Кальман Миксат - Осада Бестрице
"Иштван Понграц, наследственный владетель Недецкого замка, граф Оварский и Сентмиклошский, приветствует магистрат города Бестерцебаня! Понеже юноша, именуемый бароном Кароем Бехенци, похитив у нас принадлежавшую нам на правах собственности девицу Эстеллу, каковую мы приобрели у жолненских комедиантов за шестьсот форинтов, бежал и укрылся за стенами города Бестерцебаня, предлагаем уважаемому городу вышепоименованную девицу задержать и передать в руки подателей сего письма, унтер-офицера Пала Сурины и капрала Дёрдя Комара.
Остаемся благосклонными и проч.
Граф Иштван Понграц".
Граф Иштван просмотрел рукопись, с довольным видом кивая головой и прищелкивая языком.
— Хорошо, очень хорошо, но вставь-ка вот еще что: В противном случае от Бестерцебани не останется камня на камне ибо я сровняю город с землей. Главное, amice [Друг (лат.)], ясность, откровенность. Не пристало нам кота в мешке продавать.
Дьяк вписал и эту угрожающую фразу, граф Иштван подписался, посыпал свою подпись песком, затем приложил к манускрипту кольцо-печатку, на которой изображена была руна с фанфарой и над нею — звезда, и лично снес послание Сурине и Комару, которые уже ожидали в седлах.
— Скачите, ребята, нигде не останавливаясь, и передайте вот эту бумагу бестерецкому городскому голове.
Гонцы отправились в путь, ведя в поводу и третью лошадь, низкорослую серую кобылицу, заседланную желтым дамским седлом, — для Эстеллы.
Обитатели замка с нетерпением ожидали возвращения гонцов. Особенно волновался капеллан. На другой день он даже вышел тайком им навстречу и добрался до самого моста через речку Жолна: заблудшая овца всегда дорога господину, поэтому и слуге пристало отнестись к ней со вниманием.
Но — увы! — посланцы графа вернулись лишь на третий день и одни, без Эстеллы. Часовой на башне, еще издали увидев двух всадников на варинской дороге, затрубил условно. Обитатели замка высыпали к воротам, даже сам граф вышел встречать гонцов.
— А где же девица? — крикнул он грозно.
Сурина соскочил с лошади и дрожащим голосом доложил, что, приехав в Бестерцебаню, он вручил письмо бургомистру. Тот надел очки, прочитал бумагу и сказал:
— Передайте вашему барину, пусть лучше холодный душ принимает, чем такие письма писать!
На лбу у графа, как всегда в подобных случаях, проступили багровые пятна.
— Так и сказал? — прохрипел он. — Не врешь?
— Слово в слово передаю, ваше сиятельство. А потом и прочим господам стал письмо давать. Те от смеха за животы держались. Но мы с кумом Комаром не отступились и заявили, что без девицы и шагу не сделаем из города. Тут бургомистр разозлился да как гаркнет: "Вот я прикажу моим гайдукам кнутами прогнать вас через весь город!"
Потомок Понграца Сентмиклошского взревел, как раненый лев:
— Моих послов — кнутами?! Ах, негодяи! Эй, Кореняк, бей в набат! Созывай народ! — крикнул он часовому на башне, а остальным приказал: — Всем быть наготове! Наточить сабли, вычистить ружья и пушки. Завтра утром выступаем в поход против Бестерце!
Два часа без перерыва призывно гудел колокол, пока все «военнообязанные» окрестные крестьяне не собрались во дворе замка.
— Завтра идем войной против Бестерце! Проститесь с семьями, а наутро всем до одного собраться во дворе замка, оружие получать!
Ой, погибель пришла тебе, Бестерце! Был и больше не будет города с таким названием. Книготорговцам придется выбросить на свалку все свои географические карты! Бедные книготорговцы! (Пружинского занимало почему-то именно это следствие грядущей катастрофы.)
Всю ночь шли лихорадочные военные приготовления. В Недеце никто не сомкнул глаз. Граф Иштван не терял ни минуты, сам наблюдал за исполнением своих приказов и отдавал все новые распоряжения. Шум, оживление, суета нарушили покой старинных стен, освещенных мерцающим светом факелов. Зато наутро все было готово к походу. С восходом солнца по будетинской дороге, извиваясь, как огромная змея, потянулась армия Понграца. Если бы Марса не уволили из сонма богов неблагодарные земные черви (из-за них и эта должность теперь не более устойчива, чем другие!), уж он-то от всей души порадовался бы, взирая с небес на воинственный табор!
Впереди на вороной английской кобыле по имени Ватерлоо гарцевал сам Иштван Понграц. Он был в венгерском кунтуше со стоячим воротником а-ля Зрини[20] и в высокой папахе; на обнаженной сабле озорно играли солнечные зайчики.
