Лотар-Гюнтер Букхайм - Лодка
— Вы все знаете, что произошло с Бекером. Воздушный налет на Магдебург. Хороший человек — и такой конец. И ни одного потопленного корабля в его последнем походе.
Долгая пауза. Похоже, командир испытывает отвращение.
— Ладно, это не наша вина. Но на этот раз мы такого не допустим. Подтянитесь!
Ухмылки.
— Разойдись!
— Замечательное напутствие, — бормочет шеф. — Речь, достойная уважения!
На длинной узкой верхней палубе все еще разбросаны кранцы, кабели и новые троса. Из открытого люка камбуза валит теплый пар. Высовывается физиономия кока. Я передаю ему свои вещи.
Бесшумно выдвигается перископ. Поворачиваясь из стороны в сторону, этот глаз Полифема поднимается на всю высоту отливающей серебристым блеском мачты, затем опускается вниз и исчезает. Я карабкаюсь на башню боевой рубки. На моих ладонях отпечатывается не до конца высохшая краска. Люк для загрузки торпед, расположенный на верхней палубе, уже закрыт. Позади уже задраен люк камбуза. Теперь внутрь лодки можно попасть только через боевую рубку.
Внутри царят хаос и неразбериха. Не толкаясь и не пихаясь, невозможно продвинуться ни на шаг. Из стороны в сторону раскачиваются гамаки, набитые хлебными батонами. Везде в проходах стоят ящики с провизией, горы консервов, мешки. Куда девать все это добро? Пространство внутри лодки забито доверху.
Конструкторы нашей лодки пришли к выводу, что можно обойтись без кладовых, которых, как правило, много на надводных кораблях и которые там очень вместительны. Впрочем, они также решили, что душ — это тоже роскошь, без которой можно обойтись. Они просто напичкали корпус боевого корабля своими машинами и убедили себя, что удачное размещение огромных двигателей и хитросплетение труб оставят достаточно щелей и закоулков, куда сможет забиться команда.
Лодка несет четырнадцать торпед. Пять из них — в торпедных аппаратах, две — спрятаны в держателях на верхней палубе, а оставшиеся находятся под плитами пола в носовом и кормовом отсеках. Вдобавок, есть еще 120 снарядов для орудия калибра 8,8 миллиметра и боезапас для зенитных пулеметов.
У штурмана и боцмана — «Первого номера» на морском языке — сейчас полно забот. Первый номер, здоровенный детина по имени Берманн, на целую голову выше любого другого члена команды. Я уже видел его:
Ясноглазый проказник, я поймаю тебя…
До отхода остается еще полчаса. У меня достаточно времени оглядеться в машинном отделении. Меня всегда тянет в машинное отделение корабля, готовящегося выйти в море. На посту управления лодкой я на минутку присаживаюсь на распределитель воды. Меня окружают трубы, вентиляторы, штурвалы, манометры, вспомогательные моторы, сплетение зеленых и красных электрических проводов. В полумраке я замечаю индикаторы положения гидропланов, один электрический, другой — механический. Почти все системы продублированы для безопасности. Над пультом управления гидропланами с кнопками электрического привода, действующего в подводном положении, я различаю две шкалы регулировки — приблизительную и точную. Прибор Папенберга — указатель глубины, расположенный меж двух круглых шкал глубинных манометров со стрелками, похожими на часовые, — напоминает огромный термометр. Во время аккуратного маневрирования он может показывать перископную глубин с точностью до восьми сантиметров.
Пост управления спереди и сзади по ходу отделяется от остальной лодки двумя полусферическими люками, выдерживающими благодаря своей форме высокое давление. В результате лодка может быть разделена на три отсека.
Нам это ничего не дает, ибо если хотя бы один отсек заполнен водой, то лодка теряет плавучесть. Конструкторы, наверно, проектировали лодку с расчетом, что она будет использоваться в мелких водах. Например, на Балтике.
Аварийным выходом из носового отсека является люк, через который заряжается торпедный аппарат. В кормовом отсеке есть люк камбуза.
Моя цель — машинное отделение — расположено за камбузом.
Все люки раздраены настежь.
Переступая через сундуки и вещмешки, я с трудом пробираюсь на корму корабля через каюту младших офицеров, в которой мне придется спать, а затем через камбуз, тоже не до конца прибраный.
