Ольга, королева русов - Васильев Борис Львович
— Он слышит душою Своей.
— А как быть с твоими ушами, старик? Кажется, Ольга усмехнулась, но так могло и показаться, почему грек предпочел промолчать.
— Я могу повелеть отрубить их, но тогда ты не услышишь моих слов, — она рассуждала спокойно, как о чем-то незначащем. — Впрочем, можно будет вырвать тебе язык после твоих ответов.
— На все воля Божия, великая княгиня, — смиренно поклонился священник.
— На все — моя воля.
Старик промолчал. Начало беседы складывалось напряженно, он ощущал это И по опыту знал, что самым простым выходом из раздражающих сильных мира сего напряжений всегда были кровь и мучения И даже успел подумать, что этот опыт в конце концов и привел его не только к вере во Христа, но и к истовому служению Ему. И тихо, но несокрушимо упрямо повторил:
— На все воля Божия.
— Твой Бог и вправду премудр и всемогущ? — как-то нехотя, будто заставляя саму себя, спросила она.
— Он вдохнул в меня бессмертную душу.
— Тогда спроси своего Бога, с чем я пришла к тебе сегодня, — неприятно усмехнулась Ольга. — И хорошо услышь ответ его, если не хочешь лишиться головы
Священник грузно опустился на колени пред крестом. Широко осенив себя крестным знамением, уперся лбом в грязные, истоптанные жерди настила. Выдохнул:
— Господи!…
На мгновение смертный ужас объял его: в голосе всемогущей княгини Великой Киевской Руси слышались не только неведомая ему досада, но и странное недовольство собой, которое обещало легко обернуться гневом при малейшей ошибке в ответе. Усилием воли он поборол эту волну ужаса: спасение могло прийти только в угаданных словах, и ему предстояло найти эти слова. «Господи, просвети, Господи, не оставляй, Господи, помоги рабу Твоему!…» — горячечно шептал он про себя, но в голове лишь бестолково метались обрывки пустых суетных мыслей.
Нет, не только жизнь сейчас было страшно потерять: смерть под крестом — прямая дорога в рай, и он страстно веровал в это. Страшно, невыносимо страшно было потерять заблудшую душу, с его помощью на глазах обретавшую путь спасения. Княгиня начала искать тропу истиной веры, он знал об этом, он почувствовал ее поиски даже в той цепкой дотошности, с которой Ольга расспрашивала его, и он должен был, обязан был спасти ее душу. И тогда скромная, презираемая всеми киевлянами обитель их стала бы духовным центром всего Киева. Сюда потянулись бы не только ищущие спасения загробного, но и ищущие блага земного, сиюминутного и суетного. Но что, что, какого заветного слова ждет от него великая княгиня?…
Он молился долго, истово. И княгиня не выдержала молчаливой его молитвы:
— Так от чего же, от докуки какой мается душа моя денно и нощно, старик? Отвечай!
«Мается душа, сказала?… Это у нее, у супруги Великого князя Киевского Игоря, денно и нощно мается душа? Душа мается, не плоть, а — душа. Душа — это не оговорка. Нет, нет, это вырвалось из сердца женщины, из его глубин. Отчего же мается женская душа, чего ей не хватает? Власть, могущество, роскошь, супруг, семья… Семья?… Супруг — еще не семья. Семья — дети и внуки, и… И ни того, ни другого. Нет сына у великой княгини Ольги, нет наследника у Великого князя Игоря. Никого нет, а ведь прожили они без малого двадцать лет в союзе брачном… Вот твоя докука, княгиня Ольга, вот твоя маета. Не только женская, но и княжеская».
И торжественно изрек, вздохом скрывая ликование:
— Плачет душа твоя, великая княгиня, ибо не слышит она голосов детей твоих. Плачет Стол Великого Княжества Киевского, ибо нет наследника Великому князю Игорю. А вскоре заплачет и вся Земля Русская, ибо смута и татьба грядут в час скончания дней Великого князя Игоря на этом свете.
— Велик Бог христианский, — с тихим страхом вздохнула Ольга. — Воистину велик.
