Иван Вазов - Под игом
—Да говорю я тебе, ничего у нас не случилось; зря ты трудился, Иванчо, — уверял его Марко.
С улицы донесся шум сильного ветра; начиналась гроза.
—Да, дядя Марко, забыл тебя спросить, — проговорил доктор, видимо что-то внезапно вспомнив, — приходил к тебе сегодня вечером один молодой человек?
—Какой молодой человек?
—Один странный молодой человек, довольно плохо одетый… Но, как мне показалось, интеллигентный… Спрашивал, как пройти к тебе.
—Не знаю, меня никто не спрашивал, — отозвался Марко, заметно смутившись, на что его гости, впрочем, не обратили внимания. — А где ты его видел?
—В сумерки, около сада хаджи Павла, меня догнал какой-то молодой человек, — спокойно продолжал доктор свой рассказ. — Догнал и спрашивает вежливо: «Вы не можете мне сказать, сударь, далеко ли отсюда живет Марко Иванов?.. Хочу его разыскать, говорит, а в этих местах я впервые…» Случайно я шел в твою сторону и предложил ему пойти со мной. По дороге я к нему присмотрелся, — худой, слабый, едва держится на ногах, бедняга, и почти раздетый… Насколько я сумел разглядеть в темноте, одет он был в тоненький рваный пиджачок, а на улице похолодало. Я не решился спросить, откуда он и почему в таком виде, но мне стало жаль несчастного и как-то тяжело на душе. Посмотрел я на свою гарибальдийку[23] — вся потертая: как говорится, заплата на заплате. «Вы не обидитесь, сударь, если я вам предложу свою одежонку? — спросил я. — А то простудитесь!» Он поблагодарил и взял мою куртку. Так мы дошли до вашего дома, и я с ним расстался. Вот я и хотел спросить: кто он такой?
—Я же тебе сказал, что ко мне никто не приходил.
—Странно, — проговорил доктор.
—Уж не он ли и есть тот разбойник. что карабкался на вашу ограду, дядя Марко? — спросил Иванчо. — Пропаганда была не всуе.
—Нет, не может быть, чтобы этот юноша был разбойником… Тех можно сразу узнать — по роже, — заметил доктор.
Хозяину этот разговор был но по душе и, желая переменить тему, он обратился к Соколову:
—Читал газету, доктор? Как восстание в Герцеговине?[24]
—Тяжело читать, дядюшка Марко. Героический народ творит чудеса, по что он может сделать против такой силы?
—И всего-то их, герцеговинцев, горсточка, но как долго держались! Нам такое не по плечу! — проговорил Марко.
—Да разве мы пытались? — возразил доктор. — Нас в пять раз больше, чем герцеговинцев, но мы еще не знаем своих сил.
—Эх, доктор, не говори ты так. — сказал Марко. — Герцеговинцы — это одно, а мы — другое; мы в самом чреве адовом; только шелохнись, и всех нас перережут, как овец. И помощи нам ждать неоткуда.
—А я опять спрашиваю: разве мы пытались? — с жаром повторил свой вопрос доктор. — Хоть мы ничего и не делаем, нас все равно режут и бьют. И чем больше мы будем похожи на овец, тем больше нас будут бить. Ну что им сделал невинный Генчев сынок? А ему вчера отрубили голову. Нам грозят виселицей, как только мы пытаемся протестовать против тирании, а Эмексиз-Пехливану и ему подобным разрешается зверствовать безнаказанно. Где же справедливость? Самый бездушный человек и тот не в силах все это вынести. «И у решета есть сердце», — как говорят у нас. Вошла бабка Иваница.
—А вы знаете, — промолвила она. — Пена давеча слышала, — еще до грозы, — как палили из ружей… Что бы это могло быть?.. Пресвятая богородица, должно, опять какую-нибудь христианскую душу загубили…
Марко вздрогнул и переменился в лице. Он заподозрил, что случилось что-то дурное с Краличем. Сердце его сжалось от боли, и скрыть этого он не мог.
—Дядюшка Марко, что с вами? — спросил доктор, пристально всматриваясь в его огорченное лицо.
