Владимир Возовиков - Эхо Непрядвы
- Бог с тобой, Анюта!
- Ты ж воин, в походы ходил…
- В нашем войске за насилие над женщиной, как и за убийство ребенка, - вешают. Да и неуж я поганец какой?
- Ну и ладно. Все другое, коли было, прощаю, не спрашивая.
Среди ночи Олекса встал, вышел из терема. Над стеной дрожало зарево ордынских костров. В храмах по-прежнему пели, со двора попахивало дымком. У огня негромко разговаривали караульные. Возвращаясь, Олекса прихватил из большой залы горящую свечу. Анюта сидела на лавке, свесив босые ноги на лохматый цветной половик, стыдливо отвела глаза. Олекса зажег все свечи, какие были в гриднице, отпер деревянный сундук, достал кованый шлем, серебристую кольчугу, тряхнул, и она бисерно зазвенела, переливаясь в свете свечей.
- Нравится?
Она посмотрела с недоумением, улыбнулась, пожала плечами.
- Рублевской работы - ее ни стрела, ни клевец, ни копье не осилят. Данило вязал для отца, да не успел к Донскому походу. После довязал и как память хранил. А перед смертью завещал мне. Поди-ка ближе…
Анюта встала, приблизилась, он ощутил ее волнующее тепло, обнял. Потом стал одевать в броню. Она покорно позволяла, все так же недоуменно улыбаясь. Олекса надел на нее стальной шлем, опустил забрало.
- Ух, до чего страшна личина - не дай бог, стану тебя целовать, и увидится этот клыкастый череп! Ну, да главное - шлем как раз будет, ежели косу уложить короной. Панцирь-то великоват. Оденем тебя потеплее, теперь не петровки.
- Начто мне этакий наряд? - Анюта откинула стальную маску.
- Станешь моим оруженосцем. Не отпущу завтра ни на шаг. Копье и щит тебе тяжеловаты, возьмешь мой саадак и кончар - они как раз могут пригодиться.
- Уж не надумал ли ты в поле воевать с Ордой?
- Боюсь, как бы завтра Кремль полем не стал.
- Господи! - Она скинула шлем. - Ты говоришь об этом так спокойно.
- Што мне, кричать? Да и кричал - не услыхали.
- Хан же грамоты прислал, слово дал Москвы не трогать.
- Вот и ты, Анюта! С тех пор как Москва колотит ордынцев, она забывать стала, с кем дело имеет. Оставим это, ничего уж не переменить. В седле-то удержишься?
- Через Орду проехала с Вавилой. Да и с княгиней Оленой езживала, она у нас отчаянная. А ты правда меня возьмешь?
- Возьму. Только держись позади, за моей правой рукой, и наперед не выскакивай… А теперь иди ко мне. Какая ты железная и холодная. Ну ее сегодня, эту бронь! - Он стал нетерпеливо снимать с девушки панцирь, задул свечи…
Сколько прошло времени, Олекса не знал, но почуял близость рассвета и оборвал тоненький смутный сон. Анюта спала на его руке, дышала ровно, едва слышно. Жалко будить, но продлить ночь не в силах самый счастливый человек. Он поцеловал ее, она открыла глаза, прильнула к нему…
- Пора, Анюта, пора…
С самого вечера к ним никто не толкнулся, - значит, Орда вела себя смирно. Когда вышли из терема, начальник стражи с недоумением воззрился на невысокого воина в блестящем панцире рядом с боярином. Бледная заря прорезалась на востоке, перила крыльца влажны от росы.
- Я - в храм на часок, - сказал Олекса десятнику. - Отряду готовиться.
Анюта шла за ним, ни о чем не спрашивая. Церковь Иоанна Лествичника была отворена, десятка три женщин, в большинстве старушки, молились перед амвоном. Седовласый священник вполголоса читал молитву, держа перед собой потертую книгу. Олекса с трудом узнавал церковь, где он числился прихожанином - вдоль ее стен, до самого верхнего придела, грудами лежали книги и свитки пергаментов. Приблизились к амвону, поп прервал чтение.
- Прости, батюшка, но дело неотложное. Обвенчай нас.
Поп положил книгу на аналой, посмотрел на просителей:
- А где же ваши невесты?
Олекса смутился и лишь теперь обнаружил, что стоит в храме перед священником, не обнажив головы, торопливо снял шлем, стал помогать Анюте. Коса упала ей на плечи, поп улыбнулся:
- Понятно. Надень: коли венца нет - и это сгодится. Мужней жене негоже стоять непокрытой. Косу-то расплести бы надо, да уж ладно. Как звать невесту?
- Анна, - прошептала девушка.
- Родителей-то спросила?
- Сирота она, - ответил Олекса. - При княгине Олене служит, и той нет.
- Понятно. Помоги мне, Олекса Дмитрич, аналой перенести.
Женщины, прервав молитвы, неотрывно следили за начавшимся обрядом.
