Александр Ахматов - Хроника времен Гая Мария, или Беглянка из Рима
Характер его складывался под влиянием неприязненного отношения к нему знати, для которой он всегда был и оставался «новым человеком», чужаком, выскочкой, вознесенным толпой. Если бы знатные люди не отвергли его, то он, пожалуй, стал оптиматом. Но ему пришлось искать друзей и сторонников в лагере популяров, в поддержке которых он нуждался, добиваясь магистратур. Впрочем, дружба с популярами не помешает ему впоследствии сурово подавить движение, возглавляемое Апулеем Сатурнином, так много сделавшим для него в то время, когда он из года в год избирался консулом. После этого звезда Мария надолго закатится. Уже на склоне лет он снова ввяжется в борьбу за власть, сделавшись главой народной партии, которая, одержав верх над оптиматами, силой захватит Рим. В седьмой раз избранный консулом, Марий окончит свои дни в возрасте семидесяти двух лет, ославив себя напоследок неслыханными жестокостями по отношению к политическим противникам.
По природе своей он близок был плебеям и особенно солдатам, среди которых провел молодость и зрелые годы. Только у них он пользовался признанием и авторитетом.
Многим нравились приверженность арпинца к обычаям римской старины и подчеркнуто пренебрежительное отношение к знати, изнеженной эллинским воспитанием и образованностью. Сам он иногда делал робкие попытки восполнить пробелы в своем образовании, но так и не выучился греческому языку, без которого в то время не обходился ни один уважающий себя аристократ. В театре он был всего один раз, но не смог высидеть до конца представления. Его больше привлекали грубые, чисто римские развлечения — колесничные бега, травля зверей и бои гладиаторов.
Его родной стихией была армия. Здесь он с успехом мог приложить свои недюжинные способности и опыт. Марий давно пришел к выводу, что военная организация римлян нуждается в серьезных преобразованиях, прежде всего способа комплектования легионов. Еще братья Гракхи хотели увеличить их численность и боеспособность путем возрождения римского крестьянства, составлявшего основу армии. Но Марий уже тогда, во времена Гракхов, с большим сомнением относился к их деятельности. Он не верил, что гракхианцам удастся уговорить знать и остальных римских богачей, захвативших в нарушение старого закона общественные земли, чтобы они добровольно поступились хотя бы одним югером в пользу безземельных и малоземельных граждан. Все попытки силой восстановить справедливость закончились неудачей. Между тем численность римских граждан, способных за свой счет приобрести тяжелое вооружение, катастрофически сократилась. Рим кишел пролетариями, ряды которых непрестанно пополнялись разоренными сельскими жителями. Продав за бесценок свои крошенные земельные наделы, они устремлялись в столицу, где хотя бы своим избирательным голосом могли пользоваться как известного рода ценностью. Учитывая создавшееся положение, Марий и его сподвижники нашли весьма простой выход, ни в малейшей степени не затрагивавший интересы имущих и в то же время дававший немедленный результат. Едва вступив в консульскую должность, арпинец выдвинул законопроект, согласно которому пролетарии получали свободный доступ в армию, причем вооружение и снаряжение их ложилось бременем на государство, а отслужившие свой срок ветераны безвозмездно наделялись земельными участками.
Предложение Мария не вызвало особых возражений в сенате. Явные и тайные его недоброжелатели не препятствовали законопроекту, полагая, что вся эта затея провалится из-за нежелания черни подвергать себя тяготам и опасностям военной службы ради смехотворного жалованья.
Однако представленный в народное собрание закон был принят гражданами с большим воодушевлением. Успех его был полным, ибо желающих стать солдатами оказалось больше, чем их требовалось. В короткий срок Марий, готовивший армию для переправы в Африку, получил громадное пополнение. Никто тогда не думал о губительных последствиях этого новшества для республики. Они проявятся позднее, когда полководцы станут использовать в своих интересах преданных себе наемников, положив начало жесточайшим и кровопролитным гражданским войнам, перед которыми померкнут распри времен Тиберия и Гая Гракхов.
— Ио! Триумф!.. Ио! Триумф!.. — повторяла толпа, провожая бурными аплодисментами удалявшуюся в сторону Форума колесницу триумфатора.
За колесницей двигалась длинная вереница людей, одетых в тоги. Головы их покрывали красные фригийские колпаки — символы свободы.
