Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз
— Дженни, прошу тебя, — молил он, оцепенев от муки. — Ты бы лучше легла.
— Не лягу. — Она захихикала. — Не лягу, для тебя…
Наблюдая её, Дэвид вдруг подумал о ребёнке, которого она родила ему, и видеть её в таком унизительном состоянии стало невыносимо больно.
— Дженни, ради бога, возьми себя в руки! Уж если я ничего больше для тебя не значу, то подумай о нашем ребёнке, вспомни о Роберте. Я до сих пор не говорил об этом. Я не хочу тебя расстраивать. Но неужели и память о нём ничего для тебя не значит?
Дженни разразилась пьяным смехом. Она хохотала, хохотала, пока у неё не потекла изо рта слюна.
— Я, кстати, собиралась сказать тебе насчёт этого кое-что, — сказала она глумливо. — Давно собиралась… «Наш ребёнок». Вы льстите себе, милорд! Откуда ты знаешь, что он был твой?
Не понимая, он посмотрел на неё с выражением отвращения. Это её взбесило.
— Дурак! — взвизгнула она вдруг. — Это был ребёнок Джо!
Тогда он понял. Побледнел как смерть. Яростно схватил её за плечи и прижал к притолоке двери.
— Это правда?
Отрезвлённая физической болью, она уставилась на него мутным взглядом и поняла, что зашла слишком далеко: она вовсе не собиралась выдать тайну Дэвиду. Испугавшись, она заплакала. Сразу ослабела, обмякла. Привалившись к Дэвиду, она доплакалась до истерики.
— О боже, о боже! Прости меня, Дэвид. Я скверная, гадкая. Я знать больше не хочу мужчин, никогда, никогда, никогда. Я хочу быть хорошей. Я нездорова, в этом вся беда, я не совсем здорова, приходится выпивать иногда стаканчик, чтобы поддержать силы…
Она все причитала и причитала.
С тем же застывшим суровым лицом Дэвид дотащил её до дивана, поддерживая ладонью её валившуюся голову. Дженни в истерическом припадке заколотила пятками. Она продолжала:
— Дай мне возможность исправиться, Дэвид, о бога ради, дай! Я не дурная женщина, право же нет; он меня обошёл, но теперь всё кончено, кончено давным-давно. Ты это мог сам видеть сегодня, он смотрел на меня как на мусор под ногами. А ты, Дэвид, самый лучший человек на свете, другого такого нет! Мне тошно, Дэвид, мне ужасно плохо. Я целую вечность уже не отдыхала, я вправду не здорова. Ах, если бы ты ещё раз испытал меня, Дэвид, Дэвид, Дэвид…
Он угрюмо смотрел в сторону, не мешая ей изливаться и этим отделываться от угрызения совести. Тяжкая боль давила ему сердце. Дженни нанесла ему ужасный удар. Любовно хранил он в душе воспоминание о маленьком Роберте. А она и это осквернила!
В конце концов Дженни перестала хныкать, нервное дрыгание ногами прекратилось. Наступила тишина. Дэвид тяжело перевёл дух. Затем сказал тихим голосом:
— Не будем больше об этом говорить, Дженни. То, что ты сказала, совершенно верно. Ты нездорова. Я думаю, тебе было бы полезно уехать на время. Не хочешь ли погостить на ферме у Дэна Тисдэйля в Суссексе? Я легко мог бы это устроить. Я встречаюсь с Дэном.
— На ферму? — ахнула Дженни, потом подняла страдальческие, восторженные глаза. — В Суссекс?!
— Да.
— О Дэвид! — Дженни снова начала плакать. Неожиданно открывшаяся перспектива была так заманчива, и Дэвид так необыкновенно добр, и все так чудесно. — Ты так добр ко мне, Дэвид, обними меня разок и скажи, что все ещё любишь меня.
— Ты обещаешь никогда больше не брать в рот вина?
— Да, Дэвид, да, обещаю.
Всхлипывая в бурном приливе нежности и преданности, она клялась, что выполнит обещание.
— Ну ладно, я это устрою, Дженни.
— О Дэвид! — Дженни всхлипывала, и задыхалась, и прижималась к нему. — Ты лучший человек на свете.
IV
Через месяц, в начале июня, Дэвид однажды утром проводил Дженни на Центральный вокзал в Тайнкасле. Договориться с Грэйс Тисдэйль относительно приезда Дженни в Винраш оказалось очень легко — Грэйс пришла в восторг. Сумма, которую Дэвид мог платить еженедельно, была довольно мала, но из откровенного, бесхитростного письма Грэйс было видно, что и эта сумма будет принята с удовольствием.
Дженни была оживлена, предвкушение отдыха в деревне кружило ей голову, румянило щеки, придало блеск глазам. Она была полна горячей нежности и раскаяния. Она уже воображала, как кормит цыплят, гладит прелестных маленьких ягнят, а через три недели возвращается к Дэвиду чистой, облагороженной и красивее прежнего. О, как это замечательно!
