Николай Алексеев - Лжецаревич
Анджелика опустилась в кресло, ломая голову над тем, о чем хочет с нею говорить мать.
Пани Юзефа помолчала. Она затруднялась, как начать, но подумав, решила говорить прямо.
— Ну, вот, душечка, уж скоро и свадьба твоя… Скажи, пожалуйста, когда думает пан Максим присоединиться к нашей святой церкви?
Анджелике невольно вспомнился сегодняшний сон; четыре огненные буквы — «вера» — встали перед ее глазами. Только теперь ей пришло в голову, что различие вероисповеданий может непроницаемой стеной стать между нею и женихом: она — католичка, он принадлежит к греческой церкви, даже не к «соединенной» [2]. Как примирить непримиримое?
Мать молча смотрела на нее, ожидая ответа.
— Не знаю, матушка, — ответила, наконец, Анджелика.
— Гм… Ты говорила с ним об этом?
— Н-нет.
— Почему?
— Не пришло в голову.
— Хорош ответ для католички! — резко заметила пани Юзефа, подобно тому, как за четверть часа перед разговором с дочерью патер сделал ей самой похожее замечание.
— Ты должна с ним об этом поговорить.
— Хорошо, матушка.
— И возможно скорее.
— Поговорю. Ну, а если… — начала Анджелика и остановилась.
— Ну?
— Если он не захочет перейти в нашу веру?
— Тогда… — выпрямляясь, начала пани Юзефа. — Тогда… Да нет! Он должен согласиться быть католиком — это счастье! Должен! Так не забудь переговорить…
— Переговорю.
— Можешь идти.
Анджелика вышла из комнаты матери с пылающим лицом. На сердце у нее было невесело, и нечто вроде злого предчувствия закрадывалось в ее душу; а четыре огненные буквы начинали ей казаться роковыми.
Анджелика не заметила, что, едва она на несколько шагов отошла от двери, в комнату матери, как тень, проскользнула тощая фигура отца Пия.
Иезуит казался взбешенным.
— Что с вами, святой отец? — невольно воскликнула пани Юзефа, увидев его лицо.
— Это невозможно! Нас везде окружают враги, еретики! — задыхаясь, проговорил он, бросаясь в кресло. — Положительно, громы небесные не замедлят обрушиться на ваш дом!
— Господи! Да объясните!
— Да что ж объяснять? В вашем доме шагу нельзя ступить, не наткнувшись на еретика! Теперь я почти убежден, что миссия вашей дочери не будет иметь успеха.
— Почему же?
— А вот, не изволите ли узнать, какой разговор мне сейчас пришлось невольно подслушать?
— Я слушаю, святой отец.
— Я думаю, вы не забыли, что в вашем доме живет заклятый схизматик?
— Пан боярин?
— Да, да! Вот этот самый пан боярин, москаль Белый-Туренин! О, это — сосуд диавола! Это — неисправимый грешник, это — волк схизматизма! Когда он лежал больным, я пытался его наставлять в правилах истинной веры, и знаете, что он мне сказал? «Вы, — говорит, — латиняне и с папой своим римским только раздор среди христиан сеете! И слушать я тебя, поп басурманский, не хочу!» А! Каково! Заклятый схизматик! Ну-с, так вот, сегодня этот самый еретик… стоит у дверей своей комнаты и разговаривает… Фу! Отдышаться не могу!
— Да вы успокойтесь, святой отец.
— Стоит и разговаривает с другим еретиком, с женихом вашей дочери. Дверь в комнату закрыта, но голоса слышны. Я проходил в сенях и… невольно слышал.
— Что же они говорили? — спросила пани Юзефа, с напряженным вниманием слушавшая патера.
— Богохульствовали они! Церковь нашу поносили! Вот что! — вскричал отец Пий. — Слышу, боярин говорит пану Максиму: «Счастлив ты теперь, друже: люб ты девице, и она люба тебе, женишься вскорости на ней — не забудь в своем счастье веру нашу святую православную». — «Что ты, Павлуша, — отвечает пан Максим, — да разве я могу и помыслить о грехе таком?» — «Верю, что не можешь, а только, Максимушка, слаб порою человек бывает, а эти латиняне — мастера сбивать христиан православных на путь ложный: посмотри, в Литве-то много ль истинных православных осталось? Все — либо „соединенный“, либо латинянин. Правда, все веры Господу Богу поклоняться учат, а только истинная есть одна — наша, православная: тут тебя никакому папе кланяться не заставят — верь только в Господа Иисуса Христа. Наша вера истинно святая… Бойся особенно этого длинного постнолицего отца Пия — лиса-еретик! Умеет подъехать!» — Дальше я не слушал… Что вы скажете?
— Это ужасно!
