Октавиан Стампас - Семь свитков из Рас Альхага, или Энциклопедия заговоров
Оказалось, что у каждого из сильных мира сего, кому казалось, что он может влиять на события, был свой особый замысел, в глубине которого скрывалось одно сокровище, одна печать — владение Святой Землей.
У Старого Жака был свой, у короля Филиппа от Капетингов — свой. Они дали друг другу слово, которое не смогли бы выполнить. И уж никто из них не ведал, не ведали даже дервиши, что у Посланника зародится свой собственный замысел освобождения из пут рока и суеверий и он сумеет на целый год спрятаться от всех, от тамплиеров — от дервишей и от иоаннитов.
Нам известно, что сделал король с золотой головой. Он повелел отлить две копии из бронзы и покрыть их позолотой. Настоящая же голова была подвергнута воздействию очистительного пламени и превращена в несколько слитков, помеченных королевской печатью. Только в том случае, если дервиши раскроют обман, король намеревался придать этим слиткам первоначальную форму.
Итогом этого хитросплетения замыслов стало то, что все остальное золото уплыло у короля из-под носа и по воле мудрецов Востока было вложено в торговые дела трех городов, не страдающих вожделением к Палестине и Храму Соломона, а именно — в торговые дела Флоренции, Генуи и Венеции.
Не трудно догадаться, граф, что дервиши вовсе не собирались возвращать деньги на Восток, в руки жадных недоумков-номадов, делящих между собой троны и дворцы.
— Значит, предчувствия меня не обманули, — вздохнул я, — и тамплиерское золото действительно досталось Сентилье.
— Не все, разумеется, — отвечал Великий Магистр иоаннитов. — Не все, но — большая часть. И нам, как вы догадываетесь, граф, удалось соблюсти свою собственную выгоду, ведь Сентилья — человек, так сказать, связанный с нашим Орденом кровными узами. В противном случае принадлежащее нам по праву угодило бы в карман Филиппа от Капетингов.
— Мне же при общем дележе достались только грехи, — еще тяжелее вздохнул безымянный граф де Ту. — Я чувствую себя виновным в том, что пятнадцать тысяч доблестных рыцарей провели долгие годы в застенке, а десятки угодили на костер.
— Вы, однако, — великий гордец, граф, — покачал головой Фульк де Вилларэ. — Пожалели бы хоть свою невесту.
Фьямметта, дрожа всем телом, еще сильнее сжала мою руку.
— У короля — хорошее чутье, поверьте мне, — продолжал Фульк де Вилларэ. — Он всегда подозревал, что под белым плащом скрывается какой-то опасный призрак, нечто, не доступное его пониманию. При любых обстоятельствах он поступил бы так, как поступил. Этого Ордена он боялся и рано или поздно нашел бы повод и способ уничтожить его и сжечь всякий предмет, который может послужить его новому воплощению. Теперь Гуго де Пейн оказался бы в числе осужденных на быстрый огонь. Заметьте, граф, погибли все те и только те, кто честно служил Ордену, веря в его существование и в его невиновность пред Небесами. Вот — любопытное обстоятельство, не правда ли?
Я молчал, желая теперь только одного: скорее спасти Фьямметту из этой темноты.
— Те же тамплиеры, которые признали все обвинения в богоотступничестве, получили у инквизиции помилование, а у короля — даже некоторую компенсацию за перенесенные тяготы заключения, — добавил Фульк де Вилларэ. — Незадолго до вашего появления, граф, я получил от короля весьма любопытное повеление. Как вы полагаете, какое?
— Мне кажется, при свете солнца, я сумел бы догадаться скорее, — учтиво проговорил я.
— Вы правы, граф, мы слишком задержались в этом сумраке, — к моей радости, согласился Великий Магистр «черненьких». — Пойдемте наверх.
Он преодолел еще несколько ступеней и заговорил на ходу, словно не утерпев раскрыть передо мной еще кое-какие тайны своего Ордена и тем самым сквитаться со мною.
— Однако я полагаю, граф, что и самого яркого солнца не хватит, чтобы просветить эту загадку. — Голос Великого Магистра, обращенный вверх, в башенные пустоты, звучал теперь подобно гласу демиурга. — Филипп от Капетингов повелел мне принять в Орден Святого Иоанна Иерусалимского всех бывших тамплиеров, которые изъявят на то желание. И более того, как только они изъявят такое желание, так сразу будут освобождены от всяких пут.
— Этим известием вы почти успокоили меня, монсиньор, — признал я. — И все же Филипп от Капетингов представляется во всей этой истории человеком гораздо более осведомленным, чем может показаться на первый взгляд. Я еще не успел пересечь пределов Рума, как он уже потребовал от вас расправиться с моим братом.