Они стояли с Дэвидом у открытой двери купе, а на её месте в углу купе была приготовлена пачка газет и журнал. Она подумала, что очень мило было со стороны Дэвида купить ей журнал. Она не то, чтобы одобрила его выбор, но приличной даме подобает иметь с собой в дороге какой-нибудь журнал. А для Дженни самой большой радостью было делать то, что «подобает». Она болтала, обращаясь к Дэвиду, бросая на него время от времени трогательно-нежные взгляды, выражая ими своё раскаяние и искреннее желание исправиться. Дэвид же упорно молчал. Дженни часто задавала себе вопрос, что он думает о том… ну, о том, о чём она так глупо проговорилась. Иногда ей смутно казалось, что он все забыл или не поверил ей, потому что он ни разу не упоминал об этом. Во всяком случае она была убеждена, что он её простил и это льстило её тщеславию! Она не понимала, каким страшным ударом было для Дэвида это открытие. Он думал, что она всегда была ему верна. Он с глубокой нежностью берег воспоминание о маленьком Роберте. И одной пьяной фразой Дженни все это разрушила. Дэвид страдал ужасно, но так как он не обвинял её, не допрашивал, не выпытывал от неё каждую грязную подробность и не колотил её потом до смерти, то Дженни полагала, что он не страдает. Она, в сущности, не знала Дэвида. Она была неспособна оценить силу и благородство характера, которые заставляли его молчать. И в глубине души она недоумевала, была довольна и, пожалуй, немного презирала Дэвида.
Она посмотрела на большие часы в конце платформы.
— Ну, сейчас отойдёт!
Она вошла в купе, Дэвид захлопнул дверь. Раздался свисток. На прощанье она крепко обняла Дэвида. Её последние слова были:
— Ты будешь скучать по мне, — правда, Дэвид?
Затем со вздохом удовлетворения она принялась устраиваться в купе. Путешествие было длительное. Но Дженни коротала время за журналом и сэндвичами и с интересом рассматривала пассажиров. Дженни чрезвычайно гордилась своим умением «разбираться в людях». Одним зорким взглядом она определяла, как они одеты, сколько стоит шляпка, настоящие или поддельные брильянты на какой-нибудь даме, принадлежит ли она к «настоящему обществу».
В два часа Дженни пересела в другой поезд, в три она прошлась по коридору и выпила чашку чаю за изысканной беседой с симпатичным молодым человеком, сидевшим за тем же столиком. То есть, собственно говоря, он сидел за соседним, но пересел к ней. Странно, он оказался коммивояжёром!
Посмеиваясь про себя, она вспомнила о том лысом коммивояжёре, которого выдумала для успокоения Дэвида в их медовый месяц. Милый Дэвид! Она держалась, право, очень холодно с симпатичным молодым человеком, проявила только вежливый интерес, когда он объявил, что занимается распространением хирургических принадлежностей. О, она держала себя в высшей степени достойно и на прощанье пожала ему руку как настоящая леди.
В половине пятого она приехала на узловую станцию Барнхэм, и здесь её встретил Дэн. Дэн выглядел таким большим, здоровым и счастливым. На нём была старая солдатская рубашка, расстёгнутая у ворота, гамаши и короткие кожаные штаны. Дэн приехал в маленьком легковом форде и, подхватив саквояж Дженни как пёрышко, повёз её на ферму в Винраш.
Ферма очень понравилась Дженни, а приём Грэйс — ещё больше. Грэйс приготовила великолепный ужин, состоявший из только что снесённых яиц, и пирога, и множества маленьких, круглых, преаппетитных на вид пирожных, о которых Грэйс сказала, что это суссекские пряники. Они уселись все вместе, Дженни, Грэйс, Дэн, маленькая Кэролайн-Энн и Томас, новый малыш, который отзывался на кличку «Дикери-Док» и восседал на высоком стульчике справа от Грэйс. Так они сидели все в просторной кухне с каменным полом, и Дженни восторгалась и пирожными, и свежими яйцами, и Дикери-Доком. Дженни восторгалась всем решительно. «Все здесь так мило», — говорила она.
После чая Грэйс повела Дженни осматривать ферму, объясняя ей, что у них очень небольшой участок — только сорок акров, который они арендуют у старого мистера Пэрселла… Грэйс не делала тайны из того, о чём проницательная Дженни уже и сама догадалась. Грэйс с удивительной простотой признавалась, что им с Дэном приходится очень туго. Птицеводство, ради которого Дэн главным образом и арендовал ферму, было делом трудным, малодоходным. Но летом они возьмут постояльцев, а постояльцы, — улыбнулась Грэйс, — платят. Улыбалась Грэйс часто: она была безмерно счастлива с Дэном, Кэролайн-Энн и Дикери-Доком. Ей приходилось работать не покладая рук, но она чувствовала себя счастливой. Она увезла Дэна с рудника, далеко-далеко от проклятой шахты, а это — главное.
