Иван Ефремов - Таис Афинская
— Наверное, так! А всё же я взгляну. Не зажигай света! — И Эрис растаяла во тьме.
Верхние комнаты дворца выходили на галерею, сообщавшуюся с открытой верандой с восточной и северной сторон дома. Галерея отделялась от веранды раздвижными стенками из папирусных циновок, а от комнат — голубыми полупрозрачными занавесями, туго натянутыми меж деревянных колонн. В северной галерее горели лампионы, бросавшие в темную комнату, где сидела Таис, подобие лунного света.
Внезапно на занавесях возник четкий силуэт почти голого мужчины, согнутого крадучись, с короткой булавой в руках. Таис бесшумно встала, нашаривая какой-либо пригодный для обороны предмет, и взяла обеими руками ониксовую вазу, чуть ли не в талант весом. Позади первой тени также беззвучно появилась вторая — Эрис, извлекшая страшный кинжал. Первая тень остановилась, слушая. Таис медленно приближалась, подняв вазу над головой. Замерла и Эрис. Человек с булавой постоял, затем издал тихий, чуть громче летучей мыши, свист. Позади Эрис подкралась третья тень с длинным ножом. Дальнейшее произошло в мгновение ока. Первый человек левой рукой достал из-за набедренной повязки нож и одним взмахом распорол туго натянутую ткань, которая разошлась. Перед ним вплотную оказалась Таис. Третья тень, увидев Таис, издала глухой предостерегающий крик, первый обернулся к ней и получил удар в левое плечо кинжалом, вонзившимся до рукоятки. Таис крикнула: «Берегись!» — чёрная жрица повернулась, но не успела извлечь оружия. Второй убийца бросился на нее. Афинянка изо всех сил швырнула ониксовую вазу в знакомое лицо фракийца и услышала, как хрупнули кости. Убийца успел метнуть нож одновременно с броском Таис, и Эрис упала на пол у ног своей жертвы, заливаясь кровью.
На крик царицы сбежались стражи и все служащие её дворца, среди которых, по настоянию Птолемея, был искусный врач.
Зажгли десяток лампионов. Таис запретила переносить Эрис. Её положили на ложе царицы. Первый убийца был сражен наповал, а второй мычал, хлюпая кровью, силился подняться на четвереньки. Таис вырвала священный кинжал Эрис и занесла его, но, осененная догадкой, остановилась.
— Трясите его! — приказала она воинам, — Может быть, он придет в себя. Облейте водой. Бегите за моим переводчиком, знающим восемь языков!
Негодяй плохо говорил на койне. И афинянка, забыв о нем, упала перед ложем подруги, по другую сторону которого хлопотал врач, останавливая обильно льющуюся кровь. Она взяла похолодевшую руку Эрис, прижимая её к своей щеке.
Веки чёрной жрицы дрогнули, раскрылись незрячие синие глаза, в них зажегся огонек сознания, и серые губы тронула улыбка.
— Как… эллинка… — едва слышно шепнула Эрис.
Горестный вопль царицы заставил всех в комнате опуститься на колени:
— Эрис, подруга любимейшая, не уходи! Не оставляй меня одну!
Страшная близость невозвратимой утраты сотрясла всё тело Таис, впилось в сердце зазубренным лезвием. Только сейчас полностью ощутила она, насколько драгоценна эта «мелайна эйми эго, кай кале» — «чёрная, но насквозь прекрасная», как называли Эрис её друзья.
Эрис была дороже всего на свете, дороже самой жизни, ибо жизнь без божественно стойкой, спокойной и умной подруги показалась Таис немыслимой.
Все приближенные царицы почитали Эрис, несмотря на её внешнюю суровость. Она любила хороших людей и хорошие вещи, хоть никогда не старалась приобрести дружбу первых и покупать вторые. Не имела она и ложной гордости, никогда не хотела унизить других или требовать себе особенные знаки почтения и внимания.
Непобедимая простота, полное отсутствие недостойных ощущений вины и зависти давали ей крепость переносить любые трудности. Эрис понимала с первого взгляда прелесть маленьких явлений и вещей, ту, что обычно проходит мимо большинства людей.
Ее удивительная красота перестала служить оружием с тех пор, как она покинула храм Кибелы-Реи, и хотя поэты воспевали, а художники всячески старались заполучить её моделью, афинянка удивлялась, как не много людей понимало истинное значение и силу прекрасного облика Эрис.
В сравнении с Таис она производила впечатление более взрослой, как будто ей было открыто более глубокое понимание дел и вещей, чем всем другим людям. И в то же время в часы веселья Эрис бесилась, не уступая афинянке, в глубине душе сохранившей прежнюю афинскую девчонку, падкую на безрассудные озорные поступки. Эта дивная, ниспосланная Великой Матерью или Афродитой подруга уходила от неё в подземное царство. Таис казалось, что сердце её умирает тоже, что вокруг уже собираются тени мертвых: Менедем, Эгесихора, Леонтиск, Александр…
Сдерживая раздирающие всхлипывания, Таис шептала трем всемогущим богиням, моля вернуть ей Эрис. Словно в ответ на её мольбы ещё раз открылись синие глаза, озаряясь теплым светом любви.
