Вольдемар Балязин - Правительницы России
Первым делом Нестор известил настоятеля о полученной грамотке и, используя случай, рассказал о Володаре. Феоктист сразу же согласился отпустить послушника, сказав:
— Лучше служить со рвением земному хозяину, чем кое-как — небесному.
Что же касалось Лаврентия, то решили они встретить афонца с подобающим благочестием. При этом Феоктист заметил, что латыняне зовут встречу с должными почестями пиететом. Нестор, услышав разъяснения, улыбнулся про себя, он знал слабость архимандрита при случае вставлять греческие и латинские слова, выказывая собственную учёность, впрочем, вельми немалую.
...Афонский инок прибыл в Почайну 17 мая. И князь, и святые отцы знали, когда придёт в гавань насад, но пиететной встречи на берегу не устроили: Лаврентий не известил их о приезде и, таким образом, они были свободны от церемонии, которой их собрат почему-то избегал. Впрочем, понимали они и почему: неожиданное появление в монастыре было на руку хитрому греку. Феоктист послал верхоконного монастырского холопа на берег Почайны, чтобы, как только афонец появится, тут же о том известить его. Однако насад пристал к берегу, но Лаврентия на нём не было.
Холоп оказался смышлёным малым и расспросил корабельщика об афонце. Корабельщик же поведал ему, что инок, плывший с ним от самого устья Днепра, сошёл с насада нынче утром и пошёл в Киев пешком.
Холоп, вернувшись в обитель, довёл то до архимандрита, немало сему рассказу подивившегося. Феоктист велел позвать к нему Нестора.
— С чего бы это поступил Лаврентий столь нечаянно? — спросил он Нестора.
— Мнится мне, что опасался он встречи в Почайне, полагая, что с первых же шагов станет он нашим узником, хотя и почётным. А так пройдёт он через посад, через слободы, может быть, и в город заглянет, по присловью: лучше один раз увидеть самому, чем десять раз услышать от кого-то.
— Пожалуй, ты прав, отче диакон, — раздумчиво произнёс Феоктист. — А не мыслишь, что есть у него в Киеве свой человек, с коим он сначала встретится и узнает, что ему потребно, а потом уже придёт и к нам, в Печеры?
— Может, и так, — согласился Нестор, — да только о чём станет он выведывать, коли пришёл он не соглядатаем, а учёным патриаршим апологетом?
— Афонцы более всех держат руку не патриархов, а императоров, — возразил архимандрит, — ибо монастыри афонские от власти патриарха, а у царей помимо духовных забот есть и иные хлопоты.
— Даст Бог, узнаем, — примирительно проговорил Нестор. — Всё едино никуда Лаврентий не денется, не минет он нашей обители, не завтра, так послезавтра явится.
Но и завтра не объявился гость в обители, исчез где-то в Киеве, — да и немудрено то было, ибо считали в городе и слободах, и в ближних окрестностях одних лишь церквей да часовен более трёх сот, а людей жило не менее трёх же сот, но — тысяч.
Отыскать православного монаха, к тому же отменно говорившего по-славянски, было нелегко, да и особой нужды в том не было, и потому на следующее же утро Нестор сел за работу: в преддверии встречи хорошо было побольше и получше узнать о старых делах меж Царьградом и Русью.
Внимательно перечитав всё, что относилось к Ольге, Нестор взялся за перо.
«В год 6477-й. Сказал Святослав матери своей и боярам своим: «Не любо мне сидеть в Киеве, хочу жить в Переяславце на Дунае, — там середина земли моей, туда стекаются все блага: из Греческой земли — золото, паволоки, вина, разные плоды, из Чехии и из Венгрии — серебро и кони, из Руси же — меха и воск, мёд и рабы». Отвечала ему Ольга: «Видишь — я больна: куда хочешь уйти от меня?» — ибо она уже разболелась. И продолжала: «Когда похоронишь меня, — отправляйся, куда захочешь». Через три дня, 11 июля, Ольга умерла, и плакали по ней плачем великим сын её и внуки её, и все люди. И понесли, и похоронили её на открытом месте. Ольга же завещала не совершать по ней тризны, так как имела при себе священника — этот и похоронил блаженную Ольгу».
Только поставил Нестор точку, как пришёл за ним от архимандрита послушник и велел идти к владыке, сказав, что пришёл к нему брат Лаврентий.
Когда Нестор пришёл, в келье настоятеля были уже келарь монастыря диакон Варлаам, пресвитер отец Яков, сам владыка и гость обители — немолодой человек, тощий, невысокий, носатый, с живыми умными чёрными глазами. Феоктист познакомил Нестора с афонцем, сразу же указав на малый ларец палисандрового дерева, с крестом на крышке, сказал:
— Вот, честной отец Нестор, новая святыня, кою принёс нам в дар брат Лаврентий. В ларце сем хранится нетленный лоскут одежды святого Димитрия.