Дождь перестал. Гости собрались уходить. Новость встревожила их тоже.
—Должно быть, просто ставни хлопнули, а служанке опять что-то почудилось… Не бойтесь! Будьте дерзновенны! — храбрился Иванчо Йота. — Бабушка Иваница, а что, калитка открыта? Та, что ведет в мой двор?
И пока Марко провожал доктора до ворот, Иванчо спешил к калитке, которую ему открыла жена.
V. Ночь продолжается
Доктор Соколов постучал в ворота своего дома. Старуха хозяйка открыла ему, и он вошел, бросив скороговоркой:
—Что делает Клеопатра?
—О тебе спрашивала, — ответила старуха, улыбаясь.
Доктор пересек продолговатый двор и вошел в свою комнату. Просторная, почти без мебели, с большим камином и вделанными в стену шкафами, она служила ему и кабинетом, и аптекой, и спальней. На полочке были расставлены все его лекарства, на столике стояла ступка и валялось несколько медицинских книг; среди них лежал револьвер. Над кроватью висели двустволка и ягдташ. Стены были украшены только портретом черногорского князя Николы[25] и висевшей под ним фотографией какой-то актрисы. В комнате было неубрано, тихо, пусто; все говорило о том, что в ней живет беспечный холостяк. Полуоткрытая дверца вела в чулан.
В этом чулане три года назад ночевал покойный Левский Доктор, небрежно скинув фес и пиджак, подошел к чулану и, хлопнув в ладоши, крикнул:
—Клеопатра! Клеопатра! Никто не ответил.
—Клеопатра, выходи, голубушка! Из-за дверцы послышался рев.
Доктор сел на стул посреди комнаты и позвал:
—Сюда, Клеопатра!
Из чулана вышел медведь, точнее — молодая медведица.
Она подошла к доктору, шаркая огромными лапами по полу и радостно урча. Потом поднялась на задние лапы, положив передние на колени хозяина, и раскрыла широкую пасть с белыми острыми зубами. Медведица ласкалась к доктору, как собачонка. Он погладил ее по пушистой голове и не отнял руку когда Клеопатра облизала ее и легонько захватила зубами.
Эта медведица, пойманная на Средна-горе еще совсем маленьким зверенышем, была подарена Соколову одним крестьянином-охотником, сына которого он вылечил от опасной болезни Доктор привязался к медвежонку и ничего не жалел, чтобы его вырастить. Под нежной опекой Соколова Клеопатра благополучно росла, усваивала уроки гимнастики, и ее любовь к хозяину крепла с каждым днем.
Клеопатра уже научилась плясать медвежью польку, прислуживать и подавать доктору шапку. Она, как собака, сторожила комнату, хотя это было, что называется, «медвежьей услугой», так как ее присутствие в доме отпугивало больных. Впрочем, доктор об этом не очень беспокоился.
В разгаре пляски Клеопатра так ревела, что весь околоток знал, когда она танцует. Тогда и весельчак Соколов пускался с нею в пляс.
В этот вечер доктор чувствовал особенное расположение к «деликатной» Клеопатре. Он подал ей кусок мяса прямо с руки.
—Кушай, моя голубушка. «Голодному медведю не до пляски», говорят старые люди, а я хочу, чтобы ты сейчас поплясала для меня, как танцуют принцессы.
Медведица, должно быть, поняла эти слова и заревела Это означало: «Я готова!» Доктор схватил поднос и принялся бить в него, распевая веселую песню:
Свет Димитра, белокурая красотка,
Ты скажи-ка своей матери, Димитра:
«Не рожай мне, мать, сестер и братьев!..»
Воодушевившись, Клеопатра встала на задние лапы и пустилась в пляс, не переставая реветь. Но вдруг она бросилась к окну и яростно зарычала. Доктор с удивлением увидел, что во двор вошли какие-то люди.
Он сразу же схватил свой револьвер.
—Кто там? — громко спросил он и толкнул Клеопатру, чтобы она умолкла.
—Доктор, пожалуйте в конак! — крикнули в ответ со двора.