Это были римские граждане, освобожденные Марием из плена. За шесть лет войны Югурта захватил немало пленных. С теми, кто не захотел перейти на службу к царю, обращались дурно. Те же, кого Югурта соблазнил большим жалованьем и щедрыми подарками, впоследствии жестоко поплатились за измену своему долгу и присяге. Нужно сказать, перебежчики были самой стойкой и надежной частью войска нумидийского царя — это были люди, навеки связавшие с ним свою судьбу. Многие из них, узнав, что Югурта попал в руки римлян, покончили с собой, кое-кто искал спасение в бегстве, в большинстве же своем перебежчики, еще не зная о том, какую предательскую роль сыграл Бокх по отношению к своему зятю, ушли из Нумидии в Мавретанию в надежде поступить к нему на службу, однако мавретанец, изо всех сил старавшийся загладить свое участие в войне против римлян, приказал их всех схватить и выдал Марию. Последний поступил с ними согласно древнему обычаю: перебежчиков в оковах доставили в Рим, высекли розгами на Форуме и обезглавили.
— Ты не зайдешь ли ко мне завтра? — спросил Лабиен приятеля, который рассеянным взглядам скользил по лицам идущих мимо людей в красных колпаках.
— Сожалею, но завтра я обедаю у Гнея Волкация.
— По-прежнему водишь с ним дружбу? — укоризненно покачал головой Лабиен. — Скольких простаков уже разорил дом этого мошенника? Бьюсь об заклад, ты тоже там потерял немало…
— Что поделаешь, Лабиен, — с коротким вздохом сказал Минуций. — Пока я не могу расстаться с игроками, многим из которых задолжал и… не теряю надежды отыграться, — сделав паузу, добавил он.
В это время показались трубачи и знаменосцы первого легиона. Перед значками манипулов, увешанных фалерами и прочими боевыми наградами, рядом с белым консульским знаменем несли серебряного орла с золотой молнией в когтях — знамя легиона. Следом шли военные трибуны, центурионы и простые легионеры, все в венках и с лавровыми ветками в руках.
Солдаты весело горланили ими же сочиненные шуточные песни, в которых то и дело повторялось имя Мария. В этих незатейливых, а порой грубоватых и непристойных куплетах они, по обычаю, безжалостно подтрунивали над недостатками и слабостями своего предводителя.
Толпа отзывалась на песенки солдат громким смехом и аплодисментами.
Среди высших командиров, участвовавших в процессии, зрители особо отмечали войскового квестора африканской армии Луция Корнелия Суллу, которому в это время едва исполнилось тридцать четыре года. Многие уже пророчили ему необыкновенное будущее.
Сулла был высок ростом и строен. Черты его, не лишенные привлекательности, были правильными и тонкими, но, как отмечал впоследствии Плутарх, биограф Суллы, «взгляд его голубых глаз, страшно пронизывающий и суровый, казался еще более жутким от цвета его лица, испещренного краснотой в виде рассеянных пятен на белой коже». Несомненно, эти пятна были следствием той непонятной болезни, которой Сулла страдал уже в описываемое время и потом — до самого конца жизни.
Будущий властелин Рима считал свою болезнь неизлечимой. Похоже, он имел стойкое убеждение в том, что долго не протянет, отчего на войне вел себя почти с безрассудной смелостью, не жалея ни себя, ни подчиненных. В Нумидии он однажды, командуя небольшим отрядом, попал в засаду и был окружен самим Югуртой. В отряде Суллы находился Волукс, сын мавретанского царя, посредник в переговорах между отцом и римлянами. Волукс предложил Сулле тайно бежать вместе с ним, но тот гордо ответил:
— Даже если гибель неизбежна, я останусь на месте, но не стану предавать своих солдат и позорным бегством спасать ненадежную жизнь, которой я, может быть, лишусь вскоре из-за болезни.
Сенатская знать, враждебная Марию, по возвращении Суллы в Рим чествовала его с подчеркнутым энтузиазмом, как полководца-победителя, хотя он лишь блестяще выполнил поручение своего начальника. Слава, почести, богатство (до войны он обладал весьма скромным достатком и разбогател с помощью Бокха, который одарил его с поистине царской щедростью) быстро портили молодого человека, от природы самоуверенного и заносчивого. Как-то один из сенаторов в ответ на неуемное бахвальство Суллы сказал ему в сердцах:
— Можно ли считать тебя порядочным человеком, когда ты, ничего не унаследовав от отца, нажил себе такое состояние?