Слева от него, на молоденьком, еще не объезженном жеребце Палко ехал вооруженный фринджией[21] комендант замка Ковач.
За ними следовал Матяш Мравак, высоко держа родовое знамя Понграцев. Игривый ветерок шелестел тонким шелком стяга, то собирая в складки, то натягивая парусом вытканный на нем голубой герб. Вслед за знаменем на маленьких пони трусили рысцой два пажа. Их длинные белокурые волосы ниспадали на расшитые серебром доломаны. Мальчики были вооружены небольшими кинжалами, один из них вез флягу главнокомандующего, другой — молитвенник с украшенной рубинами крышкой.
За ними следовал богатырь Деметер Краль; выпятив с достоинством грудь, он гордо нес серебряную, великолепной работы, фамильную булаву Понграцев.
Чуть поодаль философского вида осел лениво тащил на спине огромный барабан. Видно было, что осел нимало не гневается на Бестерце.
Позади осла два словака в бочкорах несли на палках фонари на случай ночных переходов.
В обозе, защищенные от солнца ветхим зонтиком, тряслись на телеге повар и капеллан. Против них сидели две кухарки, которые то и дело фыркали со смеху.
За поварской телегой шествовал знаменитый лапушнянский духовой оркестр, состоявший из: восьми человек. Музыканты были в красивых, отделанных черной шнуровкой домотканых поддевках и новеньких лаптях, а на шляпы они для пущей красоты повязали по связке обыкновенных садовых улиток.
Но что это? Какая сила подняла в воздух такое огромное облако пыли, что, казалось, даже солнце спряталось в испуге? Это едут «казаки»! Посмотрите только, как танцуют их кони, сверкая подковами, как ослепительно блещут их пики! Шестнадцать отборных всадников, стройных, ловких, смелых; в папахах с красными кистями, в красных доломанах и шароварах, издали похожие на полевые маки, алеющие в море пшеницы!
Эй, девицы-красавицы, скорее открывайте окна, едут "казаки"!
Колонну «казаков» сменяет артиллерия — вереница из восьми пушек на маленьких колесиках; орудия тянут приземистые горные лошадки, и на каждой пушке восседает бескипский разбойник с трубкой в зубах, которая, по-видимому, Составляет часть униформы артиллеристов.
Над "колонной плывет разноголосый гам — выкрики, песни; хохот.
Один из пехотинцев, следовавших колонной за орудиями, увидел в канаве у дороги лягушку и, ловко подцепив её на пику, закричал во всю глотку:
— Первый убитый! Первый убитый!
Хорошо, что главнокомандующий далеко впереди, иначе он не спустил бы солдату такую неуместную шутку.
Пехоту (сто с лишним человек) ведет бравый Бакра. Да это сама венгерская история проходит парадом в костюмах и вооружении наших предков! Маковник, например, обряжен в тяжелые латы, голову его прикрывает шишак с перьями, а на груди красуется крест времен Готфрида Бульонского. Сурина одет воином из "черной армии" короля Матяша, с черепом и скрещенными костями на шапке. Мундир Яноша Слимака некогда носил один из воинов Матэ Чака, большую голову Дюро Баринки украшает желтый полинялый турецкий тюрбан, а полы длинного кафтана бьют по загнутым кверху бочкорам. Могучую фигуру Пала Ковача плотно облегает зеленая атилла с разрезными рукавами. На Андраше Контопеке, как на жерди, висит голубая форма пеших гвардейцев… Да разве всех перечтешь! И прилежному портному не хватило бы жизни изучить покрой всех этих нарядов.
В хвосте войсковой колонны двигались боевые колесницы — две окрашенных в желтую и черную краску телеги. Это были списанные за негодностью патронные повозки, которые граф Иштван приобрел у интендантов будетинского гарнизона. В боковых стенках повозок было прорезано по три дырки, из которых угрожающе зияли жерла мортир.
Каждую повозку тащили три пары быков, рога которых были оснащены невиданным боевым приспособлением: на них было насажено по железному кольцу, от которого во все стороны веером торчали небольшие острые копья. Быков этих предполагалось выпрячь из телег у самых ворот Бестерце и напустить на население города. Как видно, господин Форгет обладал незаурядным военным талантом — ведь это он изобрел такое грозное оружие!
Шествие замыкала провиантская телега, где громоздились мешки картофеля, большущий бочонок водки и груда свежеиспеченных булок. На вершине пирамиды из мешков с картошкой дремал, лежа на опине, Станислав Пружинский. У бортов телеги было подвешено по огромному куску свиного сала. Как на грех, колеса телеги то и дело задевали сало, прорезав настоящие колеи в почтенной закуске, и всю дорогу целая свора собак с яростным лаем сопровождала аппетитную телегу.