Наше машинное отделение нельзя сравнивать с машинными отделениями океанских кораблей, чьи просторные залы занимают по высоте весь корпус судна от трюма до верхней палубы. Ограждения и ступени их трапов со многими пролетами, блестящие маслом, сверкающие надраенной медью и сталью балок, ведут с одного уровня на другой. Наше, напротив, предстает тесной пещерой, в которую, подобно зверям в свое логово, втиснулись два мощных дизеля со всеми своими вспомогательными механизмами. В окружающем их лабиринте труб вообще нет свободного пространства: там расположены помпы систем охлаждения, масляные насосы, масляные фильтры, цилиндры стартеров, запускающихся сжатым воздухом, топливные насосы. Между ними вмонтированы манометры, термометры, осциллографы и всевозможные индикаторы.
Оба дизеля — шестицилиндровые. Вместе они развивают мощность в 2800 лошадиных сил.
Когда люки наглухо задраены, единственной связью с рубкой управления остается система громкого оповещения. Во время боя здесь самое опасное место потому, что корпус лодки наиболее уязвим именно в районе машинного отделения из-за большого числа отверстий впуска и выпуска.
Оба главных механика все еще по горло заняты работой. Йоганн — высокий, спокойный, очень бледный блондин со скуластым лицом, на котором почти не растет борода; он всегда выглядит спокойным и отвлеченным и имеет усталый вид. Другой — Франц — коренастый, черноволосый бородач. Его лицо тоже белее мела, он сутулится и выглядит вечно раздраженным.
Сначала я решил, что их зовут по именам. Теперь я знаю, что Йоганн и Франц — это фамилии. Йоганна зовут Август, а Франца — Карл.
Еще дальше находится моторный отсек. Электрические двигатели питаются от аккумуляторных батарей, которые, в свою очередь, заряжаются от работающих дизелей. Мощность электродвигателей достигает 750 лошадиных сил. Здесь все отдает чистотой, холодом. Все спрятано от глаз, прямо как на электростанции.
Кожух двигателей лишь слегка выступает над уровнем сияющих серебристых плит пола. С обеих сторон щитов управления нанесены черные знаки и установлено множество амперметров, регуляторов напряжения и всяких измерительных приборов. Электродвигателям для работы не требуется приток свежего воздуха. Это устройства постоянного тока, которые на время погружения напрямую, без всяких передаточных механизмов, присоединяются позади дизелей к валам винтов. В надводном положении, когда запускаются дизели, они выступают в роли генераторов, подзаряжающих аккумуляторы. В дальнем углу отделения, в полу расположено зарядное отверстие кормового торпедного аппарата. По обе стороны от него стоят два компрессора, продувающие сжатым воздухом цистерны погружения.
Я пролез назад, на пост управления[10] лодкой, и выбрался наружу через люк.
Запустив электродвигатели, мы задним ходом выходим из бункера в жемчужно-белое сияние, в котором наша влажная палуба блестит как стекло. «Тайфун», наша корабельная сирена, издает утробный рев. Один раз, другой. В ответ раздается еще более глухой гудок буксира.
Я вижу как он скользит мимо нас, похожий на вырезанный из черного картона силуэт в рассеянном туманом свете. Второй буксир, тяжелый и мощный, проходит так близко, что ясно видны старые автомобильные покрышки, развешанные вместо кранцев вдоль его борта. Так викинги вешали свои щиты вдоль бортов драккаров. Из люка показывается багровое лицо кочегара, он что-то кричит нам, но внезапно раздавшийся вой «Тайфуна» заглушает его слова.
Командир сам отдает приказания машинному отделению и рулевому. Он приподнялся над бульверком мостика, чтобы во время трудного маневрирования через узкий фарватер гавани видеть лодку целиком, от носа до кормы.
— Левая машина, стоп! Правая машина, малый вперед! Руль круто на левый борт!
Осторожно, метр за метром, лодка вползает в туман. Все еще холодно.
Наш заостренный нос скользит мимо стоящих борт о борт кораблей. Среди них стоит и крошечный патрульный катер — защитник гавани.
Портовая вода все явственнее отдает смолой, отбросами и водорослями.
Над клубами тумана начинают появляться мачты некоторых пароходов, за которыми вырос лес стрел кранов-дерриков. Их черная филигрань напоминает мне буровые вышки на нефтяном месторождении.
По подвесному мосту на верфь идут рабочие, скрытые ржавым ограждением до самой шеи — видна лишь вереница голов.
В восточной стороне, над бледно-серой массой складов-рефрижераторов красноватое свечение постепенно смешивается с молоком тумана. Большое скопление построек медленно скользит назад мимо нас. Внезапно сквозь металлическую вязь каркаса крана сверкнул четко очерченный круг солнца — всего на мгновение, чтобы потом его затянули клубы грязного дыма с буксира, тянущего баржи, наполненные черным песком и углем.