— Не печалься, друг мой… я буду… ждать… — напомнила Эрис своё обещание дожидаться на полях асфодалей перед Рекой, чтобы перейти её вместе с подругой, рука в руке.
И тогда Таис разразилась отчаянными слезами. Ройкос решил послать за главным жрецом Нейт в страхе, что царица умрет тоже.
Старик вошел, едва дыша, не теряя величественной осанки. Он склонился над бесчувственной Эрис, взял её руку и долго держал. Потом тронул за плечо царицу. Таис подняла искаженное горем лицо и встретила спокойный, печальный взгляд своего друга.
— Мне думается, она будет жить! — сказал жрец. Таис задохнулась, не в силах вымолвить ни слова. — Я послал за нашими врачами в помощь твоему эллину. Помнится мне, ты как-то упоминала о веществе из гор около Персеполиса. Сохранилось ли оно у тебя?
— Да, да! Сейчас принесу! — Таис, шатаясь, заторопилась к ларцу, где хранились диковинные лекарства Месопотамии, Индии и Бактрианы. Жрец нашел кусок темно-' коричневого цвета, напоминавший смолу, и передал двум пожилым египтянам в простых белых одеждах. Скромные, но уверенные, они поговорили о чем-то с врачом дворца, растерли кусок лекарства в молоке и, разжав зубы Эрис, напоили ее. На рану положили пучок голубоватой травы с сильным странным запахом и крепко забинтовали.
— Теперь твоё величество пусть выпьет, — сказал жрец, протягивая Таис полчашки напитка, похожего на прозрачную, чуть опалесцирующую воду, — иначе потрясение, подобное сегодняшнему, может дорого обойтись. Рану сердца надо лечить немедленно, ибо далеки и неожиданны последствия.
Таис хотела взять питье, вспомнила о другом и отвела чашку.
— Благодарю! У меня осталось одно дело. Позовите переводчика. Что можешь ты сказать мне? — обратилась она, выйдя на галерею к ожидавшему её бледному финикиянину.
— Очень мало, царица: сын гиены проронил только несколько слов на фракийском языке. Из них мы поняли, что посланных было четверо, значит, попались все. И он назвал имя. Я записал его во избежание ошибки, могущей стать роковой. Вот, — переводчик подал Таис дощечку.
— Имя мужское, звучит по-ионийски, — сказала, подумав, афинянка.
— Твое величество сказало верно! — склонился переводчик.
— Где убийца?
— Сын шакала стал вопить и завывать, обезумев от боли. Мы прирезали его, прекратив муки, непозволимые живому существу.
— Поступили правильно. Благодарю тебя!
Вернувшись в комнату, Таис послушала слабое, ровное дыхание Эрис и обратилась к старому жрецу:
— А теперь дай мне лекарство, мой друг. Я приду к тебе на днях, если минует опасность для Эрис, и попрошу важного совета.
— Я буду ждать твоё величество, — поклонился старик, — И мне очень печально будет расстаться с тобой!
Таис вздрогнула, взяла чашку и выпила залпом. У постели Эрис остались один из египетских и эллинский врачи, Ройкос и его первая жена. Уверенная в том, что с Эрис не будут спускать глаз, Таис улеглась рядом на принесенное ложе. Перед глазами поплыли мерцающие пятна — питье египтян действовало быстро.
Так же удивительно быстро стала поправляться Эрис, на третий день уже приподнимаясь на ложе. Слабо улыбаясь, она заявила, что никогда ещё не была так близко к порогу Аида и не думала, что смерть от потери крови может быть столь приятной.
— Просто теряешь силы и себя, растворяясь в небытии. Если бы не ты, мне не хотелось бы возвращаться, — вздохнула Эрис.
— Неужели тебе так плохо со мной? — нежно упрекнула её афинянка.
— Не думай так. Просто чем старше становишься, тем больше печали приходит от понимания жизни в неотвратимом её течении. И уж если случилось сделать лёгкий шаг к Великой Матери, то жаль возвращаться. Не будь тебя, я не стала бы!
Таис нежно целовала подругу, и слезы снова закапали на её лицо. Эрис ласково смахнула их и отослала Таис, сказав, что хочет спать.
На следующий день Таис собралась идти в храм Нейт, уступила беспокойству чёрной жрицы и поехала по всем правилам: в колеснице, под опахалами, в сопровождении тридцати всадников. Шесть гигантов-нубийцев провожали её по лестнице, держа руки на мечах и булавах, выкатывая настороженные глаза. Таис улыбалась про себя. После искоренения четверых подосланных близкой опасности не существовало, хотя она сама поставила сильную стражу вокруг комнаты, где лежала Эрис. Внутри афинянки всё пело от радости. Эрис осталась живой, неискалеченной и быстро выздоравливала. В этом настроении главный жрец Нейт ей показался очень худым, постаревшим и печальным.
