя, Тимофей, с твоими конями!
Залетный отшучивался, а отряд покатывался со смеху над их перебранкой.
В одном месте Тимофей вызвался сменить старика. Дед Фишка охотно согласился: ехать по проторенной дороге было намного легче. Но передовым Залетный проехал с версту и оскандалился: потерял затесы, свернул куда-то в сторону и загнал своего коня в такой сугроб, из которого его пришлось вытаскивать с помощью партизан.
– И куда тебя черти несут? Едешь в самый кочкарник! – негодовал дед Фишка.
– Да ведь его не видно, кочкарник твой, о нем на снегу не написано, – посмеиваясь, пытался оправдаться Залетный.
– Как не написано? Видишь, ельник-ползун да чахлый кедровник растет – значит, болото, – продолжал бушевать дед Фишка. Он вновь поехал впереди отряда, безошибочно, по каким-то ему одному известным признакам угадывая охотничью тропу.
В полдень Залетный приказал отряду остановиться на отдых. Большая и самая трудная часть пути была пройдена. Люди притомились. Лошади были мокрые, будто выкупанные, и от них поднимался пар.
Для остановки выбрали большую поляну возле речки с обширной полыньей. Мужики бросились с ведрами за водой – варить чай. Но Тимофей вернул их: разжигать костры было опасно. Верстах в пяти от стоянки, самое большее, начинались жировские отруба, с теплыми избами, амбарами и овинами. Партизаны приуныли – какой же отдых без чая?
Дед Фишка томился тем же желанием. Он поспешил помочь беде. По его совету молодежь быстро соорудила из пихтовых веток балаган. Когда внутри его разожгли костер, все увидели, как опытен в таких делах старый охотник. Дым от костра, скапливаясь в балагане, медленно выползал сквозь хвою веток и таял в зимнем воздухе, не поднявшись даже до макушек деревьев.
Изобретательность старика подкупила и Залетного, недовольного вначале тем, что партизаны ослушались его.
– Кончим войну, дед Фишка, – смеясь, сказал он, – и произведем тебя в строительных дел командиры. Будешь строить нам избы, бани, выдумаешь какую-нибудь штуковину, чтоб на кручу воду из речки на коромыслах не таскать.
– Нет, Тимофей, по топорной части я не горазд, – всерьез проговорил дед Фишка и, мечтательно сверкнув из-под бровей глазами, закончил: – Замирение выйдет – на Юксу, брат, подамся. Там у меня дел – в жизнь не переделать.