— Именно ужасно! Этого боярина необходимо удалить из вашего дома — он вреден, вреден!..
— Не попросить же его уехать, отец Пий.
— Отчего же не попросить уехать? Если не прямо, то дать понять: убирайся, мол.
— Он ведь спас пана Максима.
— Спас тело — губит его душу! Если он будет здесь — пан Максим никогда не покинет своей ереси. Попросите сюда пана Самуила: нам надо убедить его соединенными силами, чтобы он предложил этому схизматику убираться поскорей.
— Пан Самуил вряд ли согласится: он такой нерешительный.
— Должен согласиться! Нам нужно убедить его. Вы, как мать семейства, укажете ему на вред, который он вносит в семью; я, как духовному сыну своему, укажу на зияющую адскую бездну, которая открывается перед всеми Влашемскими. Он — набожный католик. Впрочем, можно найти для удаления москаля-боярина другой предлог…
— Какой же?
— Да хоть, например, то, что он увлекает панну Анджелику и этим грозит расстроить предстоящий брак.
— Но, святой отец, ведь это же — неправда! Анджелика искренно любит пана Максима, на пана боярина смотрит как бы на брата, друга жениха! — вскричала с волнением пани Юзефа.
— Я и не выдаю этого за правду. Впрочем, кто знает этих еретиков? Во всяком случае, это — предлог хороший, и мы его употребим в крайнем случае. Не бойтесь, что приходится солгать.
Пани тяжело вздохнула, потом кликнула холопку.
— Позови ко мне пана Самуила. Скажи, что мне и отцу Пию надо поговорить с ним о важном деле.
Когда холопка вышла, пани Юзефа откинулась на спинку кресла.
— Я, отец Пий, устала от всех этих неприятностей… Точно несколько часов кряду работала… — проговорила она.
— Крепитесь, дочь моя! Мы трудимся для славы церкви! Бог вам воздаст за это, — торжественно сказал патер.
Пан Самуил уже входил в комнату.
XV
УДАЧА ПАНА САМУИЛА
Пан Самуил вошел в комнату жены будто с некоторою боязнью; он почему-то даже ступал на цыпочках. Это был невысокий, кругленький человек с пухлым лицом, на котором маленький красноватый нос напоминал вишню, с редкими седеющими каштановыми волосами и рыжеватыми густыми, но короткими, торчащими, как щетина, усами.
Он подошел под благословение к отцу Пию, поцеловал руку жене, осведомившись о ее здоровье и о том, как она провела ночь, потом спросил, беспокойно моргая своими маленькими выцветшими глазами:
— Ты меня зачем-то хотела видеть, Юзефочка? И вы тоже, отец Пий?
— Садись, Самуил, — сказала ему жена.
Он торопливо опустился на кресло и, смущенно мотая головой, поглядывал то на жену, то на патера.
— Духовный сын мой!.. — заговорил патер после непродолжительного молчания. — Твоему дому грозит несчастье!
— Несчастье? Боже мой!.. Какое? — беспокойно заерзав на кресле, промолвил пан Самуил.
— Дай досказать отцу Пию, — заметила ему пани.
— Я так только, Юзефочка… Так несчастье? Ска-а-жите!..
— Да, несчастье! Твоей семье грозит распадение, твоей и всех твоих домочадцев душам — вечный адский пламень! Ужасный червь подтачивает благополучие твоего дома.
— Но, Господи…
— Червь этот — ересь! — закончил патер.
— Ересь?
— Самуил, — заговорила пани, — пора обратить внимание на то, что наших дочерей может заразить пагубная ересь. За их души придется нам давать Богу ответ!
— Но объясните!
— Погоди. Жених Анджелики — еретик…
— Но пан Максим такой…
— Хоть он и пан Максим, а все-таки еретик… А потом этот боярин.
— Вот оно — зло этого благочестивого дома! — воздев руку, патетически воскликнул патер.
— Пан Белый-Туренин — зло? Помилуйте! Но что он сделал? — отважился запротестовать пан Самуил.
— Вот оно! Вот оно! Еретик уже успел обворожить и твою благочестивую, искушенную испытаниями душу! Каково же бедным неопытным девушкам! Горе им, горе!
Пан Самуил с недоумением смотрел на него.
— Пана боярина следует возможно скорее удалить из нашего дома, — сказала пани Юзефа, наклонившись к своей работе — какому-то вязанию.
— Гм… Почему?
— Он вовлекает твоих дочерей в греческую ересь! — воскликнул отец Пий.
— Может ли быть!
— Я сам слышал.
— Ну, когда так, конечно… А только… Мне, право, не верится…
— Опомнись, Самуил! Кому ты не веришь? — вскричала пани Юзефа, указывая на патера.
Тот имел вид оскорбленной невинности.
— Я верю, верю… Но… Пан боярин…