— С которым из ваших братьев, граф? — хладнокровно уточнил Фульк де Вилларэ, преодолевая ступень за ступенью.
— Я имею в виду Эда де Морея, — сказал я, разумеется, посочувствовав при этом и Тибальдо Сентилье.
— Это не простая история, граф, — тяжело вздохнул Великий Магистр не то от утомления подъемом, не то от превратностей судеб даже сильных мира сего. — Я уже говорил вам о клубке древних суеверий и не хочу повторяться. Каждый из нас — а я имею в виду всех, кто нам известен, включая короля — может похвалиться обладанием какой-то частью знания и власти, способной воздействовать на всех остальных, если подергать за одну из тысяч паутинок, из коих связана вся эта необъятная сеть. Вот мы достигли еще одного крохотного окошка, пробитого из нашей каменной клетки в таинственную бездну.
Перед нами открылась очередная бойница, располагавшаяся на восточной стороне башни, и теперь, на закате солнца, только бледная голубизна, предвестница ночи, слабо украшала мрачные камни.
— Посмотрите вниз, граф, — предложил мне Великий Магистр, — только будьте осторожны, не сорвитесь. Ваша внезапная смерть никак не входит в мои замыслы.
Поначалу я увидел густую синеву моря, отгороженную от земной тверди мощной крепостной стеною, а потом, опустив взор, обнаружил внизу крону кипариса, произраставшего посреди небольшого дворика, который был столь же тщательно уложен камнем, как и все владения Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
— Я понимаю вас, монсиньор, — сказал я Фульку де Вилларэ, когда, придерживая Фьямметту, дал и ей возможность сделать то же самое открытие, — и могу позволить себе лишь полюбопытствовать, в какой из минувших дней кора этого священного дерева была пробита стрелой с белым оперением.
— Полагаю, что это случилось на рассвете именно того дня, — доверительным тоном произнес Великий Магистр, — когда на пороге Парижского Храма появился дервиш, попросивший аудиенции у Старого Жака. Послание гласило: «Он пришел». В соответствии со «священным преданием», этот маленький кусочек пергамента нужно было передать в руки королю Франции. Это было сделано, и король немедля потребовал от Ордена исполнения приказа, который вы, граф, имели в виду.
— Итак, монсиньор, вы еще раз подтверждаете существование некой силы, издавна повелевающей всем миром — и королем Франции, и ассасинами, и самыми могущественными Орденами, и, возможно, даже всезнающими дервишами, — вновь заговорил я о том, что, кроме моего имени, волновало меня больше всего на свете. — Вы подтверждаете, монсиньор, что ваш Орден тоже подчиняется некому «священному преданию», то есть опутан паутиной древних суеверий. Поверьте, монсиньор, у меня нет большего желания, чем объединить свои усилия с вашими.
Мы оба невольно обратили свои взоры на Фьямметту, трепетавшую и от высоты, что открывалась в бойнице, и от сумрака, что властвовал внутри гранитного столпа.
— Прошу вас не беспокоиться за меня, — собравшись с духом, ответила она весьма твердым голоском. — Я сама увязалась за вами, хотя могла бы оставаться внизу.
— Я преклоняюсь перед вашей отвагой, сударыня, — сказал ей Великий Магистр, чуть опустив голову, и вновь обратился ко мне: — Как видите, граф, людьми могут двигать разные помыслы: любовь, обогащение, власть, наконец обретение магических способностей. Все эти разнообразные помыслы в конечном итоге сливаются в одну реку, сила которой вращает мельничное колесо некого необъятного заговора. Я признаю, граф, что этот заговор существует. И однако же я готов без всякого колебания признать, что никакого заговора нет и никогда не было.
— Но ведь кто-то знает, в какой день и в какое из деревьев, рассаженных по краям света, должна вонзиться стрела, — принялся нарочито недоумевать я. — Этот некто знает, что должно быть начертано на пергаменте, прикрепленном к древку. Наконец, таинственные стрелки исполняют чье-то повеление. Не пишут же они сами, что им вздумается. По крайней мере, им должен присниться какой-то демон, повелевающий затеять всю эту игру.
— Заметьте, граф, каждый из Великих Магистров не опускается с Небес на вершину орденской иерархии, — с особым вниманием выслушав мои слова, сказал Фульк де Вилларэ, — Он начинает «простым неграмотным воином», восходит снизу, проходя через сумрак и минуя крохотные бойницы, подобно нам. Поэтому каждый из них обязан подчиняться «священному преданию», хотя оно может показаться на первый взгляд неким языческим суеверием. Да, граф, я подтверждаю ваши слова: эта сила есть. Королевские дворцы и цитадели Орденов опутаны ею. Я не в силах раскрыть ее источника, и полагаю, граф, что вы, хотя бы ради устройства своей счастливой семейной жизни, тоже должны остановиться не на самой последней ступени.