Произнеся это, Феоктист перекрестился. Осенили себя крестным знамением и все, кто был у него в келье.
— Благослови, владыко, воззреть на святыню, — благолепно и распевно проговорил Нестор, подходя под благословение Феоктиста, а затем с низким поклоном, с трепетом в сердце, приблизился к ларцу, где лежало неоцененное сокровище. Верил он: благодать, обитавшая в великомученике, хоть и малой частью, но сохранилась и поныне в одежде его. Нестор знал, что святыни есть сокровища более ценные, чем драгоценные камни и золото. Мощи святого, кусок его одежды, даже щепа от гроба, поднимали храм, в алтаре которого что-либо из этого хранилось, на особо высокую ступень, ибо первые христианские церкви воздвигались либо на могилах святых, либо над их мощами. Считалось, что литургия, совершённая в таком храме, превращалась в часть божественной службы совместной с тем праведником, святыня или мощи которого хранились в алтаре или при входе в церковь, и что душа праведника торжествует во время службы вместе с причтом и прихожанами.
И потому Нестор благочестиво открыл ларчик и с умилением посмотрел на небольшой лоскут, лежавший на дне шкатулки. Был тот хотя и древен, но выглядел как новый, ибо оставался нетленным вот уже восемьсот лет.
Все в келье молча крестились, беззвучно шевеля губами. Наконец Феоктист произнёс:
— Во имя отца, и сына, и святого духа! — И все клирики в един глас откликнулись: «Аминь!»
Тотчас же Лаврентий начал проворно ткать нить разговора:
— У нас, на Афоне, братия, различных святынь множество, и все они бесценны. Однако же для вас, единоверных братьев, не жаль нам и одной из величайших. Для того и пошёл я, недостойный, чтобы принести её вам.
Нестор, вспомнив о Димитрии то, что показалось ему полезным для будущей беседы с Лаврентием, тихо проговорил, почтительно глянув на архимандрита:
— Благослови, владыко, — и, получив согласие, продолжил: — Святый великомученик Димитрий Солунский, был, как и мы, славянином, и потому нам отрадно, что сия святыня принесена в дар нам. Тем более приятно сие, что и земляки его, равноапостольные святые Кирилл и Мефодий, тоже происходили из Солуни, и матери их также были славянского племени.
Аз, многогрешный, в повести о том, откуда есть пошла Русская земля, помянул о чуде святого Димитрия, когда рассказывал о взятии Царьграда нашим русским князем Олегом. Писал аз, недостойный, как отечестволюбец Димитрий заступил детей своих — славян, и его покровительством русские одолели греков.
Лаврентий покраснел и опустил глаза. Нестор, заметив это, подумал: «Ежели чем-либо бывает потрясён трус, то бледнеет; ежели же — храбрец, то на лице его проступает краска гнева». И не ошибся. Лаврентий поднял глаза, и все увидели не тишайшего мниха, но мужа, с коего можно было писать образ Спаса, рекомого «Ярое око».
— Негоже, брат Нестор, начинать беседу с брани: не затем я пришёл к вам, чтобы слушать словеса неприязни, за коими непременно идут следом некие ковы. Злоба исходит от нечистого и мы, греки, считаем её одним из семи смертных грехов.
— Прости, брат Лаврентий, если я ненароком обидел тебя: видит Бог, не хотел я этого, но мы, славяне, помним святого Димитрия в тех деяниях его, какие угодно было ему явить перед нами. А ведь согласись, брат, что хотя и много было явлено им чудес, однако же большего, чем у стен Царьграда, мы не ведаем.
— Ты изрядный ритор и дискутант, брат Нестор, — ответил афонец, — но сказано в послании святого апостола Иакова: «Бог не искушается злом и сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственною похотью. Похоть же, зачавши, рождает грех, а соделанный грех рождает смерть». И мню я, что ты, брат Нестор, возжелал брани со мною, а я того не хочу, но жажду согласия. И потому не стану отвечать тебе на удар ударом и на упрёк упрёком.
— Ответь, брат Лаврентий, не ударом и не упрёком, но едною лишь правдою, в коей, как известно, греха нет.
— Правда, брат Нестор, в том, что нет её нигде помимо Слова Божия, а его принесли вам, славянам, мы — греки. И от того соизволением Божиим являемся вашими учителями.
— Учитель у нас всех один — Господь, — возразил Нестор, но афонец, будто не расслышав сказанного им, продолжал:
