Вадим Полуян - Кровь боярина Кучки (В 2-х книгах)
Далее Род ничего не слышал.
Ему казалось, он тут же открыл глаза. Так только казалось. В пузырчатом оконце кельи была тьма. На колеблющемся прибранном столе горел и колебался светец в широкой чаше с маслом. Род проснулся на жёстком травяном матрасе. Напротив на одре храпел Абу Хамид. Они взошли на лойву в полдень, значит, Род спал долго. Спал без сновидений, как мертвец. Вскочив, он выбежал на палубу. Закинул голову. Серебряная гривна луны лежала на дне неба. В первый миг насторожило, что не увидел берегов. Значит, лойва продолжала идти морем, не проникла в Танаис, чтобы после на катках достичь Итили - Волги. В следующий миг в душе его подняло бурю расположенье звёзд. Арабы-моряки в чалмах не обращали на него внимания. Опрометью ворвавшись в келью, он растолкал Абу Хамида.
- Ты обманул меня, проклятый агарянин[467] Мы идём вовсе не на север! Мы идём на юг!
Ал-Гаранти поднялся, протёр глаза. Покинув одр, сел у стола, повесил голову. Без чалмы он выглядел не слишком молодо: седой старик!
- Ро-о-о-о-д! - произнёс он долго и гортанно, как Текуса. - Ты много пережил и слишком утомился. Ты проспал почти две ночи и полтора дня. Если Аллах поможет, скоро мы увидим Фару - маяк Боспорский. Ужель ты думаешь, я мог вернуть тебя в несчастную страну, где озоруют твои безумные князья? Ты слишком добр, слишком искусен, слишком могуч, чтоб подвергать тебя такой опасности. Аллах всеславный уже решил твою судьбу иначе. Ты поддержишь мои силы, поможешь мне в великих путешествиях, увидишь мир, какого даже сновиденья не изобретут. Аллах мне даровал тебя, редчайший из людей! Казни за то, что не исполнил твою волю. Ты мне теперь дороже жизни. Бросайся в волны, не переплывёшь Чермного моря. Лучше покорись судьбе и мне. Со временем воздашь себе хвалу за это. Нас ждут Царьград, святыни Палестины, африканский берег, а дальше - солнечная родина моя Гранада. И да поможет нам Аллах!
ДУБОВАЯ ДОМОВИНА
1
- Хольмгард![468] - подбоченясь, объявил варяжский гость с видом знатока.
Застывший рядом у самого борта светло-русый богатырь с аккуратной мягкой бородкой просто-таки пожирал глазами надвигавшуюся белую башню. Она возвышалась на земляном валу мощным углом деревянной крепости. А перед валом - ров. А ещё ближе - монастыри, монастыри и монастыри. А вот уж виден и мост через Волхов. Забелел детинец на левой стороне с храмом святой Софии. А на восточной, правой, вкруг Ярославова дворища, как под княжеской рукой, - затейливые дома купцов - дело рук здешних каменных здателей[469] Петра и Коровы Яковлевичей, Петра Милонега. А разукрашены как! Высятся боярами в позументах. Потрудились тут мастера чеканщики Коста и Братило.
- Дойч? - обратился к светлоокому спутнику гость-варяг по-немецки, - Любопытные варварские места?
- Патриа, амиго, патриа![470] - отмахнулся тот.
- О! - только и воскликнул опростоволосившийся знаток.
Пристани, левобережная и правобережная, вовсе не походили друг на друга. Если с левой стороны на иностранцев под парусами очесливо[471] взирала новгородская знать со своими боярынями и боярышнями, укрывшими белые лики под цветными подсолнечниками[472], то с правой к новоприбывшим спешили купцы со всех русских княжеств в надежде первыми ухватить заморский товар, а также купцы польского Поморья, немецкие, шведские, датские, греческие, арабские, по-братски встречавшие благополучных земляков.
- Стало быть, ты из местных, - уже по-русски продолжил беседу варяжский гость. - Видно, давно отсутствовал?
Вот тут он не ошибся. Спутник его охотно откликнулся на родную речь:
- Двадцать лет, считай, был чужбинцем. А Новгорода Великого не лицезрел много более.
- У меня здесь на Прусской улице терем. Будь в нем как дома, - предложил варяг. - Моё имя Ерминингельд. По-русски просто Ермила. А тебя как прикажешь звать?
- Родислав Гюрятич Жилотуг. А для вящего удобства - Род.
- Ро-о-од! - повторил варяг.
Бывший чужбинец, как бы прервав свои думы, живо спросил:
- Скажи-ка, досточтимый Ермила, не знавал ли ты у себя, на Прусской улице, варяжку именем Ольду? У неё ещё брат есть. Кажется, Евальд…
- Досточтимый? - усмехнулся варяг. - Не из арабского ли плена возвращаешься восвояси?
- Из иберийско-арабского, - уточнил Родислав. - Ведомы ли тебе такие места - Гранада, Севилья, Бетика?
- Нет, не ведомы, - покачал головой Ермила.
- Мой господин Абу Хамид ал-Гаранти родом из тех мест, - сказал Род. - Недавняя смерть его открыла мне путь домой.
- Как у вас говорят, в гостях хорошо, дома лучше? - улыбнулся Ерминингельд.
Род объяснил, думая о своём:
- Дома дела поважнее, нежели в гостях. - И напомнил: - Ты не ответил на мой вопрос.
- О старых твоих знакомцах Ольде и Евальде? - Варяг заметно помрачнел. - В Хольмгарде все кончане и уличане[473] друг друга знают. Известны и мне эти брат с сестрой. Да, видишь ли… Несколько лет назад от Прусской улицы остались головешки и пепел. Большой был пожар! От Немецкого до заднего Герольдова вымола[474] все сгорело дотла. Кто имел средства, строились заново. Остальные уехали. Слышал, что Ольда с братом сейчас на Готланде, есть такой город Висби…
Род кивнул. Они уже покидали сходни. Следом несли их кладь. Ерминингельд отметил, что коробья блудного россиянина не уступают его собственным.
- О! - взглянул он на спутника с уважением.
От приглашения стать постояльцем Род отказался под благовидным предлогом, что нужно нынче же отыскать в этом городе старого, закадычного друга. Однако возможность вручить свои коробья попечению заботливого Ермилы была принята с благодарностью.
Вернувшийся домой путешественник налегке пошёл по знакомым улицам. Впрочем, местами и не совсем знакомым. В конце Епископской на берегу Волхова вместо старой деревянной церкви возвышалась новая, каменная, под стать главной новгородской святыне - святой Софии. Мужал Господин Великий Новгород! Улицы широки, дома основательны. Какого друга мечтал отыскать одинокий странник в этом лабиринте стен среди моря крыш? Богомилова хоромина на Людогощей теперь чужда, как давняя жена, переменившая нескольких мужей. Луноликая огнищанка выплеснула опитки из оконца его светёлки едва не на голову какому-то зазевавшемуся прохожему.
- Эй, не озоруй! - крикнул тот.
- А чего зенки пялишь?
- Здесь живал ушкуйник Гостята. Да у него была полепше подружия.
- Тю-тю, твой Гостята, тю-тю! - злорадно завопила чужая жёнка. - Гулял млад вниз по Волге, да набрёл смерть близ невдолге…
И пошёл знакомец несчастного ушкуйника прочь.
Наблюдавший эту беседу Род почувствовал себя ещё сиротливее. Не токмо что Богомила давно уже нет в живых, последыши его в этом доме канули в вечность. И все-таки, возвратясь с чужбины, нелепо довольствоваться обществом чужестранца Ерминингельда. Хотелось родной души. Да где же её найти? На памяти было единственное полузабытое имя Зыбата Нерядец, предприимчивый новгородец, знавший Богомила, спасённый Родом от бродников. Памятуя, что Зыбата из ониполовичей, Род начал поиски с торговой стороны. Прошёл улицы ремесленников Бардовую, Нутную, спрашивал в купеческих сотнях меховщиков, вощинников[475], посетил Гончарную братчину, Неревский, Людин концы, по мосту через гроблю вышел на Добрынину улицу, миновал городские ворота, допытывался у тригожан, коломлян, бережан[476], даже у загородцев по ту сторону ворот. Скольких людей потревожил расспросами, сметил бы разве что Кирик, знатнейший из новгородских числолюбцев[477]. Все без толку. Никто не указал дом Зыбаты Нерядца. Лишь двое или трое, почесав в затылках, припомнили: был такой, да запропастился невесть куда. Жив ли, мёртв - один Бог знает, да не скажет.
На торговой площади за переспой ближе всех к дороге стоял шустрый булгарин. В одной руке держал повод старой кобылы, в другой - верёвку от огорлия согбенной рабыни.
- Эй, не проходите зря! - почти без чужого выговора возглашал он по-русски. - Эй, не проходите зря, мой товар умильно зря! Чудо-чага не стара, семижильна и бодра. Вот служанка для стола! Вот утеха для одра!
Рабыня повела глазом из-под понки, окликнула богатого с виду чужестранца:
- Здравствуй на много лет!
Род насмотрелся в Испании не таких бедных, а изобильных торгов рабами, от которых сердце захолынывало, потому прошёл, низко опустив голову, тихо примолвив в ответ на зазывное приветствие:
- Доброго господина! Доброго господина!
