Николай Гейнце - Генералиссимус Суворов
— И понимать не хочу.
— Из книг-то узнаю многое такое, что поважнее артикула…
— Солдату артикул нужен… — стоял на своем дядька.
— Верно, старина, но не век же свой я буду солдатом.
— Тогда и выучитесь, чему надобно.
— Тогда, Степан, уже поздно будет… Время уйдет…
— Папенька ваш и без книг в генералы вышел, — торжествующе оглядел своего барчука Степан, полагая в своем уме, что против этого аргумента ему нечего будет возразить.
— Генерал генералу рознь… Да что с тобой толковать, ты этого не поймешь.
— Где уж мне понимать… Вы, вишь, умнее стариков, — обиделся Степан. — Ну, да ладно… Пожалуйте вниз, да будьте посмелее, поразговорчивее… Утешьте папеньку…
— Хорошо, хорошо, только ты здесь не убирай ни карты, ни книги, пусть лежат, как лежали.
— Не дотронусь до них, до проклятых. Кабы моя воля, а их превосходительство бы приказали, в огонь бы я их побросал все.
Александр Васильевич стал спускаться в сопровождении Степана по лестнице. Достигнув последней ступени, он остановился. Из гостиной, находившейся тотчас за довольно большой залой, слышался говор множества голосов.
— Идите же, идите… — понукал его сзади Степан.
— Иду, иду… — с какой-то мукой в голосе отвечал мальчик. Они действительно сделали несколько шагов, вошли в залу и уже стали приближаться к полуотворенной двери гостиной. Шум голосов сделался еще явственнее. Мальчик снова остановился.
— Боже, сколько народу! — вдруг воскликнул он и, быстро вырвавшись от загородившего ему путь Степана, стремглав бросился на двор, а потом в сад и в поле.
Дядька несся за ним, насколько позволяли ему старые ноги. Спасаясь от преследования своего аргуса, молодой Суворов с ловкостью белки карабкался на деревья и прятался в их густых ветвях. Заметив, что дядька удалялся в сторону, мальчик спускался на землю и убегал в другую часть сада.
В этой погоне прошло много времени. Из сада мальчик выбежал в поле, быстро распутал ноги у одной из пасшихся на траве лошадей, вскочил на нее и умчался во всю прыть без седла и уздечки, держась за гриву лошади, прямо на глазах совсем было догнавшего его Степана. Последний охал и кричал, но эти крики разносил ветер, и оставалось неизвестно, слышал ли их дикарь-барчук. Степану пришлось идти к старому барину и шепотом докладывать ему на ухо о случившемся.
Василий Иванович пожал только плечами. Он уже привык к выходкам своего «неудачного детища», как называл он своего сына Александра.
IX. Питомец Петра Великого
Среди собравшихся гостей был и товарищ по службе, и друг Василия Ивановича Суворова артиллерийский генерал Авраам Петрович Ганнибал, негр, когда-то купленный императором Петром.
Из бедного дикаря великая душа великого государя сотворила полезного государственного деятеля. Петр, дал Ганнибалу отечество, семью, богатство и, что важнее всего, образование, как средство верной службою доказать привязанность к своему благодетелю и любовь к новому отечеству.
— Что случилось? — спросил Авраам Петрович, видя, что Василий Иванович нахмурился после доклада Степана.
Гости вели общий разговор, и оба старика сидели в стороне.
— Ах, дорогой друг, беспокоит меня очень мой Саша, мы с женой ночей недосыпаем, все думая, что с ним делать.
— Что же он? — спросил генерал.
Он знал и любил мальчика, и с ним одним Саша не дичился, от него одного не убегал при встрече.
— Обязанность моя, как отца, великая обязанность приготовить для отечества в сыне верного и полезного слугу, как завещал нам великий Петр.
— Это хорошо, я не вижу, однако, о чем беспокоиться… Насколько я его знаю, Саша ни зол, ни ленив и, кажется, не имеет дурных наклонностей…
— Этого, конечно, нет, нечего и Бога гневить, но я должен переделать его натуру, а этого мне не удается… Вот что сильно беспокоит меня…
— Но зачем же переделывать, если мальчик хорош и так? — недоумевал Ганнибал.
— Ах, ты не все знаешь о нем… Он, нечего и говорить, мальчик добрый, послушный и не только не ленив, а даже чересчур прилежен…
— В этом я не вижу еще беды.
— Но он слабого сложения, — продолжал Василий Иванович, — и я ежеминутно опасаюсь за его здоровье и даже за самую жизнь… Он совсем не бережет себя и, несмотря ни на какую погоду, бегает по полям и лесам, купается даже в заморозки.
— Ого, из него, в таком случае, выйдет прекрасный солдат! — воскликнул генерал.
