Вальтер Скотт - Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 6
Напиши мне поскорее, Джини, а то меня будут терзать опасения, что письмо попало в чужие руки.
Пиши по адресу: Йорк, Минстер-Клоуз, преподобному Джорджу Уайтроузу, для леди С. Он думает, что я переписываюсь с моими благородными якобитскими родственниками, которые живут в Шотландии. Как запылали бы от негодования щеки этого церковника и ярого якобита, если бы он только знал, что является посредником не Юфимии Стонтон из высокочтимого дома Уинтонов, а Ю.Д., дочери камеронца-скотовода! Джини, как видишь, я еще могу иногда смеяться, но сохрани тебя Бог от такого веселья. Мой отец, я хочу сказать — твой отец, сказал бы, что это смех сквозь слезы — жгучие слезы, не приносящие облегчения. Прощай, моя дорогая Джини.
Не показывай это письмо никому, даже мистеру Батлеру, я его очень уважаю, но он слишком принципиален, а положение мое таково, что требует некоторого снисхождения.
Остаюсь твоей любящей сестрой.
Многое в этом длинном письме удивило и огорчило миссис Батлер. Подумать только, что Эффи, ее сестра Эффи, вращается в высшем обществе и встречается, как равная, с герцогом Аргайлом! Это казалось настолько необычайным, что просто не походило на правду. Не менее поразительным было и то, что за четыре года она добилась таких успехов в своем образовании. Джини с присущей ей скромностью считала, что Эффи, если только хотела, проявляла больше способностей к учению, чем она сама, и всегда отставала от нее лишь благодаря своей неисправимой лени. Однако любовь, или страх, или необходимость оказались прекрасными наставниками и преодолели этот недостаток.
Что понравилось Джини в письме меньше всего, так это скрытые эгоистические побуждения. «Мы бы так ничего о ней и не услышали, — подумала она, — если бы она не боялась, что герцог может здесь узнать, кто она на самом деле и какие у нее здесь друзья. Но бедняжка Эффи всегда любила поступать по-своему, а такие люди обычно больше думают о себе, чем о других. Не знаю, что мне делать с ее деньгами, — продолжала мысленно Джини, поднимая билет в пятьдесят фунтов, который выпал из конверта на пол. — Нам и так хватает, а это прямо-таки похоже на взятку за молчание; она могла бы и так не сомневаться, что даже за все лондонские богатства я не вымолвлю и словечка ей во вред. И надо рассказать обо всем Рубену: если она так держится за своего драгоценного муженька, не понимаю, почему я должна относиться с меньшим почтением к своему. Как только этот пьяница капитан уедет утром в своей лодке, я расскажу обо всем мужу».
— Но что такое со мной происходит? — проговорила она, сделав несколько шагов к двери, чтобы присоединиться к мужчинам, и снова возвращаясь. — Неужели я так глупа, что злюсь на Эффи за то, что она знатная дама, а я только жена пастора? И все же я дуюсь, словно капризный ребенок, тогда как должна благодарить Бога за то, что он избавил ее от позора нищеты и преступлений, в которые она могла бы впасть.
Усевшись на стул у кровати, она сложила руки на груди, сказав себе: «Не поднимусь с этого места, пока не приведу в порядок свои мысли»; и действительно, разобравшись в причинах своей временной злости на сестру, она устыдилась их и пришла к выводу, что успех Эффи в жизни является величайшим благом, а связанные с ним затруднения — лишь неизбежные последствия давно совершенных ошибок. Таким образом, миссис Батлер избавилась от вполне понятной досады, вызванной тем, что Эффи, которую она всегда жалела и опекала, вознеслась теперь настолько выше ее, что больше всего в мире опасается, как бы их родство не было раскрыто.
Подавив окончательно это нежелательное проявление amour propre,[107] миссис Батлер вышла в маленькую гостиную, где мужчины уже заканчивали свою партию, и услышала от капитана подтверждение того, что ей сообщила в письме Эффи: герцог Аргайл должен был вскоре приехать в Рознит.
— В болотах Охингауэра он найдет немало диких уток и тетеревов. А после охоты он, как и встарь, захочет пообедать да переночевать в пасторате.
— Дом наш всегда к его услугам, капитан, — сказала Джини.
— Как и все другие дома тут в округе, — ответил капитан. — Да передайте, голубушка, своему отцу, чтобы вся скотина была у него в полном порядке и чтобы он хоть на пару дней выбил из своей головы всю эту камеронскую чушь, а то я ему говорю про скот, а он знай дует мне в ответ свою Библию; это уш только священнику вроде мистера Патлера простительно, а порядочному шентльмену никак нет.