- Венчается раб божий Олександр и раба божия Анна…
Олекса видел, как сильно дрожит свеча в руке Анюты, и боялся, что выпадет. Это был бы недобрый знак. Он уже хотел незаметно поддержать ее руку, но поп не затягивал обряда, и когда Анюта сказала: "Да" - рука ее стала тверже. Олекса поцеловал холопные губы жены и вдруг подумал: "Куда же я тяну ее, такую слабую, в воинский отряд?"
- Дай вам бог долгих лет и добрых детей, - услышал чьи-то напутственные слова.
За дверью церкви Анюта расплакалась, Олекса обнял ее, ничего не говоря. Все произошло быстро, буднично, что и самому стало жаль чего-то. В Успенском храме зазвонил колокол, ему откликнулась звонница в Чудовом монастыре, потом подали свои медные голоса Архангельский собор и Спасский монастырь, бухнуло, поплыло басовитым раскатом над головой - в церкви Иоанна Лествичника был самый могучий колокол. Колокольный хор будто славил молодых и новую жизнь, которую несли они в этот мир. Несмотря на все тревоги, бронзовый перезвон будил в душе неясную грозную радость, веру в собственное бессмертие и бессмертие правды, за которую он сражался. Олекса почувствовал близость бога. Да и где же ему быть, всеблагому, если не среди тех, кто из последних сил защищает свою жизнь, свои дома, свободу и жизнь детей?
Дорогой сказал:
- Не годишься ты в оруженосцы, женушка моя. Оставлю я тебя с Ариной - тебе не привыкать за мальцами смотреть.
- Нет уж, Олекса Дмитрич! То отпускать не хотел, а повенчались - норовишь от женки подальше? Не от телесной слабости я, Олексаша, свечу-то едва не обронила. Женщина я. Не поймешь ты, сокол мой, что для женщины венчанье. А уж такое венчанье…
Она не досказала, и ему захотелось обнять ее покрепче, но людно было на улице.
Конники покинули двор князя Владимира, когда на Соборной площади стало собираться посольство. Анюта выехала из ворот рядом с мужем, привыкая держаться за его правой рукой. Ее саврасая все время тянулась к рослому темно-рыжему скакуну Олексы, стараясь куснуть, рыжий всхрапывал и потряхивал головой, вроде бы сердясь, а в скошенном фиолетово-синем глазу сквозило веселое удовольствие. Под железной одеждой трудно было угадать женщину, опустит еще изукрашенную образом смерти личину - обыкновенный отрок при своем боярине. Следом попарно ехали дружинники, остававшиеся в ту ночь на княжеском дворе. Для них, видно, не было тайной особое расположение начальника к одной из девиц, весть об их венчании приняли без удивления, как и присутствие Анюты в отряде.
У коновязей обширного Свиблова двора не было свободных мест, лошадей привязывали к кольям, тут же вбитым в землю. Держась десятками, воины толпились у частокола, сидели на траве.
- За подворье ни шагу! - приказал Олекса подбежавшим десятским. - Коней не расседлывать. - Увидел за спинами конников монастырского служку. - Где твое воинство, святой отец?
- Да в амбарах спит.
- Много собрал?
- Всех-то с бабами сотня будет. Арина девиц привела - то мне большое облегчение с мальцами.
- Сухари, солонину привезли?
- Привезли. На первое время хватит.
- Поднимай. Снедь раздай поровну в узлы, а после веди к Тайницкой, там ждите меня. - Обернулся: - Отрок, лошадей!
Анюта, державшая коней в поводу, поспешила к мужу. Подол опустел: весь город схлынул к фроловской стороне. Поскакали вверх улицами, миновали обезлюдевшие дворы князей, послышался ропот толпы у ворот. На стене, среди кольчуг и тигиляев, пестрели одежды женщин. Свернув с улицы, Олекса остановился возле низких деревянных житниц, где поселились ополченцы из посада, не сходя с седла, стукнул кулаком в одну из дверей. Она отворилась со скрипом, выглянула женщина в черном повойнике, с заплаканными глазами.
- Вавила дома?
- Нет, боярин. С зарей поднялся, ушел в стрельну.
- Ты, хозяйка, живо бери мальцов и - бегом на подол, к Тайницкой башне. Скажешь там: я прислал.
Олекса толкнулся еще в несколько дверей и всем, кого застал, повторил тот же приказ. На подворье князя Владимира он дождался, пока выйдет жена Адама с сыновьями, взял на седло младшего. Женщина заколебалась:
- Адам не велел никуда ходить.
- Пока князь правит посольство, воеводой оставлен я, и мои приказы не обсуждают. Ступай за нами, Устинья.
Мальчишка сидел впереди воина, восторженно крутил головой, ища глазами сверстников. Женщина шла у стремени, держа за руки старших, тревожно взглядывала на всадника.
- Куда ты уводишь нас, Олекса Дмитрич? Адам же не велел…
- Я велю. Мне помощницы нужны, Устинья. Не все Адам - и ты порадей за наше дело. Муж вернется - дома будете.
