Энн Стивенс - Малеска — индейская жена белого охотника
— Не здесь. Мы учимся в лесу. Пойдём со мной, и я всё тебе покажу. — При этих словах Малеска побледнела и задрожала всем телом. Что, если мальчик откажется с ней пойти?
— Что? Мы поплывём по реке в этот ярко-золотой лес, да, Малеска?
— Да. По реке, которая сияет, как серебро.
— Ты возьмёшь меня? О боже… Но как мы поплывём?
— Тише, не кричи так. В прекрасной маленькой лодке.
— С белыми парусами, Малеска?
— Нет, с вёслами.
— Ах!.. Но я не могу с ними управиться; однажды дедушка мне разрешил, а я не смог.
— Я могу.
— Ты! Ну, это ведь не женская работа.
— Но в лесу этому учится каждый.
— И я научусь?
— Да!
— Послушай, тогда пойдём к дедушке, и пусть он нам разрешит; я хочу стрелять, и бегать, и жить в лесу… пойдём, Малеска. Скорей, или кто-нибудь закроет ворота.
Малеска осторожно оглядела окна дома, заросли и гравийные дорожки. Никого не было видно. Они с мальчиком были одни. Она тяжело вздохнула и замешкалась, подумав о бедной леди.
— Пойдём! — жадно вскричал мальчик. — Я хочу поехать в лес.
— Да, да, — прошептала Малеска, — в лес… это наш дом. Там я снова стану матерью.
Она вышла из сада поступью юной лани и направилась к своему убежищу. Мальчик смело шагал за ней и со смехом догонял её, когда она шла слишком быстро. В спешке, не переводя дыхания, они прошли через весь город и оказались на диком берегу реки.
Течение воды создало небольшую бухту, которая теперь покрыта пристанями и щетинится мачтами. Солнце было далеко на западе, и свисавшие над водой старые тсуги отбрасывали прохладную зеленоватую тень.
В этой тени, покачиваясь на волнах, находилась прелестная лодка, которую приобрела Малеска. На корме стояла наполненная хлебом разноцветная корзинка, похожая на те корзинки, с которыми приходят на рынок мирные индейцы; на дне лодки лежала шкура пумы, окаймлённая малиновой тканью в соответствии со вкусом индейской женщины, а на банке лежали подушки из алой ткани, вышитые бисером.
Увидев лодку и её груз, Уильям Данфорт разразился криком.
— Мы поедем в ней? Можно мне грести, можно, можно? — Он одним прыжком запрыгнул в лодку, схватил вёсла и позвал Малеску, так ему не терпелось отплыть.
Малеска отвязала канат и, держа один его конец в руке, запрыгнула к своему ребёнку.
— Ещё рано, мой вождь, ещё рано, дай мне вёсла ненадолго; ты сможешь грести, когда шпили скроются из виду.
Мальчик уступил ей своё место и нетерпеливо мотнул головой, отбрасывая со лба чёрные кудри. Лодка понеслась по реке с такой быстротой, что у него захватило дыхание. Он сидел на носу и смеялся, когда в него летели серебряные брызги. Малеска помчалась по реке, глядя на север, и её глаза сверкали, поскольку освобождение было так близко. Каждый взмах весла был шагом к свободе. Блеск солнца казался ей улыбкой Великого Духа, к которому ушли её муж и отец.
Когда солнце село, и наступили сумерки, лодка уже отплыла далеко от города. Она проскользнула мимо Вихокена [11] и огибала западный берег, в то время заросший величественным девственным лесом.
Сейчас Малеска прислушалась к просьбам мальчика и передала вёсла в его маленькие руки. Не важно, что после его храбрых, но неумелых взмахов лодку отнесло назад; когда город скрылся из виду, Малеска перестала бояться. Она улыбалась, видя, как малыш упрямо борется с водой. Он возмутился, когда она хотела ему помочь, и в следующий миг, отчаянно напрягая силы, залил её водой, чтобы показать, что способен выполнять её работу.
Наступила нежная, спокойная ночь, которая окутала мать и ребёнка серебристым лунным светом. Их водную тропу с обеих сторон сдавили тени холмов. Это навеяло на мальчика печаль, и он почувствовал усталость, но Малеске были знакомы такие сцены, и её былой характер ожил в этом уединении, которое заключало в себе всё, что было ей дорого — её свободу и сына её белого мужа.
— Малеска, — сказал мальчик, пододвинувшись к ней и положив голову на её колени, — Малеска, я устал… я хочу домой.
— Домой! Но ты ещё не видел леса. Не падай духом, мой вождь, сейчас мы сойдём на берег.
— Но здесь так темно… так темно… и кто-то кричит, как будто ему больно, как будто он хочет домой, как я.
— Нет, нет, это всего лишь поёт козодой.