Никто лучше Джини не знал, какое успокаивающее действие на гнев оказывает мягкий ответ: она только улыбнулась капитану и выразила надежду, что герцог будет удовлетворен тем, как ее отец справляется с вверенными ему делами.
Но капитан, проигравший все, что ему причиталось за почтовые расходы, был в прескверном настроении, довольно обычном для тех, кому не удалось выиграть, и, как говорит пословица, вполне поэтому оправданном.
— А вам, мистер Патлер, я еще вот что собирался сказать. Вы знаете, я никогда не суюсь в ваши церковные дела, но, по-моему, это просто свинство, что Эйли Мак-Клюр наказывают, как ведьму. Добро бы она еще накликала хромоту или слепоту, или вызывала нечистого духа, или опрокидывала повозки торговцев, или еще там какие беды творила. А то ведь она всего-навсего гадалка и всегда предсказывает нашим ребятам удачу, вроде того, что им попадется много тюленей или котиков, когда они выезжают на ловлю, а ведь каждому приятно такое услышать.
— Эта женщина, — ответил Батлер, — по моему мнению, не ведьма, а просто мошенница, и только поэтому мы и вызвали ее на церковный совет, чтобы она впредь не морочила головы невежественных простаков.
— Насчет ее мороки и всяких там голов я ничего не знаю, — сказал доблестный Дункан, — но думается мне, что старухе и впрямь будет морока, коли ребята ее поймают да окунут как следует в реку; а что до голов, то ведь и у вашего совета они ходуном заходят, коли я с моими молодцами как-нибудь загляну к вам.
Не обращая внимания на угрожающий тон этих слов, Батлер ответил:
— Я совсем упустил из виду, что толпа может учинить расправу над бедной женщиной. Поэтому я сам сделаю ей внушение и не стану вызывать ее на совет.
— Вот это будет по-шентльменски, — сказал капитан, и вечер закончился вполне миролюбиво.
На следующее утро, когда капитан, выпив свою порцию этхоулской смеси, отправился в запряженной шестеркой карете, миссис Батлер стала снова думать о том, следует ли рассказывать мужу о письме сестры. Поступить так значило бы посвятить его в ужасную тайну, хранить которую ему как должностному лицу, может быть, не совсем подобало. Он уже и так не сомневался в том, что Эффи скрылась вместе с тем Робертсоном, который возглавил бунт в деле Портеуса и был приговорен к смертной казни за ограбление в Киркалди. Но он не знал, что Робертсон и Джордж Стонтон — родовитый и богатый человек, занимавший теперь подобающее ему общественное положение, — одно и то же лицо. Исповедь Стонтона Джини считала священной тайной; поразмыслив, она пришла к заключению, что письмо сестры заслуживает того же отношения, и решила никому о нем не рассказывать.
Прочтя письмо снова, она не могла не задуматься над неловким и затруднительным положением тех, кто достиг жизненных благ всякими незаконными путями и вынужден прибегать к сложной системе лжи и притворства, чтобы защитить и удержать свои опасные преимущества. Но это совсем не значило, думала миссис Батлер, что она должна предать огласке прошлое своей сестры: подобное разоблачение никого не восстановило бы в правах, ибо Эффи и не присваивала себе ничьих прав, оно только разбило бы ее жизнь и опозорило в глазах общества. Если бы Эффи была более разумна, думала Джини, она вела бы уединенную, а не светскую шумную жизнь, но возможно, что выбор был сделан не ею. Что касается денег, то отсылать их обратно значило поступить высокомерно и бессердечно; подумав, она решила употребить их на всестороннее образование своих детей, для которого ее собственных средств могло бы не хватить, или же откладывать их в качестве будущего наследства. Эффи жила в богатстве, долг совести повелевал ей оказывать своей сестре всяческую поддержку, и поэтому взятое ею на себя обязательство казалось таким естественным и уместным, что не следовало отказываться от него по каким-то романтическим или щепетильным соображениям. И Джини написала сестре, что письмо получила и просит ее писать как можно чаще. Рассказывая ей о своей собственной жизни, связанной главным образом с семейным и домашним бытом, она все время испытывала какую-то неуверенность: то ей казалось, что знатной даме будут скучны такие неинтересные подробности, то вспоминала, что для Эффи дороги любые мелочи, касающиеся сестры. Письмо свое, адресованное мистеру Уайтроузу, она вручила прихожанину, отправляющемуся в Глазго, где он и сдал его на почту.