— Воистину! — громко возвестил священник и широко осенил себя крестным знамением
И оба замолчали. Грек долго не решался нарушить этого молчания, хотя душа его торжествовала. Он смирял гордыню, непрестанно про себя повторяя молитвы, и ждал, что скажет княгиня. И мучился, не понимая, почему она молчит и каковы будут первые слова ее…
Но великая княгиня продолжала молчать, потупив очи долу, а потом вдруг сказала смущенно и требовательно:
— Ты когда-то поведал мне о великом чуде своего Бога. А я рассмеялась, ты помнишь ту нашу встречу? Но если он действительно так велик и славен…
Что, что он ей когда-то поведал? Бесед было три… Нет, четыре! Четыре: последнюю она закончила насмешливым, звонким, почти девичьим смехом. И речь шла тогда… Да, да, речь шла о непорочном зачатии. Именно это чудо язычники встречают смехом всегда, откровенно объясняя, что нужно сотворить для того, чтобы рожали их лошади, козы и собаки…
— Великое чудо непорочного зачатия, о котором я поведал тебе, было сотворено Господом Богом нашим ради спасения всего племени людского. Да, это воистину так Это великое таинство Господне: Он сотворил Сына Своего без плотского греха и отдал Его людям н? муки и терзания…
— Так пусть же он повторит свое чудо! — вдруг жарко выдохнула Ольга. — Муж мой стар с рождения своего и немощен со дня первой супружеской ночи, старик!…
Она резко оборвала горячечное признание, и священник успел увидеть, как яростным гневом сверкнули ее глаза, во мгновение ставшие из голубых стальными. А Ольга, приметив его осторожный взгляд, выдавила сквозь стиснутые зубы:
— Ты умрешь в страшных мучениях, если из уст твоих прозвучит хотя бы намек…
— Пред Святым крестом клянусь в вечном молчании своем! — Он торжественно перекрестился и поцеловал крест. — Но не требуй невозможного. Великое чудо непорочного зачатия должно быть лишь для супруга твоего, женщина. Лишь для супруга единого. И тогда ты обретешь сына, а Великое княжение Киевское — преемника на Княжеском Столе.
— Сына?… Ты сказал: сына?
Он не задумался с ответом. Даже поднял руку в знак торжественной клятвы:
— Силы небесные пророчествуют тебе грешными устами моими, княгиня!
Он не только святотатствовал сейчас: он шагнул к краю пропасти, давая такое необдуманное обещание. Но она ждала именно этих слов, и последняя капля наполнила чашу веры ее.
— Да будет так.
— Да будет так, — повторил он с облегчением. — Избранник твой станет посланцем небес, коли не ошибешься ты в своем выборе, великая княгиня.
— Коли случится сие, я щедро награжу тебя и общину твою. И заря христианства взойдет над всею землею русичей!
— Да будет так, светлая княгиня наша!…
Княгиня пошла к выходу, но внезапно остановилась. Постояв некоторое время спиной к священнику, повернула голову, спросила через плечо:
— С чего начинается служение твоему Богу, старик?
— Начни с доброго дела, светлая княгиня наша.
— Ты спешишь, старик, — усмехнулась Ольга. — Я еще не проверила могущество христианского Бога.
И вышла из моленной избы.
Стояла душная летняя ночь, ущербную луну прикрыли облака, и ничто, казалось, не способно было нарушить тихий покой уснувшей природы. Беззвучно катились воды Днепра под обрывом, робко вздыхая, ворочалось зверье в норах, не плескалась рыба в реке, и деревья сонно опустили листву, терпеливо дожидаясь первых проблесков рассвета. И только блеклое пятно горящего костра светилось на песчаном откосе у входа в недавно вырытую пещеру.
В пещере жарко горел очаг. Отсветы пламени скользили по неровным песчаным стенам, рождая пугающие тени, когда внезапно вспыхивали сухие коренья и странный запах начинал щекотать ноздри.
Коренья подкладывала худая крючконосая старуха в заношенном шерстяном хитоне. Она безостановочно что-то бормотала, седые космы волос закрывали ее лицо, а длинные хищные пальцы, коричневые от старости, не боялись раскаленных углей, когда она поправляла головешки в костре. И все это вместе очень пугало молодую женщину, согнувшуюся в униженном полупоклоне.
— Помилосердствуй, матушка-ведунья, — чуть слышно шептала она. — Мочи нету моей терпеть более.
