Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая
Он шел большими шагами, избегая встреч с людьми. Там, где его никто не мог увидать, он бросался ничком на землю и колотил ее кулаками, как бы желая наказать за то, что она производит на свет живые существа с единственной целью — губить их… Горло его сжималось, он издавал глухое рычание. Но когда наступил вечер, Бродар успокоился. Решение было им принято.
Дети ждали его с обедом. Они тоже знали о роковых известиях, но не смели заговорить о них с отцом. Он сел за стол вместе со всеми и заставил себя есть. Если бы не его расстроенное лицо, можно было бы подумать, что ничего не случилось.
После обеда Бродар вынул из кармана пачку газет и положил их на стол. Здесь были и отчеты о преступлениях, совершенных, когда он еще лежал в больнице (он тогда не успел прочесть о них), и сообщения о новых убийствах. И всюду его имя сопровождалось зловещей фразой: «Расколот как орех…»
— Вы знаете все, не так ли? — спросил Бродар.
Никто не ответил.
— Вам известно, в чем меня обвиняют. Я должен пойти и все объяснить; пусть узнают правду!
Он не понимал, что обстоятельства сложились слишком неблагоприятно: ему не могли поверить.
Огюст поднялся.
— Отец! Я пойду с тобой!
— Нет, вы достаточно натерпелись, дети. Вы были несчастнее, чем бездомные собаки, и я не хочу, чтобы это повторилось. Отправляться вдвоем — ни к чему: тогда те, что останутся, погибнут от лишений. Обвиняют меня одного; никто не принудит меня сказать, где мои дети. Ведь и волк защищает своих волчат! Завтра я уеду в Париж один; таково мое желание, и вы должны его уважать. Пусть все останется по-прежнему. Не вздумайте мне писать, не говорите, где я… Вы узнаете обо мне из газет! — добавил он с горечью. — Не пытайтесь заставить меня изменить решение; вы будете неправы и только причините мне лишнюю боль.
Все плакали, окружив его, понурив головы. Царило молчание, словно в доме, где есть покойник. Тото беспокойно посматривал с порога; инстинктивно почуяв беду, он жалобно завыл. Он уже выл так однажды…
Утром вся семья пошла проводить Бродара на вокзал.
— Куда это вы собрались? — спросил шедший навстречу старый рудокоп, который спас Анжелу от посягательств Поташа. — И почему вы так невеселы? Я нынче свободен и пойду с вами.
Бродар протянул ему руку.
— Старина, поручаю тебе мою семью. Дети будут горевать: я уезжаю надолго. В дороге можно и помереть… мало ли что случается… — Он принужденно улыбнулся. — Ты будешь их навещать, не правда ли?
Старик был не из тех, кого легко обмануть. Со словами: «Будь спокоен!» — он крепко пожал руку Бродара.
Молча, одного за другим, Жак обнял и поцеловал сына, невестку, Анжелу и младших дочерей. Когда он протянул руку старику, его лицо было спокойно. Раздался свисток, паровоз запыхтел и тронулся. Все было кончено… Бродар отправился в путь. Жизнь идет своим чередом… Ну что же! Впереди — последний ее этап… Эта мысль успокаивала его.
Остальные грустно вернулись домой; но Тото не последовал за ними. Напрасно Луизетта звала его: не откликаясь на зов, он рыскал под вагонами в поисках Бродара. Бедный пес не убежал далеко: на другой день его окровавленный труп нашли на рельсах. Собака опередила хозяина…
Тетушку Грегуар отъезд Бродара так огорчил, что она тяжело захворала. Старушка долго не протянула. Остальные крепились: молодые побеги так сочны, что и в огне не могут сразу сгореть. Но все же они были срезаны под самый корень. Огюст, как и в день, когда он спас товарищей из рушившегося здания, почувствовал резкую боль в груди.
— Сразу видно, — говорил Поташ, — что Карадеки — безбожники; недаром небеса так немилостивы к ним.
Смотритель попивал с друзьями винцо, обсуждая, каким образом лучше всего предотвратить забастовку шахтеров.
— Несколько батальонов солдат — вот наилучший ответ на требования рабочих! Самый действенный!
И он засмеялся грубым утробным смехом.
Напрасно старый рудокоп пытался утешить Бродаров.
— Что, новостей нет? — осведомлялся он.
Увы, новостей было более чем достаточно…
Процесс приюта Нотр-Дам де ла Бонгард был зловещим предзнаменованием. Если суд мог ошибиться, несмотря на наличие стольких свидетелей, то тем легче ему будет ошибиться теперь, когда все говорило против подсудимого, утверждавшего, что он не виновен.