— Козодой? Это такой мальчик, Малеска? Давай возьмём его в лодку.
— Нет, дитя моё, это птица.
— Бедная птичка! — вздохнул мальчик. — Как же она хочет домой.
— Нет, она любит лес. Эта птица умрёт, если её заберут отсюда, — сказала Малеска, пытаясь успокоить мальчика, который поднялся и прижался к её щеке своей. Она чувствовала, что он дрожит и что по его щекам текут слёзы. — Не надо, мой Уильям, лучше посмотри, как много звёзд над головой. Вся река полна звёздами.
— О, но дедушка будет скучать по мне, — взмолился мальчик.
Малеска почувствовала холодок. Она забрала мальчика, но не его память; память тянула его обратно в богатый дом, который он оставил. Рядом с ней, в окружении прекрасной вселенной он думал о старике, который обращался с ней хуже, чем с рабыней… который украл у неё подаренное богом человеческое существо. Когда мальчик заговорил о дедушке, индианка огорчилась до глубины души.
— Сейчас, — печально сказала она, — мы найдём в лесу какую-нибудь полянку. У тебя будет постель из прелестных цветов. Я разведу костёр, и ты увидишь, как он пылает среди ветвей.
В лунном свете было видно, что мальчик улыбнулся.
— Огонь не в камине! Да, да, пойдём в лес. А птицы будут с нами разговаривать?
— Когда мы окажемся в глубине леса, птицы будут разговаривать с нами всегда.
Малеска завела лодку в небольшую бухту, которая была защищена двумя огромными скалами; затем она взяла шкуру пумы и подушки, предупредила мальчика, чтобы он держался за её платье, и начала взбираться на небольшой пригорок, где было меньше деревьев и больше травы, насколько она могла судить по принесённому ветром аромату полевых цветов. На густой траве лежал камень, а над ним, как шатёр, раскинулись ветви тюльпанного дерева.
Малеска усадила мальчика на этот камень-престол и постоянно с ним разговаривала, пока высекала искры из огнива, которое достала из корзинки, и разводила костёр из сухих веток, что валялись вокруг. Когда Уильям увидел, как пламя поднимается вверх, освещая всё вокруг и стреляя золотистыми искрами в ветви дерева, он взбодрился. Он слез со своего сиденья и начал собирать хворост, чтобы костёр не потух. Затем Малеска достала из корзинки бутылку воды, хлеб и несколько кусков вяленого мяса, и мальчик заулыбался. Темнота больше его не подавляла, и при виде еды он почувствовал голод.
С какой гордостью индейская мать разламывала еду, чтобы утолить голод своего ребёнка. Когда она наблюдала за ним при свете костра, её лицо лучилось красотой. Впервые с тех пор, как он был младенцем, он принадлежал ей.
Когда он наелся, и его веки стали слипаться, Малеска отошла к камням и нарвала моха, который был похож на зелёное руно; она принесла мох под дерево и устроила для своего ребёнка мягкое ложе. На него она положила шкуру пумы с красной каймой и малиновые подушки, бахрома которых сияла при свете костра, как драгоценности на ложе принца.
Малеска отнесла мальчика на эту живописную постель, села рядом и запела песню, которую она пела много лет назад под крышей своего вигвама. Мальчик очень устал и заснул под её заунывный напев, который наполнил воздух, а из чёрной глубины леса ему печально отвечала ночная птица.
Убедившись, что мальчик уснул, Малеска легла рядом с ним на жёсткий камень, нежно укрыла его одной рукой, тревожно вздохнула и робко поцеловала его в губы.
Затем несчастная индианка провалилась в беспокойный сон. Всю свою жизнь она готовила мягкую постель для тех, кого любит, а для себя выбирала холодный камень. Такова была её женская судьба, но определялась она не только дикарским происхождением. Цивилизация не всегда отменяет эту печальную картину женского самоотречения.
Когда наступило утро, мальчик проснулся под хор певчих птиц, мелодии которых заставляли воздух дрожать. Песни этих менестрелей неслись через ветви, а солнечные лучи пробивались через зелень, добавляя к музыке тепло и приятный свет. Уильям сел и потёр глаза, удивляясь, что за необычные звуки он слышит. Затем он вспомнил, где он находится, и позвал Малеску. Она вышла из-за деревьев, неся в руках пронзённую стрелой куропатку. Она бросила птицу на камень у ног Уильяма, села на колени, с трогательной нежностью поцеловала его ноги, его руки и полы его жакета, пригладила его волосы и одежду.
— Когда мы поедем домой, Малеска? — немного встревоженно вскричал мальчик. — Дедушка будет нас искать.
— Вот дом для юного вождя, — ответила мать, оглядывая прелестные небеса и землю, украшенную полевыми цветами. — Разве у белого человека есть такой шатёр?