— Вот этого-то я и не хочу…
— Что так?
— Говорю я тебе, что его слабое сложение служит непреодолимым препятствием для военной карьеры, о которой он только и бредит.
— Бредит, говоришь… Это хорошо…
— Для тебя, может быть, и хорошо, — сердито сказал Василий Иванович, — но ты забываешь, что Саша у меня один сын… Поговори еще и с Авдотьей Федосьевной, столкуйся с ней…
— Коли это призванье мальчика, так препятствовать нельзя, это ты сам хорошо понимаешь, поймет и она, как мать, любящая своего сына.
— Толкуй, толкуй… Призванье… Задам я ему это призванье…
— Погоди, вот он вернется, я пройду к нему, поговорю с ним и скажу тебе, что я думаю.
На этом разговор был покончен, и хозяин дома и его друг вмешались в общий разговор.
Часа два спустя молодой Суворов вернулся, о чем было доложено Василию Ивановичу, а последний сообщил это известие генералу Ганнибалу. Тот, верный своему обещанию, поднялся наверх и застал мальчика снова лежащим на полу и углубленным в книгу и карты. Он не слыхал, как вошел нежданный гость.
— Здравствуй, Саша! — сказал генерал после некоторого молчания.
Мальчик, узнав знакомый голос, поспешно вскочил на ноги и смущенный стоял перед Авраамом Петровичем.
— Разве так здороваются со старыми приятелями! — шутливо сказал генерал.
Саша подошел к гостю и поцеловал, по тогдашнему обычаю, у него руку
— Вот так, голубчик. Ну, что ты, как поживаешь, как твое здоровье?
— Слава богу…
— Как же твой папенька говорит, что ты слабого здоровья, — продолжал он, оглядывая мальчика с головы до ног, — худенек, правда, да не в толщине здоровье…
У мальчика заблестели глаза, за минуту смущенное лицо его озарилось улыбкой.
— Не правда ли, я тоже говорю, а папенька с маменькой только и твердят, что я слабого сложения… Затем-то папенька и хочет отдать меня в штатскую службу
— Это не беда… И в гражданской службе можно быть полезным отечеству.
— Быть может, но эта служба не по мне… Облако печали снова опустилось на его лицо.
— А ты, небось, хочешь быть солдатом?..
— Хочу, очень хочу…
— Ишь как глазенки разгорелись, — взял генерал Ганнибал за подбородок мальчика. — Посмотрим, посмотрим… А теперь покажи-ка, чем ты занимаешься. Что это у тебя за книги да бумаги?
Мальчик стал показывать и объяснять. Старик был изумлен.
— Да неужели, брат, ты все это читал?
— Все и даже по несколько раз.
— Полно, так ли?
— Спросите…
Авраам Петрович взял наудачу одну книгу. Книга оказалась «Жизнь великих людей» Плутарха. Старик стал экзаменовать мальчика. Последний отвечал, не запинаясь на все вопросы генерала.
— Молодец, брат, молодец, — сказал последний, — в твои лета дворянчики у нас еще за букварями сидят и то не осилят, а ты любого старого служаку за пояс заткнешь. Молодец, говорю, молодец… И не скучно тебе корпеть за книгами?
— Напротив, я готов сидеть над ними, не отрываясь, целые дни.
— А это кто же тебе чертил карты?.. Атаку крепости, сражение при Рокруа, Полтавскую битву…
— Это чертил я сам.
— Ну?
— Ей-богу…
— Верю, верю… — Генерал Ганнибал обнял ребенка и поцеловал его в лоб. — Если бы, — сказал он, — и наш великий Петр Алексеевич, упокой его душу в селениях праведных, — старик истово перекрестился, — увидел твои работы, то, по своему обычаю, такой же, как и я теперь, поцеловал бы тебя в лоб… Учись, учись, из тебя прок будет…
— Но папенька запрещает мне всем этим заниматься, маменька тоже… Они не хотят, чтобы я был военным, — сквозь слезы проговорил Саша.
— Ничего, с папенькою да с маменькою мы как-нибудь поладим… Положись на меня…
Мальчик весь засиял. Стремительно бросился он на шею к генералу Ганнибалу, стал целовать его руки.
— Как вы добры! Я всю жизнь буду вам благодарен, если вы уговорите папеньку с маменькой и они пустят меня в солдаты!
В это время в комнату вошел Степан с вычищенным и заглаженным после прогулки барчука платьем и чистым бельем. Мальчик бросился на шею старика.
— Что случилось? — изумленно спросил старик, все еще сердитый на своего питомца за недавнюю провинность.
— Радость, Степан, радость… Но не теперь, после узнаешь… А теперь давай одеваться, я сделаю для тебя удовольствие и принаряжусь хорошенько…