Не менее внимательно, чем в тулонской каторжной тюрьме, читали газеты в кабачке «Радость гуляк», где муж Прекрасной Цыганки, облокотившись на грязный стол, с величайшим интересом изучал все, что писали об «изверге Бродаре».
— Вот мерзавец! — восклицал Эдм Паскаль. — Лишь коммунары способны на такие преступления! Их жестокость возмущает меня до глубины души!
Он повторял это так часто, что Волчица насторожилась. «С чего бы такая злоба? — думала она. — Видно, неспроста!»
Как-то старый рудокоп, желая развлечь Карадеков, принес им свежий номер «Судебной газеты» с отчетом о деле Бродара. Обвинительное заключение занято чуть ли не всю страницу. В нем говорилось, что бывший заключенный тулонской тюрьмы № 13613 был в свое время приговорен к бессрочной каторге за покушение на убийство агента полиции. Молчаливый, не приносивший никакой пользы, он стал неузнаваем после освобождения своего товарища по камере, некоего Лезорна. Они оказывали друг на друга пагубное влияние. Так по крайней мере гласила справка, присланная следователю из Тулона.
Бродар, по словам прокурора, изобрел какой-то особый способ убивать, и во всех убийствах, совершенных этим манером, конечно, виновен именно он. В Тулоне он был вдохновителем, на свободе же стал исполнителем мокрых дел. Бродар проявил феноменальное двуличие, добившись помилования за услуги, оказанные начальству; он проявляет двуличие и сейчас, утверждая, будто бы сам хотел отдаться в руки правосудия. Но может ли он доказать это? Сослаться на каких-либо свидетелей? Нет! Обагренный кровью своих жертв, он играет на высоких чувствах. Его арестовали в тот момент, когда он собирался бежать. «Я приехал!» — заявил он. Бесстыдная ложь! При нем не нашли железнодорожного билета.
Он лишь делал вид, будто работает, будто оказывает полиции содействие. Он и сына своего совратил на стезю порока. В первый же вечер по приезде Бродара-отца в Париж мы видим его у некоей вдовы Грегуар, потакавшей кутежам его сына с проституткой Кларой Буссони. День приезда Бродара совпал с вторичным покушением на жизнь его бывшего хозяина. На сей раз попытка удалась… Думают, что убийца — Санблер. Но Бродар, несомненно, его соучастник.
Чтобы всех одурачить, он ведет скромный образ жизни, нанимается чернорабочим в префектуру… Через некоторое время он устраивает побег сына из тюрьмы с помощью шайки бандитов, с которой как отец, так и сын поддерживали связь.
По всеобщему мнению, Бродар способен лишь на одно хорошее чувство — любовь к своим детям. Но именно эта любовь толкала его на преступления, имевшие целью спасти их от нужды. Он где-то содержит их на деньги, украденные у графини Болье. Вот почему он отказался ответить, откуда приехал.
Скольких людей лишил он жизни, пустив в ход свой ужасный удар дубинкой? Скольким жертвам расколол череп? Когда он пытался убивать другим способом, ему это не удавалось, о чем свидетельствует покушение на жизнь графини Олимпии Болье и ее подруги, баронессы Амели.
Возможно, что дружба Бродара с Лезорном завязалась на каторге потому, что они еще раньше были соучастниками. Лезорн, помилованный за те же услуги начальству, по приезде в Париж перестал слушать советы полиции и все время был на плохом счету у нее. Прошлое Лезорна, о котором, к сожалению, ничего не удалось узнать, так как он умер, слилось воедино с прошлым Бродара. Между ними существовало нечто большее, чем простое сходство: на каторге они, очевидно, возобновили связь, прерванную ссылкой Бродара, и она принесла плоды…
Затем прокурор произнес длиннейшую, весьма патетическую тираду о том, как пагубны личности вроде Бродара и Лезорна. Жизнь одного из них трагически прервалась на шоссе; другой сел на скамью подсудимых…
Несколько утомившись от чтения, старый рудокоп поднял голову и увидел, что слушатели плачут.
— Почему вы так взволнованы? А что же было бы с вами, знай вы этого человека? Между прочим, я встречал ссыльных, очень хорошо отзывавшихся об этом Бродаре. Видать, тут дело нечисто!
Все рыдали.
— Я не стану читать дальше, — воскликнул старик, — раз это так вас волнует.
— Нет, нет, — возразил Огюст, — читайте! Нам надо знать все. Потом мы объясним вам почему.
В конце обвинительной речи были нагромождены всякие ужасы. Прокурор приписал Бродару больше убийств, чем десять человек могли бы совершить за несколько лет. «Грубая выдумка насчет его возвращения, — заявил прокурор, — никого не обманет. Что касается свидетелей, то дело о приюте Нотр-Дам де ла Бонгард уже разоблачило большинство из них».
